Предисловие

Я тогда был молод, все мне казалось возможным, и я с радостью согласился.

Летопись Дивеевскую я уже знал хорошо, бывал в Дивеевском монастыре, много слышал от матушки игумении Александры, надеялся, что скоро гонения прекратятся и тогда можно будет свободно писать, но вдруг у меня мелькнула мысль: «А почему же владыка митрополит сам не хочет ее продолжить?», но владыка, увидев на моем лице мгновенное недоумение, сказал: «Я не доживу до того времени». Действительно, годы шли, гонения только увеличивались, и в 1938 году великий митрополит и священномученик закончил свою жизнь в страшном Лефортовском застенке, откуда никто тогда не выходил [1].

В течение этих четырнадцати лет я много раз [с ним] встречался, и он мне многое рассказал с тем, чтобы я в свое время поведал всем любящим Дивеев.

И когда я перед своим арестом и концлагерем прощался с моим наставником и благодетелем на праздник Богоявления в 1936 году, в покоях блаженнейшего митрополита Сергия, владыка Серафим плакал многими слезами, обнимая меня и целуя, и еще раз напомнил мне о его завещании и благословил на служение Церкви в будущем.

Владыка знал, что мы больше уже не увидимся, что высказал и митрополит Сергий, повторив несколько раз: «Неужели мы больше никогда не увидимся здесь на земле?» Через два месяца я был арестован с группой духовенства и епископов на юге России, и начался мой крестный путь.

Владыка Серафим был арестован в этот страшный 1936 год и, просидев больше года, был замучен в Лефортовском застенке. Но эту священномученическую кончину задолго до этого предсказал ему сам преподобный Серафим Саровский в видении в Дивееве в 1902 году. Об этом владыка сам мне рассказал в одной из наших бесед, и думаю, что, по смирению своему, он только мне одному и поведал об этом видении. «По окончании Летописи, - сказал владыка, - я сидел в своей комнатке в мезонине в одном из дивеевских корпусов и радовался, что закончен, наконец, труднейший период собирания и написания [ее] по архивным записям современников преп. Серафима.

В этот момент в келию вошел преп. Серафим, и я увидел его как живого.

«Понимаешь, - обратился владыка ко мне, - ни на одну секунду у меня не мелькнула мысль, что это видение, так все было просто и реально, но каково же было мое удивление, когда батюшка Серафим поклонился мне в пояс и сказал: «Спасибо тебе за Летопись. Проси у меня все, что хочешь за нее».

С этими словами он подошел ко мне вплотную и положил свою руку мне на плечо.

Я прижался к нему и говорю: «Батюшка дорогой, мне так радостно сейчас, что я ничего другого не хочу, как только так всегда быть около Вас».

Батюшка Серафим улыбнулся в знак согласия и стал невидим.

«Только тогда я сообразил, что это было видение. Радости моей не было конца», - закончил владыка.

Батюшка Серафим своими словами дал обещание исполнить всякую просьбу, значит, и владыка Серафим будет всегда в Царстве Небесном на тех же высоких сферах с ним вместе. Каким бы ни был владыка Серафим великим святителем, Божиим архиереем, но этого было недостаточно, чтобы быть там, в Царстве Небесном, около преп. Серафима, и он пошел на подвиг священномученичества, чтобы со священномученическим венцом быть там, около преп. Серафима.

Не об этом ли велел передать преп. Серафим через матушку Евпраксию перед своей смертью: «Передай тому архимандриту Серафиму, который будет распорядителем во время моего прославления...»

На мой вопрос владыке, что же именно, владыка ответил: «Об этом буду знать только я».

Владыка Серафим застал в живых некоторых стариц, современниц преп. Серафима, как, например, Ксению Васильевну, бывшую, по батюшкиному назначению, церковницей Рождественских храмов и ближайшей келейницей великой госпожи Дивеевской Елены Васильевны Мантуровой.

В Дивеевском архиве хранилось много записей современников: шестьдесят рукописных и семнадцать печатных. Все это было владыкой тщательно изучено и собрано воедино в его Летописи.

Молитвами священномученика Серафима помоги. Господи, продолжить Летопись, по его завещанию мне.

1978 год. США

Об изданной в 1903 г. Серафимо-Дивеевской Летописи архимандрита Серафима (Чичагова)

Вся церковная Россия ждала прославления преп. Серафима, [имелись] многие сотни свидетельств об исцелениях, полученных людьми от батюшки Серафима, с запросами, когда же он будет причислен к лику святых, но все не было решения Святейшего Синода о его канонизации.

Как ни бился Леонид Чичагов, накануне своего губернаторства оставивший все и принявший священнический сан, доказывая всем, что вся Россия ждет канонизации, решение этого вопроса все откладывалось и откладывалось, пока наконец Государь Николай II, ознакомившись с материалами, дал повеление: «Немедленно прославить!»

Таким образом, исполнилось предречение преп. Серафима, сказавшего: «Того царя, который меня прославит, я прославлю». Об этом я слышал десятки раз от дивеевских сестер, так как при написании Летописи были еще живы монахини, которым это говорил батюшка Серафим.

Вот почему архимандрит Серафим привел в Летописи многие сотни свидетельств о чудесах Преподобного. Теперь уже никто не сомневается, что преп. Серафим - святой, но в то время это было очень нужно.

Очень много места в Летописи уделено страшной смуте, которую устроил лжеученик батюшки Серафима Иван Тихонов, послушник Саровского монастыря.

Очень долго ее не могли одолеть ни дивеевские блаженные Пелагея Ивановна и другие, ни саровское священноначалие, ни приснопамятный митрополит Московский Филарет, пока сам Государь Александр II не повелел Святейшему Синоду произвести строжайшее расследование.

Митрополит Филарет писал десятки писем и Св. Синоду, и обер-прокурору Св. Синода графу Толстому, пока наконец через 12 лет большой смуты следственная комиссия выяснила все. Ученик был удален из Дивеева, и матушка игумения Мария была восстановлена в своих законных правах, и смута кончилась.

Но какой ценой?! Ценой потрясений основных канонических правил, [гласящих], что никакой архиерей не может вмешиваться в распоряжения другого епархиального архиерея. А епархиальный Нижегородский сам был в какой-то мере во власти этого страшного человека, который пролез в экономы архиерейского дома этой епархии.

Пришлось митрополиту Филарету обращаться в Св. Синод, чтобы назначили следствие, а он. Нижегородский епископ, не обращая внимания на распоряжение Св. Синода, назначил свою следственную комиссию, находившуюся под полным влиянием этого [лжеученика], теперь уже иеромонаха Иоасафа.

Не желая нарушать [правило] канонического невмешательства, Св. Синод принужден был изъять Дивеевский монастырь из ведения Нижегородского епископа и передать его Тамбовскому епископу Феофану Затворнику. Только тогда Дивеев освободился из-под власти этого страшного человека.

А ведь этот иеромонах Иоасаф, бывший послушник, старался разрушить все, что так настойчиво требовал преп. Серафим: велел закрыть обе монастырские Рождественские церкви, сестры должны были ходить в приходскую Казанскую церковь. Весь строительный материал, приготовленный для большого Дивеевского собора, обратил на постройку небольшой деревянной Тихвинской церкви. Забрав все имевшиеся у обители деньги, не возвратил их даже после того, как был изгнан вон. Без всякой вины, через Нижегородского архиерея Нектария, отстранил от управления матушку игумению Марию и назначил свою ставленницу, несмотря на протесты 400 сестер, опираясь на своих 40 - 60, в число которых входили и отсутствовавшие при опросе сестры, слабоумные, запуганные репрессиями.

Когда сестры упали в ноги архиерею, прося его оставить их любимую начальницу Марию, то он ушел, распихивая ногами лежавших в ногах сестер. Трудно всему этому поверить, но архимандрит Серафим привел массу документов и свидетельских показаний в своей Летописи. Вот почему преп. Серафим так сердечно благодарил его за Летопись.

Ведь этот злокозненный иеромонах и писал и говорил, что преп. Серафим ему поручил попечение о дивеевских сиротах. Он издал Житие преп. Серафима и нечто вроде летописи, которыми смог ввести в заблуждение в Петербурге придворных дам и даже Государыню, он был в то время какой-то всесильный человек.

Прославление преп. Серафима Саровского

Владыка Серафим рассказывал мне: «Я знал, что со всей России прибудет колоссальное количество паломников, поэтому построил шесть четырехэтажных корпусов, конечно, только для части паломников: духовенства, иночествующих и господ, потому что для всех невозможно было, ведь пришло и приехало на торжества прославления 300 тысяч паломников, которые расположились на всех свободных от леса участках вокруг монастыря».

Государь объявил, что он приедет со всеми Великими Князьями. Трое бывших в то время митрополитов поспешили сообщить о своем присутствии на прославлении. Архиереев и духовенства было вообще несчетное количество.

Государь на личные средства заказал неописуемой красоты сень для мощей Преподобного. Четыре колонны, украшенные малахитом, яшмой, золотом, великолепными драгоценными лампадами, все разные, именные, которые прислали Великие Князья от своего имени, капители колонн были сверху украшены иконами шестикрылых серафимов, эти колонны поддерживали верх этой величественной сени, с которой спускались драгоценные великокняжеские разноцветные лампады, изготовленные ювелирами.

Подобное Саровским торжествам Россия не помнит. Когда начался крестный ход с мощами Преподобного вокруг храма, весь народ плакал от радости, видя, как все Великие Князья во главе с Государем несли на своих плечах великого Угодника Божия, а самый лучший в России церковный хор воспевал гимны в честь прославляемого святого. Наконец процессия вошла в собор, и гроб с мощами был установлен на своем месте, после чего каждый делал земной поклон на ступеньках сени и прикладывался к открытому челу батюшки Серафима. Сколько произошло исцелений - счету нет. Опишу только одно из них, о котором мне рассказывал наш иеродиакон, который был тогда мальчиком и стоял у самой сени.

Подвели к ступенькам сени человека, согнутого в дугу так, что голова его была недалеко от его колен. Все расступились, чувствуя, что, может быть, они увидят Евангельское чудо выправления позвоночника Господом нашим Иисусом Христом у женщины, «которую сковал сатана» (Лк. 13, 16). Это был подобный больной, и воцарилась гробовая тишина. Все взоры были устремлены на него. И вот его подвели и поставили на первую ступеньку, в абсолютной тишине раздался треск костей позвоночника, и он стал выпрямляться во весь свой богатырский рост.

Ужас объял всех, началось неудержимое рыдание - это чудо потрясло всех и осталось в памяти на всю жизнь. Больной наклонился и приложился к главе батюшки Серафима и сам, самостоятельно стал отходить. Люди целовали его одежды, так как только что этого человека коснулась благодать Всесвятаго Духа, исцелившего его по молитвенному предстательству преп. Серафима.

С этого времени началось безконечное паломничество в Саров и Дивеев. Государь, по совету архимандрита Серафима, пожелал посетить Дивеевский монастырь. Те монахини, которые помнили это торжество прославления, рассказывали мне, что они трое суток не спали, и удивительно, что и спать не хотелось, такое было духовное состояние радости.

К тому времени уже было более тысячи инокинь. А вскоре после торжеств число их достигло двух тысяч. Игумения в то время была величественная Мария Ушакова [2], которая, отпраздновав свое 25-летие игуменства, была украшена четырьмя наперсными крестами, вплоть до последнего, из кабинета Его Величества. Дождавшись прославления батюшки Серафима, она вскоре отошла ко Господу, благословив на игуменство свою любимую келейницу и помощницу по управлению монастырем матушку Александру [3], про которую Феофан Затворник сказал, что «она - орел». Подлинно так! Орел поднебесный и по жизни, и по управлению монастырем. Так было положено начало не выборам игумении, а благословению правящей игуменией, как наместницы Царицы Небесной.

Начался расцвет Серафимо-Дивеевского монастыря, будущей женской Лавры, града Царицы Небесной, Ее Четвертого избранного Удела.

Чудотворный портрет матушки-первоначальницы Александры

«В келии матушки-первоначальницы находился портрет ее, сходство с которым удостоверяла ее послушница Евдокия Мартыновна, и еще ее портрет, скопированный дивеевскими монахинями, замечательный тем, что как сестры обители, так и посторонние лица видели, как он по временам оживает, улыбается, глаза блестят или, наоборот, делаются суровыми, грозными, тускнеют.

Этот портрет, по бывшим при нем исцелениям, считается в обители чудотворным».

Так писал архимандрит Серафим. Могу засвидетельствовать и я, что этому портрету дана благодать Божия, так называемого «живого образа». К нему подводили нас, как и абсолютно всех, чтобы узнать, как надо встречать того или иного паломника.

Архимандрит Серафим писал, что нигде не встречаются такие «живые образы». Но так было в 1903 году, во время же обновления икон в 1922-1923 годах в Таганроге образ Спасителя в рост человека, который обновился, был настолько живым, что люди падали на колени, подходя к нему. Упал на колени и я, простоял долго, слезы лились безудержно - Спаситель был живой, каким Он был в Святой Земле, воскрешая мертвых. Это нельзя передать никакими словами, все земное не существует, и вы чувствуете, что перед вами Творец мира, звездных миров, Господь всего существующего на земле и на небе. Потом, когда с иконы была сорвана серебряная риза, образ был прекрасный, но уже далеко не такой, как был во время обновления. Ведь то было проявление законов не земных, а Царствия Небесного.

Такой живой дивеевский образ преп. Серафима был в главном соборе с левой стороны, к которому вели семь ступенек. Он был в серебряной ризе, но это не мешало: все было в лике Преподобного, он был именно такой, какой батюшка Серафим теперь в Царствии Божием, - непередаваемый.

Когда же я увидел этот образ в Муроме, когда Дивеев был в миру, это был уже не тот небесный образ, это было скорбное время для всех сестер, живших в это время в миру. Об этом предстоявшем времени изгнания нам все время говорили сестры в середине двадцатых годов.

В один из наших приездов в Дивеев, в 1923 году, мы все жили по благословению матушки игумени Александры в очень хорошем доме у Наталии Давидовны, рядом с домом М. В. Мантурова, - она же готовила и обед на всю нашу приехавшую «братию». Каждый день я шел к дорогим могилкам у Казанской церкви и часто заходил в незабываемую келию матушки- первоначальницы.

Войдя в келию и поцеловав по обычаю матушкин портрет, встречаю начальницу этого корпуса матушку Эмилию, она очень взволнованно говорит мне: «Ах, какие милые молодые супруги только что ушли отсюда, видно было, что они любят друг друга, но молодая госпожа была какая-то странная, похоже было на то, что она одержима злым духом. Мы ее подвели к портрету матушки, она поцеловала и, закричав сильно, стала падать. Мы ее подхватили и отнесли на матушкину лежанку около печки, и она затихла, как бы уснула. Пролежав некоторое время, она поднялась, но встала совершенно здоровой, бодрой, радостной и сказала: «Теперь все прошло!», - да это и видно было, и они начали от радости безудержно плакать и рыдать, благодаря матушку Александру за исцеление. Плакала и я с ними, - продолжала матушка Эмилия, - и говорю им: «Теперь идите и будете читать в знак благодарности Житие матушки». Оно было короткое, в синем бархатном переплете с золотым крестом. Не могли дочитать до конца, хотя и читали попеременно, слезы душили их».

Воистину портрет этот матушкин был чудотворным.

Посещение Серафимо-Дивеевского монастыря Их Величествами

Во время пребывания Их Величеств в Дивееве, при осмотре величественного собора и высказанного Ими одобрения всего виденного, сестрами были пропеты тропарь и кондак преподобному Серафиму на чудеснейший дивеевский распев композиции дочери архимандрита Серафима, монахини, управлявшей дивеевским хором из 40 инокинь, который отличался поразительной гармоничностью и в котором совершенно не было слышно отдельных голосов.

Эти дивеевские распевы сохранялись до самого закрытия монастыря.

Моя матушка, будучи сама церковным композитором, восхищалась этими распевами больше, чем всеми другими, существующими в настоящее время: киевским, знаменным и другими.

Она подходила к самому хору, который на некоторые песнопения выходил к самому амвону, и пыталась услышать отдельные голоса, и не могла, потому что их не было слышно. «Это ангельское пение», - говорила она.

Дивеевское пение наложило отпечаток на матушкино церковно-певческое творчество.

Очень понравилось Их Величествам и дивеевская церковная живопись и иконопись, которые почти не отличаются одна от другой, так как собор был расписан сестрами во главе с начальницей иконописной мастерской матушкой Серафимой. Государь, как известно, создал Комитет церковной иконописи, которому всегда покровительствовал сам.

Дивеевский главный собор был Свято-Троицкий, правый придел в честь иконы Царицы Небесной «Умиление» и левый, после прославления преп. Серафима, был посвящен новоявленному Угоднику Божию Серафиму.

Во время прославления в Дивееве жила знаменитая на всю Россию Христа ради юродивая блаженная Паша Саровская, которую очень почитал архимандрит Серафим и много раз фотографировался с ней у крыльца ее келии. Государь был осведомлен не только о Дивееве, но и о Паше Саровской от архимандрита Серафима. И Государь со всеми Великими Князьями и тремя митрополитами проследовал из Сарова в Дивеев. В экипажах они все подъехали к келии блаженной Паши. Матушка игумения, конечно, знала об этом предполагавшемся визите и приказала вынести из келии все стулья и постелить большой ковер. Их величества, все Великие Князья и митрополиты едва смогли войти в эту келию.

Параскева Ивановна сидела, как почти всегда, на кровати, смотрела на Государя, а потом сказала; «Пусть только царь с царицей останутся».

Государь извиняюще посмотрел на всех и попросил оставить его и Государыню одних, - видимо, предстоял какой-то очень серьезный разговор. Все вышли и сели в свои экипажи, ожидая выхода Их Величеств.

Матушка игумения выходила из келии последней, но послушница осталась. И вдруг матушка игумения слышит, как Параскева Ивановна, обращаясь к царю с царицей, сказала: «Садитесь». Государь оглянулся и, увидев, что негде сесть, смутился, а блаженная говорит им: «Садитесь на пол». (Вспомним, что Государь был арестован на станции Дно!)

Великое смирение - Государь и Государыня опустились на ковер, иначе бы они не устояли от ужаса, который им говорила Параскева Ивановна.

Она им сказала все, что потом исполнилось, т. е. гибель России, династии, разгром Церкви и море крови. Беседа продолжалась очень долго. Их Величества ужасались. Государыня была близка к обмороку, наконец она сказала: «Я вам не верю, этого не может быть!» Это ведь было за год до рождения наследника, а они очень хотели иметь наследника, и Параскева Ивановна достала с кровати кусок красной материи и говорит: «Это твоему сынишке на штанишки, когда он родится, то поверишь тому, о чем я говорила вам».

С этого момента Государь начал считать себя обреченным на эти крестные муки и позже говорил не раз: «Нет такой жертвы, которую я бы не принес, чтобы спасти Россию».

Не об этом ли самом предупреждал отец Иоанн Кронштадтский? Он не говорил, а кричал: «Вы не можете себе представить, что грядет на Россию!»

В Дивееве в эти годы жила почтенная старица казначея матушка Людмила. Когда мы у нее были, она сказала:

«В нашей катастрофе, происшедшей в России, виновны мы все: от царя до последнего нищего!»

Все сословия в России вели себя безумно, несмотря на многие предупреждения.

Жизнь монастыря до революции

Только лишь благословенный Дивеев молча стоял перед своим большим Распятием на фоне черного сукна запрестольной стены в алтаре, чего не было нигде, - как бы предчувствуя общую Голгофу всей России. Батюшка Серафим говорил своим дивеевским сиротам: «Страшное время идет на Россию, я молил Господа отвести эту страшную беду, но Господь не услышал убогого Серафима».

В записках князя Путятина, человека очень близкого к Дивееву, сохранилась запись о том, что когда-то Н. А. Мотовилов спросил Батюшку Серафима: «Когда же будет самое страшное время?», - он ответил: «Немного позже, через 100 лет после моей смерти», т. е. последние тридцатые годы ХХ-го столетия.

Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря огромна по своему содержанию, на ее 850 страницах архимандрит Серафим собрал все: прежде всего житие преп. Серафима, все события, начиная с жизнеописания матушки - первоначальницы Александры, замечательные жития будущих святых великих госпожей Дивеевских: схимонахини Марфы и монахини Елены Васильевны Мантуровой. Вошли в Летопись безчисленные чудеса по молитвам преп. Серафима, Дивеевских блаженных Христа ради юродивых: Пелагеи Ивановны, Параскевы Ивановны и Наталии Ивановны. Очень много писем митрополита Филарета, защищавшего Дивеев от происков Ивана Тихоновича - иеромонаха Иоасафа, и много другого интересного материала. Это ведь не просто история монастыря, а история Четвертого Удела Царицы Небесной.

Много в Летописи прекрасного, но и много скорбного, подвижнического.

Сестры монастыря, при жизни батюшки Серафима, терпели всякие притеснения и от Саровских настоятелей, и от лжеученика Серафимова Ивана Тихоновича, и от бедности монастыря, и от сторонниц произведшего смуту, и от Нижегородского архиерея Нектария и многое другое.

Вообще, конечно, монашеская жизнь не сладкая, а уж после смерти батюшки Серафима стали полными «сиротами дивеевскими». Смута была особенно чувствительная с 1842 года, а разгар смуты был в начале шестидесятых годов, ликвидирована она была только в 1862 году.

После этого Дивеев был полон мира и радости. Вскоре после прославления батюшки Серафима и смерти игумении Марии настоятельницей стала ее преемница матушка Александра, на долю которой выпало благоденствие монастыря до революции и очень горестные годы после революции вплоть до закрытия монастыря в 1927 году, когда Дивеев «ушел в мир» и под мудрым ее водительством продолжал существовать в миру.

Страшные испытания и подвиги сестер в революцию

Сильно пострадал монастырь. Были отобраны монастырские земли, питавшие обитель. Остановились мастерские монастыря: художественные, рукодельные, никому теперь это не было нужно. Прекратилось паломничество и помощь богатых благодетелей. Богатым монастырь никогда не был. Матушка игумения пыталась спасти монастырские драгоценности, зарыв их ночью около игуменского корпуса и посадив на этом месте кусты. Но тщетно: комиссар-латыш явился и объявил, что им все известно.

Ценности были потеряны. Обезсиленные голодом сестры шли по деревням, обменивая на кусок хлеба то немногое, что они имели.

Как в таких условиях можно было поддерживать монастырские порядки? Но ничего не было нарушено: ни продолжительность службы, ни чтение Псалтири в Рождественском храме, ни повечерия, параклисы и многое другое. Но не всем эти подвиги теперь были по силам, кое-как дотянули до нэпа, и началось постепенное возрождение, вновь стали работать и рукодельные мастерские, и живописные. Стали действовать железные дороги, и появились первые богомольцы-паломники. Одними из первых, как нам говорили, приехали члены нашего Таганрогского молодежного братства.

Церковные события 1921 -1922 гг.

Кровь лилась везде и всюду непрерывно. Расстреливались крестные ходы, каковых случаев было больше тысячи. Русь покрылась могилами тысяч священномучеников и миллионов мучеников и исповедников, посланных в специальные лагеря смерти.

Ужасом полнилась Русь. Многие стали колебаться. Пошатнулась и Церковь, появились т. н. обновленцы, раскольники. Господь поддерживал веру православных людей многими знамениями: обновлялись кресты на церквах и иконы в храмах. Были явлены примеры мужественного стояния в истине, на личном примере Святейшего Патриарха Тихона и других исповедников. Живоцерковники, поддерживаемые властями, захватили во многих городах абсолютно все храмы. Тихоновцы остались без храмов и кое-где совершались тайные богослужения, но это была капля в море.

Святейший Патриарх Тихон был арестован и находился под стражей в одной из башен Донского монастыря. Такая же участь была и многих архиереев, которые не подчинились захватническому ВЦУ, т. е. живоцерковному Высшему церковному управлению. По местам шли судебные процессы над архиереями и духовенством. Ярким примером этого был процесс епископа Арсения Ростовского и Таганрогского. Он, как и Святейший Тихон, просил считать во всем виновным только его и не осуждать духовенство, которое выполняло его приказы.

На суде обвинитель кричал: «Тихон в Москве, а Арсений на Дону», - и требовал расстрела. Суд вынес решение: «Епископа Арсения расстрелять», но поднялся такой страшный крик и в суде и в огромной толпе возле здания суда, что за этим последовало: «Но, принимая во внимание и т. д., заменить 5 годами лагеря в Соловках».

Со Святейшим они так поступить не решились, так как в это самое время последовал ультиматум лорда Керзона: «Или прекратите гонения и освободите Патриарха, или будет немедленная интервенция».

Этот язык звери понимали, и Святейший был освобожден. Но вернуться уже в свои патриаршие покои на Троицком подворье в Москве ему не разрешили, и он остался там, где был - в одной из башен Донского монастыря.

Вскоре после этого освобождения я имел счастье побывать у него в этой башне.

Прием посетителей был Патриарху разрешен. Я привез ему художественную картину алтаря нашей подземной тайной церкви и показал ему.

Святейший поцеловал это изображение и сказал: «Господня земля и исполнение ее». После довольно длительной беседы Святейший спросил: «Сколько человек посещает ваш храм? - я ответил, что около 20 человек. - А что же должен делать весь народ? Нет, дорогой мой, как это ни героично, но надо думать о всем народе. Как бы ни было там хорошо, но наверху - лучше». Святейший был отцом всего народа, а не отдельных групп. По возвращении из Москвы побывал я в тюрьме и у владыки нашего Арсения. Там, в Ростове, было полное смятение, никто ничего не понимал, во главе епархии стоял прежний [обновленческий] епископ Феофилакт, и многим казалось это вполне нормальным. То, что в это же самое время в тюрьме сидел владыка Арсений, кое-кого смущало, а кого и нет.

Не смущало это и прозорливого старца протоиерея Иоанна Домовского, строителя и настоятеля великолепного Александра Невского собора. Владыка Арсений во время моего посещения сказал мне: «Пойдите к о.Иоанну и скажите ему от моего имени что он не может так поступать. Живоцерковники - не православные».

Страшно было идти к о. Иоанну с таким поручением, так как он был не только прозорливец, но и целитель многих. Войдя в келию к о.Иоанну, мы остановились, и я сказал: «Отец Иоанн, мы пришли сказать вам то, что поручил нам владыка Арсений».

После того, как я передал ему дословно, что сказал владыка, о.Иоанн начал плакать и рыдать и попросил; «Передайте владыке, что я не знал, я хочу умереть православным», - и он разрыдался. Мы упали ему в ноги, и он благословил нас. Вот какие страшные времена тогда были.

Владыка Арсений, получив 5 лет, был сослан на Соловки. Не все архиереи так мужественно вели себя.

Нижегородский епископ Евдоким молчал, ничем себя не проявлял и не протестовал, но тайно дал согласие [«живцам»] на будущее.

В Дивееве об этом прослышали, и один из священников монастыря поднял протест и требовал, чтобы общение с Евдокимом было порвано. Матушка игумения Александра отлично понимала, что это означало бы немедленное закрытие монастыря. К счастью для монастыря, она нашла полную поддержку соседнего Тамбовского архиерея Зиновия [4], человека совершенно непреклонного, и он приехал в Дивеев, не посчитался в такое страшное время с прежними каноническими нормами власти епархиальных архиереев и убедил матушку не предпринимать никаких шагов в этом вопросе.

Положение было весьма неопределенное. Как раз в это время Святейший Тихон был освобожден, и я попросил его послать матушке игумении тот образ преп.Серафима, который я принес с собой, с его надписью, что он посылает этот образ именно Дивееву.

Матушка поставила эту простую икону преп.Серафима в свой святой угол, показав его предварительно всем. Этим был нанесен сокрушительный удар части сестер, сторонниц о.Павла.

Официально раскола не было, все шло по-старому, но о.Павел не принимал никакого участия в жизни монастыря, и малая часть сестер так и осталась в оппозиции.

Получилось нечто подобное иоасафовской смуте, но в значительно более мягких тонах.

На чем же настаивал о. Павел? Не больше не меньше как на тайных монастырских богослужениях, что в монастыре было совершенно невозможно.

Как раз в это время мы и приехали летом и привезли ту самую картину тайной церкви и просили снять с нее живописную же копию, что и было сделано.

Эта новость сразу же облетела весь монастырь и утишила пыл о.Павла и сочувствующих ему сестер, так как всем было ясно, что мы всецело преданы матушке игумении и что Святейший Патриарх считает, что все нормально.

После освобождения Святейшего Патриарха он назначил Нижегородского митрополита Сергия, который приехал в Дивеев, и они вместе с епископом Зиновием служили в Дивеевском соборе. Здесь я впервые и познакомился с митрополитом Сергием, будущим Святейшим Патриархом. Как некогда во время иоасафовской смуты Дивеев перешел под власть Тамбовского епископа Феофана Затворника, так же и теперь повторился этот переход под покровительство Тамбовского Зиновия, который был не только великим архиереем, но и преданным сыном матушки игумении Александры. Границы епархий во времена гонений могут нарушаться и переходить к другому православному архиерею. Подобный случай был, когда во время диоклетиановых гонений в Таврило не было ни одного живого епископа, и тогда Иерусалимский архиепископ, не имевший никакого отношения к Таврило, прислал туда правящего епископа.

Центральной Церковной власти в то время не было, потому что Святейший Тихон был под арестом. Я о.Павла так никогда и не видел днем, а только ночью, когда я шел с иконой «Умиление», полученной мною от матушки игумении перед самым моим отъездом, по священной канавке, но в темноте не разглядел его, он уступил мне дорогу.

Икона Царицы Небесной «Умиление»

С тех пор эта икона была всегда в храмах Дивеева на главном месте справа. Она была изображена в трех цветах: белом (на главе) одеянии, синем (в одежде) и красном, которое видно только кусочком. При первой же возможности была сделана драгоценная риза с камнями.

Прекрасная копия этой иконы довольно большого размера была в Дивеевской часовне в Москве на Дивеевском подворье на Мещанской улице. Точнейшая же копия, сделанная той же начальницей живописного корпуса матушкой Серафимой, но размером уже меньше той первоначальной иконы (36 х 30 см), - для матушки игумении, находилась в ее игуменском корпусе.

Когда же после революции и всяких притеснений матушке игумении пришлось сократить размеры своего корпуса, то эта икона была перенесена на хоры главного собора. Внизу этой иконы в рамке есть надпись славянскими буквами: «Подобие святыя чудотворныя иконы Божией Матери «Умиление», перед которой в молитвенном подвиге скончался приснопамятный старец Саровской пустыни иеромонах Серафим 1833 г. января 2 дня».

Нимб был сделан на ризе в виде расходящихся лучей сияния, состоящего из драгоценных камней и жемчуга. Этот нимб был очень искусно нарисован на совершенно черном фоне, т. е. на таком же фоне, как и фон на большом Распятии в алтаре главного собора. Эта игуменская копия была среди других икон вставлена в общий киот на уровне человеческих глаз, если стать перед ней на колени, и находилась на хорах.

Не знаю, почему я в этот день во время Литургии пошел на хоры, где никого не было, и стал на колени. Стал как раз около этой иконы и вдруг увидел ее. Сердце мое затрепетало, это был такой прекрасный образ, каких я до того времени никогда не видел.

Странная, ни на чем не основанная мысль у меня была в то время, - что это моя икона, икона всей моей жизни. Я просил Царицу Небесную даровать мне эту дивную икону, хотя я отлично понимал, что эту драгоценную икону я не могу даже помыслить просить у матушки игумении.

После Литургии я пошел к матушке игумении и еле выговорил свою просьбу. Матушка сказала, что это ее икона, и не сказала больше ничего.

Сердце у меня упало, но оставалась маленькая надежда, что, может быть, я получу эту икону в день своего Ангела, через несколько дней, в день преп. Серафима.

С трепетом ждал я этого дня. Был на Литургии, получил от матушки большую просфору и приглашение на чай после Литургии. Были приглашены и другие наши, настроение было очень праздничное, но я не смел повторить своей просьбы. Попрощался и ушел с еще меньшей надеждой, что, может быть, получу ее в день памяти этой иконы, т.е. 28 июля.

После этого дня я должен был уезжать, а моя супруга и Нина должны были остаться в Дивееве еще на целый месяц по приглашению матушки игумении и на ее иждивении, потому что наши деньги кончились.

Не получил я икону и в день памяти этой иконы. Попрощался с матушкой, так как должен был теперь же уезжать. Пошел прощаться с матушкой казначеей Людмилой, а она, узнав, что я сейчас уезжаю, ужасно заволновалась и сказала, что я должен остаться в Дивееве еще на три дня. Я сказал, что уже попрощался с матушкой игуменией и должен ехать, но она сказала: «Пойдите к матушке игумении и скажите, что я прошу, чтобы вы остались еще на три дня», что я и сделал и получил благословение еще на три дня.

Накануне на всенощной владыка Зиновий постригал в рясофор 20 молодых послушниц, и я первый раз видел такой постриг.

Наутро после Литургии я попрощался с матушкой игуменией и матушкой казначеей и пошел прощаться с блаженной Марией Ивановной. Она благословила, но сказала: «Через час Царица Небесная будет в Дивееве». Я посмотрел на часы, чтобы запомнить. Пошел прощаться в рукодельный корпус. Там меня встретили очень приветливо, и 80 сестер встали и пропели мне на дорогу тропарь батюшке Серафиму, немного задержав меня разговорами.

После этого я пошел в корпус зубниц прощаться, где нас особенно привечали. Когда я там был, то увидел, что из игуменского корпуса идет послушница матушки и что-то несет, покрытое белым покрывалом. Мы все насторожились. Нюша, теперешняя игумения Мария, открывает покрывало и говорит: «Это вам от матушки игумении», - и я вижу наконец эту мою любимую и просимую икону. Я падаю ниц и целую эту икону и мгновенно [приходит] мысль: «Прошел ровно час. Царица Небесная сейчас в Дивееве!» Вне себя я мчусь к матушке игумении, делаю земной поклон, как всегда, не знаю, как благодарить, а матушка говорит: «Где бы вы ни были, до самого конца вашей жизни эта икона должна быть неразлучно с вами». С благоговением обещаю это, не зная, что таким образом эта икона будет сохранена и вернется в свое время в Дивеев.

Возвращаюсь в корпус зубниц, где все сестры в восторге от иконы. Даша - святая душа - говорит: «Чудотворная икона». Я возвращаюсь в Таганрог, боюсь выпустить из рук икону, вкладываю ее в походную мою подушечку и в усталости засыпаю по дороге в Москву.

В Москве на Дивеевском подворье говорю матушке Анфии: «Вот какую драгоценность я получил», - и, о ужас, бумажная икона прилипла к иконе «Умиление», как раз к щеке Богоматери и к Ее руке. Я пробовал отдирать и не могу, понимаю, что до Таганрога так оставить нельзя, надо сейчас отдирать. Сердце у меня разрывалось, потому что я видел, что отдираются мелкие частицы краски со щеки и руки Богоматери. Я плакал, но должен был продолжать это делать и думал: приеду домой, Нина, наша художница, замажет эти выщербинки и искусно реставрирует икону. Приехал в Таганрог, дома собрались все наши, я со слезами рассказываю все, вынимаю икону и глазам своим не верю, ничего нет, ни малейших следов, все зажило, как на живом. Иконы могут быть живыми. Все были потрясены.

Прошло 56 лет, икона все время неразлучно была со мной во всех наших путешествиях по Европе и Америке, и надеюсь, что она сохранится до конца нашего изгнания, а потом возвратится в Дивеево.

Когда она была написана матушкой Серафимой, у меня нет сведений, наверное, когда начались работы в иконописной мастерской, т. е. в семидесятых или восьмидесятых годах [прошлого века]. Вероятней всего, что это был подарок к 25-летнему юбилею игуменства матушки Марии, потом по наследству оставленный ее преемнице матушке Александре.

Когда в 1927 году благословенный Дивеев, как и все остальные монастыри, был закрыт и начался полный разгром Церкви, то мне начало казаться, что близок конец мира, хотя блаженная Мария Ивановна предупреждала меня за несколько лет до этого, чтобы я не спешил с таким умонастроением, что еще не кончились сроки; но страшный разгром Церкви, монастырей и мощей угодников Божиих создавал такие настроения. Во всяком случае, это был страшный период церковных и вообще античеловеческих гонений, продолжавшийся более 45 лет.

Происходили безчеловечные раскулачивания, когда гибли, можно сказать, десятки миллионов; люди теряли свой человеческий облик, вымирали целые деревни, казалось, что все мы летим в пропасть.

Все эти ужасы коснулись и нас, все наши братчики, и я в том числе, были арестованы вместе с нашими епископами и священниками и были отправлены в концлагеря.

Русская Церковь переживала свою Голгофу, неотвратимую, страшную, полная тьма водворилась вокруг.

По возвращении из концлагеря в 1939 году я вернулся к своей инженерной работе. В конце войны, в 1943 году, я был посвящен в сан священника и начал поминать на ектениях, точно я был монастырским священником; «Еще молимся о здравии и спасении матери нашей игумении Александры», а после ее кончины - «игумении Марии, со всеми ее сестрами», считая себя дивеевским священником в изгнании; читал иногда тихо, иногда громко и абсолютно всегда на домашних вечернях, которые совершал довольно часто во всю мою священническую жизнь.

Дивеев полвека был в миру... Чудотворная икона «Умиление», или «Радость всех радостей», как называл ее преп. Серафим, сохранялась все время у матушки игумении в Муроме. Судьба ее наместницы, оставшейся в Москве, мне неизвестна. Сохранившаяся у меня игуменская копия иконы ждет своего возвращения в возобновленный Дивеев.

Дивеев ушел в мир, продолжал существовать там; это время было подобно тому периоду, когда матушка-первоначальница Александра, монахиня в миру, жила со своими сестрами возле приходской Казанской церкви в Дивееве.

Когда в США появилась возможность увеличить цветную фотографию до больших церковных размеров, я заказал увеличить таким способом иконы «Умиление» и преп. Серафима и поместил их в том храме, где настоятельствовал, так же точно, как в Дивеевском соборе, т.е. «Умиление» перед солеёй справа, а икону преп. Серафима - так же слева, на соответствующих возвышениях, как они были в Дивееве.

Это было как бы далекое Дивеевское подворье, в лице его настоятеля и моей матушки, будущей инокини Марии, регента с дивеевскими напевами. Я уверен, что нечто подобное было на Дивеевских подворьях; в Москве, Нижнем Новгороде и Арзамасе, и, конечно, главным образом в Муроме, во главе с матушкой игуменией Марией.

Попутно нужно упомянуть и о фамильной Казанской иконе Божией Матери матушки-первоначальницы, отданной ею в Казанскую церковь, когда та перестраивалась из деревянной в каменную.

Когда в 1927 году разоряли Дивеев, блаженная Мария Ивановна сказала, чтобы эту Казанскую икону отдали иеромонаху Серафиму (Смыкову), который в это время был в Дивееве, после чего он ушел в полнейший затвор в г. Краснодаре, в котором пробыл до 1942 года.

После его решения бежать за границу в 1943 г. он взял ее с собой и по дороге остановился у нас в Таганроге, где я видел ее и хорошо запомнил. Она была в золотой ризе и украшена 16 настоящими уральскими изумрудами (смарагдами), настоящим жемчугом и одним, на груди, синим сапфиром. В короне были бриллианты и один рубин. Рубины малые были еще и в 6 других местах иконы. В нимбе были еще 16 других прямоугольных изумрудов. И много других мелких камней. Вообще это была драгоценнейшая риза, так как имения матушки-первоначальницы были настолько огромны, что находились на территории трех губерний. Риза была поразительной красоты. Добравшись до Югославии, уже в сане архимандрита, о. Серафим был там, по приходе туда Красной Армии, арестован и икона была отобрана.

Попавшую в руки торговцев икону оценили в полмиллиона долларов. Православные люди пытались ее выкупить и объявили сбор, но ничего не вышло. Только через много лет ее продали Фатимскому католическому монастырю за 3 миллиона долларов, в настоящее время эта икона - главная святыня Фатимского монастыря.

Там ошибочно считают (судя по ценности), что это икона Казанского собора в Петербурге только потому, что риза на ней драгоценная. Когда цветная фотография иконы, находящейся теперь в Фатимском монастыре, попала мне в руки в 1976 году, я сразу ее узнал по этой хорошо мне запомнившейся ризе.

Ошибки здесь быть не могло. В печати промелькнуло сообщение, что когда Россия воскреснет, тогда эта икона будет монастырем возвращена России. Вряд ли! [5]

Камень, на котором 1000 ночей молился Преп. Серафим

К нему вели ступеньки, и можно было видеть, как люди, прильнув к этому камню, просили помощи у Угодника Божия. Когда разбивали этот валун, получились многие сотни больших и малых осколков, на которых сестры нарисовали чудеснейшие миниатюры: моление на камне преп. Серафима [6]. Получил такой камешек с изображением и я в первое же посещение матушки игумении Александры. В Летописи [владыки Серафима] описано исцеление от воды, в которую был опущен такой камушек: из Ставрополя написали в Дивеев, что одна девица очень болела глазами, так что мать ее боялась, чтобы она не потеряла зрение, - увидев у знакомой камешек батюшки Серафима, мать ее стала просить дать ей на время камешек, чтобы, облив его водой, промыть глаза, ибо медицинские средства не помогали.

Через неделю девица выздоровела и могла работать. Через некоторое время там же заболел ребенок, умыли его водой от камушка и ребенок выздоровел.

Мать увидела сон, в котором преп. Серафим сказал ей: «Сын твой исцелен, но не от лекарства, а от той воды, которой умыла его твоя родственница».

Эта вода Преподобного была так целебна, как вода из его источника в Сарове.

О любви народа к этим камушкам Преподобного свидетельствуют многие случаи исцелений, не все же имели возможность поехать на Саровский святой источник. Эти камушки развозили паломники к себе домой.

Чудеса молитвенных исцелений по большей части связаны не только с молитвой, но и с каким-либо действием. Человек может решить, что исцеление его произошло не только от молитвы, а само, как может подсказать маловерие. Если же оно произошло от воды Преподобного, то сомнению уже не будет места.

За тысячу дней молитвы на камне батюшка Серафим много собрал благодатных даров, которые потом щедро раздавал, раздает и в наше время.

Никак нельзя, получив исцеление, не возблагодарить совершившего это исцеление. Вспомним слова Христовы: «Не десять ли очистились, а девять где? Како не возвратились дать славу Богу, токмо иноплеменник сей».

Написание житийных икон великих первоначальниц

В одно из наших посещений Дивеева мы привезли большую житийную икону матушки-первоначальницы Александры. Написала ее дома замечательная художница Нина Никаноровна Казинцева, кончившая ВХУТЕМАС - Высшую школу живописи в Москве.

В центре был образ матушки-первоначальницы, копия того портрета, что был в ее келии и считался чудотворным. Моментами из ее Жития были избраны шесть: вверху - явление Божией Матери в Киеве, на фоне великой Лаврской церкви матушка коленопреклоненно получает благословение от Царицы Небесной на основание Четвертого Удела Пресвятой Богородицы.

Наверху справа: явление Царицы Небесной в Дивееве, у паперти деревянной Казанской церкви. На среднем ярусе слева: на фоне Казанской церкви, около своей келии матушка учит крестьянских детей вере в Бога.

Слева: в темной келейке матушка молится у большого Распятия.

На пятом клейме: матушка получает икону Первомученика Стефана, в честь которого она устраивает придел в Казанской церкви.

Последнее клеймо: в крохотной спаленке матушки, лежащей на смертном одре, на коленях предстоят преп. Серафим и игумен Пахомий; матушка поручает своих сирот преп. Серафиму.

На этой житийной иконе взору паломников представлены все великие события из жизни матушки Александры. Эта житийная икона была подарена матушке игумении, которая распорядилась повесить ее в келии первоначальницы на стене перед входом в ее келию, в домовом футляре, сделанном над келией.

Тогда же этот образ был сфотографирован, отпечатан в 100 экземплярах и роздан монахиням и светским людям. Время ведь было дикое, и издать литографски было невозможно.

Моя супруга Капитолина Захаровна, будущая матушка и монахиня Мария, тоже иконописица, написала две житийные иконы: схимонахини Марфы и монахини Елены Васильевны. Житийный образ схимонахини Марфы - Марии Семеновны Мелюковой, имел посредине точный образ ее, написанный сестрами сразу же после ее смерти в схиме, с ангельским лицом. Она умерла 19 лет. Моменты из ее жития следующие:

1.Схимонахиня Марфа носит кирпичи на верх строящейся Рождественской церкви;

2.Батюшка Серафим постригает ее в схиму;

3.Батюшка Серафим с ней и другой инокиней с зажженными свечами молится о Дивееве;

4.Восхождение души схим. Марфы к Престолу Божию;

5.Царица Небесная и схим. Марфа в видении в церкви;

6.Святые три могилки.

Житийный образ монахини Елены Васильевны имел центральное изображение: Царица Небесная показывает Елене Васильевне небесный Дивеев со множеством сестер в золотых венцах.

Другие изображения были:

1. Диавол в виде дракона нападает на Елену Васильевну в дороге, в карете;

2. Устрашение бесами Елены Васильевны во время чтения Псалтири в храме ночью;

3. Батюшка Серафим благословляет Елену Васильевну умереть за брата;

4. Видение святых перед ее кончиной;

5. Елена Васильевна трижды улыбнулась в гробу;

6. Елена Васильевна видит благодетелей дивеевских в небесном Дивееве.

Житийных икон Византия почти не знала, это чисто русское создание древности, возрожденное в Св. Пантелеимоновском монастыре на Афоне, а в наше время возвращенное в Дивеев, оттуда перенесено в Европу в германское Православие и в Америку.

И там и там это было делом рук матушки Капитолины Захаровны, под конец своей жизни принявшей постриг с именем Марии, как сестра Серафимо-Дивеевского монастыря.

Теперь в Германии поют акафист блаж. Прокопию, Любекскому Чудотворцу, написанный мною и изданный в тысячном издании в 1948 г., а в Америке, в день прославления преп. Германа в 1968 г., сонм архиереев пел акафист ему, написанный мною и изданный на русском и английском языках; в тысячном же издании распространялся его житийный образ, написанный матушкой Капитолиной.

Есть еще и другой житийный образ преп. Германа, изданный администрацией американской Церкви, но поручили это художнику, который не имел ни малейшего представления о таких иконах: он сделал не 6 или 8 миниатюр, а 18. Когда же фотографическим путем отпечатали его иконки небольшого размера (20 х 16 см), то надписей уже нельзя было помещать, так как невозможно было бы их прочитать, такие они получились мелкие. Иконки так и остались без надписей. Житийная икона потеряла свой смысл.

Попутно нельзя не отметить, что в XVI веке прекрасная идея житийных икон, т. е. тех же Житий святых для тех, кто не умел читать, зрительное напоминание о главнейших событиях жизни святого, если нельзя достать его Житие, начала превращаться иногда в совершенно недопустимое фантазирование. Некоторые иконописцы стали писать отдельные житийные моменты не в отдельных клеймах, а в хаотическом безпорядке на иконе, только в разных местах (без разделения).

Получалось что-то вроде загадочных картинок, на которых ничего нельзя было разобрать.

Знаменательная встреча с медведем в Саровском лесу

Трое наших братчиков шли по дороге из Сарова в дальнюю пустыньку и вспоминали рассказы из Летописи, как батюшка Серафим кормил из рук страшного медведя.

Один из наших братчиков сказал: «Вот бы хорошо, если бы батюшка Серафим и нам показал бы медведя на воле».

Прошло несколько минут, и страшный медведь выходит на дорогу и смотрит на них.

И что же, испугались они и бросились бежать? Да, бросились бежать, только не от него, а к нему, и кричать: «Мишенька, ты послушался батюшку Серафима и вышел к нам навстречу!», а мишенька давай бежать от них в гущу леса; бежать им было трудно, они остановились и на коленях благодарили батюшку Серафима за то, что он исполнил их, можно сказать, детскую просьбу — показал медведя.

Нужно сказать, что медведи очень редко появлялись перед людьми в этих местах Саровского леса.

В Летописи описывается такой случай с батюшкиным медведем.

Сестра Матрона рассказывала о следующем чудесном обстоятельстве: «Подходя к дальней пустыньке, вдруг увидела, что о. Серафим сидит близ своей келии на колоде и подле него стоит ужасной величины медведь. Я так и обмерла от страха и закричала во весь голос: «Батюшка, смерть моя!» — и упала.

Отец Серафим, услышав мой голос, ударил медведя и махнул ему рукой, и тот ушел, а батюшка говорит мне: «Нет, матушка, это не смерть, а это радость».

Не успели мы сесть, как медведь опять подошел к нам и лег у его ног. Батюшка велел мне покормить медведя, но я ответила: «Боюсь, батюшка, он и руку мне отъест». — «Нет, матушка, веруй, что он не отъест твоей руки».

И я скормила ему весь хлеб. Батюшка продолжал: «Помнишь, у Преп. Герасима на Иордане лев служил ему, а убогому Серафиму медведь служит».

Тогда я в простоте говорю: «Если этого медведя увидят сестры, они умрут со страху».

А батюшка говорит: «Нет, сестры его не увидят».

После этого паломничества наших братчиков на следующий год приехали другие из нашего братства и были у Афанасия в дальней пустыньке.

И он рассказал им: «После того случая с медведем я подумал: вот приехали молодые люди, и батюшка им показал медведя, а я вот живу тут 40 лет, и батюшка никогда мне медведя не показывал.

И вот что получилось.

Пошел я поздней осенью собирать ладан с кедров и заблудился. Кругом топь болотная, а уже темнеет. Взобрался я на поваленную большую сосну и иду, смотрю кругом и засмотрелся, поскользнулся у вывороченного корня и упал... прямо на спавшего медведя в берлоге.

Медведь от страха страшно заревел и бросился на меня, я пробежал до конца сосны, кругом топь, остановился и кричу: «Батюшка Серафим, спасите!» — а медведь добежал до меня и ревет мне прямо в лицо так страшно, я стою ни жив, ни мертв, только молюсь: «Спасите, батюшка!»

Обойдя несколько раз вокруг меня, медведь ушел в лес, и я, весь дрожа от страха, добрался до пустыньки и там вспомнил, что обиделся на батюшку за то, что до этого времени он не показал мне медведя».

Чтение Житий первоначальниц в келии матушки Александры

Этому сильно способствовало уменьшение гонений на Церковь при нэпе, и люди со всех концов России хлынули в Саров и Дивеев.

Много архиереев, живших в это время в Москве по вызовам ГПУ, спешили побывать в Сарове и Дивееве и испросить заступничества Преп. Серафима.

Некоторые архиереи, особенно из близлежащих городов, побывали в Дивееве несколько раз.

Почти в каждый наш приезд (на неделю и больше) мы видели чудесные архиерейские богослужения, а иногда и два, и три сразу.

Особенно часто можно было видеть митрополита Сергия Нижегородского и епископа Зиновия Тамбовского.

Видели мы там и Филиппа Звенигородского, и Серафима (Звездинского), и многих других. А духовенству не было счету.

Чувствовала Русь Православная, что надвигаются страшные времена, и спешила побывать в святых местах.

Но самое поразительное было — паломничество молодежных братств, так что мы не были исключением.

Там мы и перезнакомились с Киевским молодежным братством во главе с его руководителем о.Анатолием Жураковским, с Нижегородским и с другими.

Пришли молодые паломники воспеть славу батюшке Серафиму, матушке Александре и воспеть великую славу Граду Царицы Небесной, этому земному отображению Небесного Иерусалима, пришли не в старости, убедившись в тщетности всех земных ценностей, а в расцвете своих молодых сил, пришли поклониться до земли избраннейшему Уделу Царицы Небесной, пришли из разных концов земли Русской: из столицы Великороссии Москвы, из столицы Малороссии Киева, из славного города Новороссии Таганрога, и показали там своим благочестивым поведением, что они все высоко ценят путь жизни, указанный матушкой Александрой и батюшкой Серафимом, избранный насельницами этого Града Царицы Небесной, что они и сами были бы счастливы избрать такой же путь, если благословит Царица Небесная, — кому среди сестер обители, а кому быть монахами и монахинями в миру, кому что Господь укажет.

Показали они и всем монахиням, что они — сестры обители — обладают неоцененным сокровищем, потому и пришли мы братствами своими со всех концов земли русской.

Ведь это все была студенческая молодежь, невиданная раньше среди паломников, оставившая все, что имела до сего времени, поклонившаяся другим идеалам: смирению, любви к Господу, к близким своим братьям и сестрам.

«Неужели, — удивлялись сестры, — и эти юные мальчики пришли сюда ради любви к Господу и Его монашескому миру?». Да, можно было бы ответить теперь.

Один из них, Вася Потапов, был истинным монахом в миру, не женился, был доцентом авиационного института в Москве и умер 30 лет в Туркестане, завещав похоронить его со священником на удивление всем своим студентам.

А другой — Вася Степыкин — был сослан в концлагерь как член нашего братства и умер в лагере.

Старший брат Васи первого, Иоанн Потапов, став доцентом геодезического института, оставил все и стал московским священником, духовником тамошнего благочиния и похоронен на Дивеевском участке кладбища, среди дивеевских сестер.

Вечная память и третьему нашему брату — Афанасию, написавшему гимн Дивееву и расстрелянному немцами.

Четвертый наш брат — Николай Куркумели — принял кончину в лагере.

Все они своей жизнью и смертью засвидетельствовали свою верность Христу Спасителю.

О членах других молодежных братств расскажут со временем другие их собратья: Нижегородские, Киевские, Ростовские, Петербургские и многие, многие другие.

Как жаль, что во время гонений 1937 года погибла летопись Таганрогского молодежного братства. Многое в ней было захватывающе интересно.

Одно только утешение, что ее прочли матушка игумения и многие дивеевские сестры, когда мы привозили ее в Дивеев, и напрасно взяли потом назад — у сестер, может быть, она лучше бы сохранилась, в ней также были описаны все наши поездки в благословенный Дивеев, так как наше братство было тесно связано с Дивеевым.

Как нам радостно было услышать из уст блаженной Марии Ивановны: «Они не свои, они Царицы Небесной «Умиление». И еще однажды: «Батюшка Серафим и Матушка Александра пошли проводить своих мужичков (т. е. нас) до мантуровской рощи».

А когда умер в Таганроге наш брат Боря, 19 лет, от туберкулеза, и мы, будучи в Дивееве, сообщили об этом матушке игумении, то она дала распоряжение поминать его во всех местах Дивеева, где шли чтения Псалтири.

А блаженная Мария Ивановна сказала нам: «Боря похоронен не в Таганроге, а в Дивееве , он своей болезнью и чистым сердцем заработал себе золотой венец».

Да, чистая, золотая душа была у Бори. Когда он умирал, то приподнялся на постели, глаза его засветились великой радостью, он протянул руки, по-видимому к батюшке Серафиму, и скончался.

Но самый лучший жребий выпал на долю моей матушки Капитолины, которая удостоилась за две недели до ее кончины быть постриженной, как сестра Серафимо-Дивеевского монастыря, с именем Мария, которой матушка игумения и предрекла быть сестрой этого благословенного Дивеева.

Днем Ангела ее стало 22 июля — день равноап. Марии Магдалины. Она была истинной монахиней в миру всю свою жизнь.

Как некогда пришли мудрецы с Востока, чтобы поклониться младенцу Христу и принесли дары: злато, смирну и ладан, так и эта молодежь, когда-то далекая от Церкви, пришла в Дивеев, чтобы поклониться Граду Царицы Небесной и принести свои дары: только любовь и почитание — другого они не имели ничего.

А любовь у них выразилась в том, что они старались делать все, что могли: принесли житийные иконы первоначальниц, свою любовь к Дивееву, которую высказал брат наш Афанасий в послании, прощаясь с Дивеевом, — когда же я его прочел в собрании молодых интеллигентных сестер, то они расплакались с громкими рыданиями. Был и еще один дар, о котором я хочу рассказать.

Когда мы читали в Летописи жизнеописания великих первоначальниц, то слезы неудержимо катились из глаз всех нас. И вот мы надумали: поручили нашим младшим сестрам сделать из Летописи выписки в особую книжечку, чтобы и другие паломники могли поплакать.

Долго лежали в монастырском архиве рукописные тетради с записями современников первоначальниц и духовника о.Василия Садовского, пока архимандрит Серафим (Чичагов) не собрал их (а также записки М. В. Мантурова и Н. А. Мотовилова и других современников) в большую Летопись монастыря.

Но сами книги уже были на исходе, и мало кто их читал, а желающих прочесть были тысячи. И вот младшие сестры начали делать выписки на хорошей бумаге, красивыми большими буквами, чтобы легче было читать, сброшюровали их в небольшую книжечку в бархатном переплете с золотым крестом и повесили, по благословению игумении, возле житийных образов первоначальниц, с тем, чтобы руководители групп паломников, обычно священники, тут же их вслух читали для них, усевшихся кто на ступеньках входа в матушкину келию, кто просто на пол или предпочитавших стоять.

Матушка Эмилия, начальница этого корпуса, заботилась об организации таких чтений.

На этих чтениях некоторые сначала смахивали слезы, потом начинали тихонько плакать, плач подхватывали другие, и часто чтение останавливалось, делали перерывы, чтобы можно было немного успокоиться, а затем продолжали чтение.

Такие сладкие слезы запоминались надолго. Это было, конечно, особенностью Дивеева, чтения продолжались до самого закрытия монастыря. Приведем эти выборки здесь, их не так много.

Житие матушки-первоначальницы Александры

Будучи богатейшей помещицей, имение которой находилось в трех губерниях, Агафия Семеновна вышла замуж за богатого же и знатного полковника Мельгунова и собиралась жить счастливой семейной жизнью.

Прошло только три года, как внезапно умер ее муж и она осталась с трехлетней дочерью одна.

С этой внезапной смертью любимого мужа она не могла примириться и отправилась искать мира своей душе по святым местам.

Она приезжает в Киев и остается там жить во Флоровском женском монастыре.

Здесь она чувствует, что ее светская жизнь окончилась, и она там принимает постриг с именем Александры.

Видимо, матушка была большая благодетельница этого Флоровского монастыря, что ее, неопытную молодую женщину, так быстро постригли, во всяком случае.

Матушка там пробыла недолго. Память о ней осталась там очень крепкой за ее благодеяния, потому что в 1943 году, когда я со своей матушкой остановился в этом монастыре и участвовал там в службах, то игумения Флавия хорошо помнила имя матушки Александры из истории Флоровского монастыря, и она с радостью приняла от меня фотографию житийного образа матушки Александры.

Матушка была великая благодетельница многих церквей и монастырей, и современники ее указывают 12 церквей, построенных и возобновленных Агафией Семеновной.

Кроме того, она давала большие вклады в монастыри и церкви для поминовения ее родителей и мужа. Матушка обезпечила немало сирот, вдов, нищих и просивших помощи Христа ради. «Раздай имения твоя бедным и будешь иметь сокровища на небеси» (Мф. 10, 21).

Здесь, в Киеве, в Лавре, Третьем Уделе Своем, Пресвятая Богородица явилась матушке Александре и сказала ей: «Это Я, Госпожа и Владычица твоя. Которой ты всегда молишься, Я пришла возвестить тебе волю Мою: не здесь хочу Я, чтобы ты окончила жизнь твою, но так, как Я раба Моего Антония вывела из Афонского жребия Моего, Святой горы Моей, чтобы он здесь в Киеве основал новый Жребий Мой — Лавру Киевскую, так тебе ныне глаголю: Изыди отсюда, и иди в землю, которую Я покажу тебе. Иди на север России и обходи все великорусские места святых обителей Моих, и будет место, где Я укажу тебе окончить богоугодную жизнь твою, и прославлю Имя Мое там, ибо в месте жительства твоего Я осную такую обитель великую Мою, на которую низведу Я все благословения Божии и Мои, со всех Трех Жребиев Моих на земле: с Иверии, Афона и Киева. Иди же, раба Моя, в путь твой и благодать Божия, и сила Моя и благодать Моя, и милость Моя и щедроты Мои, и дарование святых всех Жребиев Моих всегда да будет с тобой!».

И преста видение.

Слагая все в сердце своем, матушка сперва сообщила о видении своему духовному отцу, затем другим великим и богодухновенным отцам Киево-Печерской Лавры. Старцы и старицы после молитв единогласно решили:

1-е, что матушка не может быть в прелести,

2-е, что диавол не может явиться в образе Божией Матери и

3-е, что видение было истинное и что матушка Александра удостоилась быть первоначалъницей Четвертого Удела Божией Матери — блаженна и треблаженна.

Старцы посоветовали Матушке скрыть свое пострижение и под именем своим мирским идти на север России.

Итак, матушка-первоначальница Александра была тайной монахиней в миру.

Почему? Потому что в это время было сильнейшее гонение на монастыри и бродить монахам и монахиням строжайше воспрещалось.

Посему великие Киево-Печерские старцы посоветовали матушке Александре скрыть свой монашеский постриг и жить под своим дворянским именем полковницы Агафии Семеновны Мельгуновой.

Как раз в эти годы жизни матушки, т.е. в шестидесятые годы XVIII столетия, в России были закрыты больше половины всех монастырей, т. е. более 500 монастырей.

«По штатам 1764 года (год отобрания монастырских земель) из 953 великорусских монастырей закрыто было более половины, оставлено 224 в штате и 161 за штатом, на собственном содержании. К началу XIX века всех старых и новых и вновь открывшихся монастырей было всего 452».

«Число монашествующих тоже уменьшилось больше чем вдвое. В 1762 году всех монашествующих было 12 444, по штатам только 5105» (Учебное пособие по истории Русской Церкви. Проф. П. Знаменский).

Итак, из 953 монастырей оставлено только 385, т.е. закрыто было 568 монастырей. Вот в какие годы матушка Александра начала свое монашество в миру и создание своей Казанской общины — будущего Четвертого Удела Пресвятой Богородицы.

Это была Голгофа русского монашества — нечем было жить из-за отобрания монастырских пахотных земель, а также Голгофа крепостного крестьянства. Поэтому Голгофский дух отобразился и на молитве благословенного Дивеева — он предвещал наступившую потом всероссийскую Голгофу всего русского народа.

В эту страшную эпоху и жила матушка Александра.

В 1760 г. в селе Дивееве ей явилась Пресвятая Богородица, повелевая остаться там и положить начало Четвертому Уделу Ее, а через несколько лет и начался разгром монастырей.

В 1772 году матушкой был построен Казанский храм. Матушка скончалась 13 июня 1789 года.

На фоне тогдашних гонений на монашество многое из жизни матушки Александры становится понятным: ее монашество в миру и Голгофская молитва ее и всего Дивеева.

Если матушке Александре в 1760 г. было около 25 лет, то, значит, год ее рождения был 1735-й. Следовательно, всей жизни матушки было 54 года, т. е. она не была древней старицей, но эти годы были полны страданий, подвигов и Голгофской молитвы, в ее темной келейке, перед большим Распятием.

Отметим, что Апостол Павел окончил свою огненную жизнь тоже в 54 года.

В 1760 году матушка Александра покинула Флоровский монастырь и Киев и пошла на север, в Саровский монастырь.

В то время в Сарове жило много великих старцев-подвижников в пещерах, наподобие киевских. Матушка вела с ними беседы, и они подтвердили ей то, что говорили и Киево-Печерские старцы, т. е., что это было истинное видение Царицы Небесной.

Когда же матушка отдыхала в пути в селе Дивееве, на ступеньках деревянного приходского храма, Царица Небесная вновь явилась матушке Александре и сказала ей: «Вот то место, которое Я повелела тебе искать на севере России, когда еще в первый раз являлась тебе в Киеве: вот здесь предел, который Божественным Промыслом положен тебе, живи здесь и угождай Господу Богу до конца дней твоих, и Я всегда буду с тобой, и всегда буду посещать место это и в пределе твоего жительства Я осную здесь такую обитель Мою, равной которой никогда не было, нет и не будет никогда во всем свете, это Четвертый Жребий Мой во вселенной. И как звезды небесные и как песок морской умножу Я тут служащих Господу Богу, и Меня Приснодеву Матерь Света и Сына Моего Иисуса Христа величающих, и благодать Всесвятаго Духа Божия и обилие всех благ земных и небесных, с малыми трудами человеческими, не оскудеют от этого места Моего возлюбленного!»

После водворения вблизи Дивеева у матушки Агафии Семеновны умерла 9-летняя ее дочь. Порвалась последняя ее связь с миром, но надо было ликвидировать свое огромное богатство в трех губерниях: Ярославской, Владимирской и Рязанской. А имения ее были не малые: 700 душ крепостных крестьян, большой капитал и огромные земельные владения. Агафия Семеновна предложила всем крестьянам, кто хотел, идти на волю, а тем крестьянам, которые боялись остаться без помещичьей опеки, разрешила идти к тем помещикам, к которым они сами хотели.

Агафия Семеновна повсюду сеяла добрые дела, о которых говорилось выше, себе только оставила малую часть для постройки в Дивееве каменной Казанской церкви, себя же обрекла на добровольную нищету.

Из церковной истории можно привести только один подобный пример из IV века, когда несметно богатая Олимпиада раздавала все бедным и монастырям, так что даже император Феодосий Великий обратился к ней с просьбой умерить свою благотворительность. Святитель Иоанн Златоуст был ее другом и учителем и возвел ее в сан диакониссы.

Несколько лет потребовалось для того, чтобы ликвидировать свои богатства и ими помогать бедным и вообще творить добрые дела, и только в 1764 или 1766 годах матушка вернулась в Дивеев и поселилась в построенном ею домике вблизи церкви.

Незабываемый этот домик матушки Александры, где она начала полагать создание первого монастыря. Если этот домик будет разрушен, я восстановлю его по памяти с малейшими деталями, потому что все последующие годы, т.е. 55 лет, я мысленно всегда бывал в этом драгоценнейшем для меня месте и помню все точные размеры и детали, и житийный образ Матушки всегда висел над моей кроватью. Конечно, если это будет угодно Господу.

Незабываемо было для меня и не удивляло, когда я читал о том, что [в то время, как] настоятель Казанской церкви о. Василий Садовский обдумывал детали ремонта храма, в алтарь вошла матушка Александра, несмотря на то, что после ее смерти прошло много времени. О. Василий ни на минуту не подумал, что этого же не может быть, и три часа они обсуждали, что и как делать, и только когда видение кончилось, о. Василий понял, что это было видение, настолько оно было реально.

В этом домике жили и матушка Александра, и схимонахиня Марфа, и монахиня Елена Васильевна, хотя и числилась батюшкой Серафимом как настоятельница Дивеевской киновии в пределах Канавки. Не захотела она покидать это благодатное место, хотя и жили они в разное время с матушкой Александрой. Матушка Александра прожила в этом своем домике один год и умерла в нем в 1789 году. Таким образом, матушка и батюшка могли знать друг друга только в течение 11 лет. Батюшка Серафим вступил в Саровскую обитель в 1778 году.

Матушка Александра была тайной монахиней почти всю свою жизнь и по совету старцев именовалась своим светским именем — Агафией Семеновной и только за неделю или за две до смерти была пострижена в великий образ — схиму во время вечерни казначеем обители Сарова о. Исаией, с тем же именем — Александра.

Нужно понять то страшное для монастырей время, когда при Екатерине было закрыто 500 монастырей и монахи и монахини были совершенно безправны.

Год рождения матушки неизвестен, но, сопоставляя некоторые данные, можно думать, что ей было не более 60 лет.

В Дивееве постоянное присутствие матушки Александры так же ощутимо, как и батюшки Серафима.

Почти в каждой келии имелся ее или живописный или литографический портрет. Прием паломников всегда начинался с приведения их к портрету матушки.

Посещение ее могилки было постоянное. Когда же настало время назначить новую начальницу ее корпуса, после смерти предыдущей (сама матушка Эмилия рассказывала мне это), матушка игумения накануне видела сон, что собрались все сестры и матушка-первоначальница говорит: «Где же моя Эмилия, мне нужно монахиню Эмилию». Она и была назначена, и это назначение было очень удачным.

Теперь приведем несколько случаев, когда матушка Александра являлась людям и как она исцеляла многих.

Мы уже приводили случай, когда матушка три часа в видении беседовала с о. Василием Садовским и изгнала беса у молодой женщины от прикосновения ее к чудотворному портрету.

В 1861 году священник Гавриил Галицкий, чувствуя приближение смерти, стал прощаться со своей женой. Наутро он увидел старицу, которая сказала ему: «Батюшка, когда придет время, не забудь Агафию».

Священник выздоровел и поехал в Саров, и там узнал, что первая настоятельница Дивеева была матушка Агафия, которую Преп. Серафим почитал за свою госпожу и мать.

«Я, отставной поручик морской службы Сергеев, получил исцеление от первоначальницы-матери Александры, доктор сказал родным, что мне осталось жить всего два часа. Во сне я увидел Преподобного Серафима, который сказал мне: «Ступай скорее в Дивеев к матери Александре, она исцелит тебя». И действительно, там я получил полное исцеление».

Всего не перечислишь, но видение матушки Александры затворнику иеромонаху Серафиму (Смыкову) в Краснодаре в 1942 году мне очень хочется привести здесь.

Отец Серафим только что вышел из 12-летнего затвора, и я, узнав об этом, отправился к нему, он прямо кинулся ко мне и говорит: «Как вы счастливы!» — «Чем же, о. Серафим?» — «Сегодня ночью я видел матушку Александру в видении, и она говорила мне о вас, и я в страшном удивлении воскликнул: «Матушка, вы знаете Степана Николаевича?» Я спросил о. Серафима: «Что же матушка сказала?» — «Этого матушка не велела говорить!» Это так и осталось тайной. Отец Серафим уже в сане архимандрита присутствовал на моем рукоположении.

В Дивеевской летописи не раз приводятся случаи чудесной помощи людям, оказываемой батюшкой Серафимом вместе с матушкой Александрой.

Вкратце приведу один такой рассказ: один купец по фамилии Иконников возвращался из паломничества в Саров домой в Костромскую губернию.

Остановились по дороге в Дивееве. Отстояв вечерню, собрались ехать домой, сестры уговаривали их переночевать в Дивееве, они не согласились и поехали. По дороге их накрыла туча непроглядной темноты и поднялся буран, они потеряли след, и лошади стали, а ямщик заявил, что не знает, куда ехать.

А холод все крепчал. Тогда Иконников воскликнул: «Эх, братцы, и мы-то хороши! Были на поклонении отцу Серафиму, а его помощи не просим! Давайте попросим его!»

Тогда все трое, собрав последние силы, стали на колени и стали усердно молиться Богу и просить помощи о. Серафима.

Не успели они кончить молитвы, как услышали, что возле них кто-то шаркает по снегу и говорит: «Эй, вы! Что это где засели! Ну-ка ступайте за нами, мы вас выведем на дорогу!» Глядят, а мимо них старичок со старушкой везут салазки и оставляют по себе большой след. «Поехали мы по следу, — говорит Иконников, — чудно да и только, след виден, голоса покликивают: «Сюда, сюда за нами!» и видно-то нам их, а захотим догнать и лошадей пустим, — никак не достать, диво да и только. Целая тройка, а простых салазок не догонит.

Вдруг точно упали в какой-то овраг, ну, думаю, беда, голоса кричат: «Не бойтесь ничего, ступайте за нами!» Действительно, преблагополучно выехали из оврага и снова поехали по следу, как вдруг показались огни, след и салазки пропали, и старика со старушкой нет, и мы, выехав на дорогу, очутились в Елизарьеве селе, всю ночь проплутавши».

Этот старичок со старушкой были, несомненно, о. Серафим и матушка Александра, поэтому Иконников ежегодно приезжал в Дивеев благодарить их.

Прочитав эту запись, вспомнил слова блаженной Марии Ивановны, сказанные о членах нашего братства, возвратившихся из Дивеева домой: «Батюшка Серафим и матушка Александра пошли провожать своих мужичков аж до самой мантуровой рощи. Хотя тогда был день и была чудесная погода».

А вот что было и нечто подобное этому древнему рассказу. Когда мы всегда в духовном восторге рассказывали нашему батюшке архимандриту Иосии о наших поездках в Дивеев, то батюшка сказал, что в следующий раз поедет и он с нами. Отец Иосий так хотел вернуться на Афон, столь им любимый, но никак нельзя это было сделать.

Но ведь Дивеев такой же Удел Божией Матери, как и Афон, и он, взяв меня с собой, зимой отправился в Дивеев и Сэров.

Был январь месяц, зима была снежная. Спешили очень. Наняли деревенские сани и под вечер отправились. И в снежную метель заблудились и замерзли основательно. И не знаем, куда ехать, все замело. Остановились, и — о, ужас — волки, вот натерпелись страху. А волк вдруг залаял, оказалось, собака, и мы были счастливы остановиться в деревне.

В Дивееве нас встретили с большой радостью и любовью. Отца Иосию приглашали наперебой все. Рады были принимать жителя Второго Удела Божией Матери как своего родного и близкого архимандрита. Остановились в Казначейском корпусе, и батюшка Иосия, очутившись в родной монашеской обстановке, был очень счастлив. Потом поехали в Саров и были на ночной службе.

В Дивееве все с радостью слушали батюшкины рассказы о наших тайных службах, так как в Таганроге в это время все храмы были захвачены «живоцерковниками». Всенощная шла в теплом Тихвинском храме Дивеева, и так чудесно пел большой дивеевский хор «Честнейшую Херувим», что забыть нельзя.

В Летописи записано следующее: «Когда строился в Сарове Успенский собор, денег тогда в обители не было, — говорил Преп. Серафим, — и тогда странствовала вдова полковника, имя ей Агафия.

Эта Агафия, возжелав спастись близ старцев, избрала местом спасения село Дивеево, тут поселилась и сделала пожертвование деньгами на устройство собора...

Привезено было от нее три мешка денег, один был с золотыми, другой с серебряными, а третий — с медными. Собор и был сооружен ее усердием, вот за что обещались (игумен Пахомий и казначей Исаия) о них вечно заботиться и мне заповедовали. Они жили в Дивееве — двенадцать сестер, а тринадцатая была сама Агафия.

Они трудились для Саровской обители, шили, стирали, и им на содержание давали всю пищу».

После кончины матушки Александры была настоятельница Ксения Михайловна, «терпуг духовный», как называл ее батюшка Серафим. В 1825 году в матушкиной келии жили: схимонахиня Марфа и монахиня Елена Васильевна, которая числилась начальницей киновии, но оставалась там же. В 1827 году произошло выделение из первоначальной общинки 7 девушек, которые и поселились в киновии, внутри Канавки (так называемая мельничная общинка), а вдовы и другие остались под руководством Ксении Михайловны.

Таким образом образовались две разные общинки, которые через 10 лет, вопреки воле насельниц, были объединены в один большой монастырь.

В Серафимовой киновии сначала было 7 сестер, переведенных из келии матушки Александры, но к концу жизни батюшки Серафима их стало там 73, а объединение обеих общин произошло в 1842 году, т. е. приблизительно через 10 лет после батюшкиной смерти.

Такая объединенная община просуществовала до 1862 года, когда она была преобразована в большой монастырь, имевший уже 500 сестер.

Житие схимонахини Марфы

Известно об ангельском пении. Но как можно описать пение, не слышав его? Ангелы пребывают в непрестанной молитве.

Но как можно описать сокровенную молитву? Она никому не видна.

Молитва - это плод чистоты и целомудрия. Молитва грешника - не столько молитва, сколько плач о грехах. Чистые и целомудренные девы пребывают в славословии Господу Богу, а это посторонним не видно. Известно, что делатели Иисусовой молитвы пребывают в лучах Божественного солнца, но описать это невозможно.

Все это можно сказать о схимонахине Марфе. Батюшка Серафим ее очень высоко ставил, говорил, что она будет на Небесах в великой славе.

В Летописи и в записках современников о ней написано очень мало. Что пробыла она в Дивееве только 6 лет, что умерла 19-летней схимницей, что подобного раннего схимничества история Церкви не знает, хотя в деле спасения продолжительность времени необязательна.

Все же приведем крупицы сведений о ней, которые имеются в Летописи.

Когда строилась нижняя церковь Рождества Богородицы, поддерживая на своих массивных столпах верхнюю церковь, то батюшка Серафим в духовном восторге говорил: «Четыре столпа - четверо мощей! Четверо мощей тут будут почивать!» И среди них мощи схимонахини Марфы.

«Когда она скончалась, то батюшка Серафим говорил своему соседу о. Павлу: «Павел! А ведь Мария-то отошла, и так мне ее жаль, так жаль, что, видишь, все плачу!» «Мария ведь схимонахиня Марфа, я ее посхимил, - говорил батюшка ее сестре Прасковье Семеновне, - у нее все есть: схима и мантия и камилавочка моя, во всем этом ее и положите! А вы не унывайте, ее душа в Царстве Небесном и близ Святыя Троицы у Престола Божия и весь род ваш по ней спасен будет!»

Во время отпевания ее родная сестра Прасковья Семеновна явно увидела в Царских вратах Царицу Небесную и Марию Семеновну, стоящих на воздухе. Прийдя в исступление от восторга, она громко закричала на всю церковь: «Царица, не оставь нас!»

Когда же после похорон монахиня Акулина рассказала батюшке Серафиму о случившемся, то он произнес: «Это Господь и Царица Небесная захотели прославить мать нашу Марфу и Госпожу Марию!»

Затем, когда прибыл к батюшке родной брат Марии Семеновны, Иван, то батюшка сказал: «Да разве ты брат Марии?» - и батюшка вдруг сделался так радостен и светел, что от лица его исходили лучи солнечные, и Иван должен был закрыться от о. Серафима, не будучи в состоянии смотреть на него. Батюшка сказал: «Вот, радость моя! Какой она милости сподобилась от Господа! В Царствии Небесном у Престола Божия, близ Царицы Небесной со святыми девами предстоит! Бывая в Дивееве, никогда не проходи мимо, а припадай к могилке, говоря: «Госпожа и мати наша Марфа, помяни нас у Престола Божия в Царстве Небесном!»

По свидетельству сестер и лиц, близких к Дивееву, Мария Семеновна была высокого роста и привлекательной наружности, продолговатое, белое и свежее лицо, голубые глаза, светло-русые брови и такие же волосы.

Ее похоронили с распущенными волосами. Никогда не забываемые эти святые минуты у могилок великих первоначальниц Дивеевских.

Житие монахини Елены Васильевны Мантуровой

И вот путями Промысла Божия об избранниках, даже не ведающих о своем избрании, она сделалась высочайшей духовной подвижницей, удостоившейся получить столь великий венец, выше которого получили только схимонахиня Марфа и матушка-первоначальница монахиня Александра. Ее житие напоминает нам жития великих подвижников, ведущих брань с духами злобы поднебесной, являвшихся ей и устрашавших ее, как и многих подвижников.

Началось все с того, что, когда она ехала в своей карете и, остановившись, ступила на подножку, как вдруг увидала огромного огненного дракона, который со страшной быстротой спускался как раз к ее карете.

Она воскликнула: «Царица Небесная, спаси меня, я уйду в монастырь». Диавол с такой же быстротой взвился вверх и улетел. Елена Васильевна упала в обморок. Придя в себя, она совершенно переродилась, стала другой. Вся ее веселая светская жизнь отлетела от нее совершенно. Она почувствовала полное охлаждение к своему жениху и возжелала Жениха Небесного, Ему она отдала свою святую жизнь. С этого времени она всецело стремится к монашеской жизни. Получив благословение от батюшки Серафима, Елена Васильевна поселилась в келии матушки-первоначальницы и оставалась там до самой ее смерти.

Хотя батюшка Серафим назначил ее начальницей только что образованной киновии внутри канавки, но Елена Васильевна решительно отказалась быть начальницей.

Однако о. Серафим все время считал ее начальницей и всем говорил о ней как о начальнице. Таково было ее смирение. По освящении Рождественских церквей она была поставлена батюшкой Серафимом ризничею и церковницею. Она почти безвыходно пребывала в церкви, читая там установленное чтение Псалтири и часто ночевала в церкви, где- нибудь в сторонке на кирпичном полу.

С ней чередовалась ее послушница Ксения Васильевна. Оставаясь на ночь в церкви, Елена Васильевна просила послушницу: «Не спи, Ксенюшка, а то я боюсь». Это потому, что враг человечества, не терпящий в людях добродетели, пугал ее. Однажды Ксения уснула, и вдруг по лестнице кто-то ворвался в церковь и грохнулся изо всей силы с таким шумом, грохотом и треском, что спящие сестры вскочили. Елена Васильевна помертвела и потеряла сознание, а потом упрекала сестру: «Ведь вот ты какая, как я тебя просила!»

Много раз ей виделись привидения, которые ее ужасно пугали. После этого батюшка навсегда запретил ей оставаться ночью одной в церкви. Елена Васильевна исполняла всякие поручения батюшки Серафима, ездила в город оформлять бумаги на покупку земли для монастырских строений и другие поручения.

В записках о. Василия Садовского и в показаниях ее келейницы Ксении много рассказывается о Елене Васильевне, о том, как ее смерть оплакивал батюшка Серафим.

Елена Васильевна со скорбью прозорливо говорила; «Наш батюшка ослабевает, скоро, скоро останемся без него! Навещайте сколь можно чаще батюшку, скоро останемся без него. Не переживу я его, пусть меня раньше отправят».

Когда она сказала об этом батюшке преподобному, то он сказал: «Радость моя! А ведь служанка твоя ранее тебя войдет в Царствие, да скоро и тебя с собой возьмет».

Елене Васильевне предстояло умереть рано, в 27 лет, и быть, по словам батюшки Серафима, постоянно около Царицы Небесной.

Однажды батюшка спросил ее: «Исполнишь ли ты мое послушание, матушка?» - «Я Вас всегда слушала, - ответила она, - и всегда готова Вас слушать!» - «Михаил Васильевич, братец твой, болен у нас и пришло время ему умереть, а он мне очень нужен для обители нашей, для сирот-то... Так вот послушание тебе: умри за брата!» - «Благословите, батюшка! Я боюсь смерти!» - «Что нам бояться смерти, радость моя, для нас с тобой будет лишь вечная радость!»

Вернувшись домой, она заболела, слегла в постель и сказала: «Теперь я уже более не встану!» Отец Василий Садовский часто ее причащал Св. Тайн и посоветовал написать брату, чтобы он приехал. Брат ее очень любил, но она сказала: «Мне будет жаль их, и это возмутит мою душу, которая уже не явится Господу такой чистой, как то подобает».

Трое суток до смерти Елена Васильевна была окружена постоянно видениями: «Ксеня! Гости будут у нас!» «Да кто же будет-то, матушка?» - спросила послушница. «Кто? Митрополиты, архиереи и весь духовный причт». Но вдруг, вся изменившись в лице, радостно воскликнула: «Святая Игумения! Матушка, обитель нашу не оставь!»

Многое, многое говорила она, прося за обитель Царицу Небесную. Потом вдруг воскликнула: «Грядет! Грядет! Вот и ангелы!.. Вот мне венец и всем сестрам венцы!»

Отец Василий собственноручно записал, что во время исповеди умирающая поведала, какого видения и откровения она была раз удостоена. «Я не должна была ранее рассказывать это, а теперь уже могу. В храме я увидела величественную Царицу в раскрытых Царских дверях, неизреченной красоты, Которая,. призывая меня ручкой, сказала: «Следуй за Мной и смотри, что Я покажу тебе».

«Мы вошли во дворец, описать красоту его при полном моем желании не могу вам, батюшка! Ведь он был из прозрачного хрусталя, а отделка из золота. Приблизившись к первым дверям, я увидела огромный зал, наполненный сановниками и необыкновенной красоты юношами.

Когда мы вошли, все молча встали и поклонились в пояс Царице. «Вот смотри, - сказала Она, - это Мои благочестивые купцы» (Любящие слуги дивеевские в миру).

Следующая зала была еще большей красоты, вся она казалась залитой светом. Она была наполнена одними молодыми девушками, одна другой лучше, одетыми в платья необыкновенной светлости и с блестящими венцами на головах. Венцы эти различались видом и на некоторых были надеты по два или по три.

И это были наши сестры, прежде меня бывшие в обители и теперь еще живые, но называть их не могу, ибо не велено мне говорить!»

Нужно пояснить, что все эти люди в Царствии Небесном молодеют, всякое тление старости исчезает.

Затем Елена Васильевна, обратившись ко всем присутствующим, сказала: «За все, за все благодарю вас. И вы меня все Христа ради простите!»

Ксения, видя, что Елена Васильевна вдруг просветлела и отходит, испуганно бросилась к ней и стала молить ее еще сказать: «Матушка... тогда ночью я не посмела тревожить и спросить вас, а вот теперь вы отходите... скажите мне, матушка. Господа ради, скажите, вы видели Господа.?» -«Бога невозможно человекам видети, на Него же... не смеют чины ангельские взирати!», - тихо, сладко запела Елена Васильевна, но Ксения продолжала молить и плакать...

Тогда Елена Васильевна сказала; «Видела, Ксения, - и лицо ее стало восторженное, чудное, ясное, - видела как Неизреченный Огнь, а Царицу и ангелов видела просто!" Затем спокойно она потянулась и скончалась. Елена Васильевна скончалась 27 лет, пробыв в Дивеевской обители всего 7 лет. Она была чрезвычайно красивой и привлекательной наружности, круглолицая, с быстрыми черными глазами и черными волосами, высокого роста.

Все это произошло 28 мая 1832 года, накануне праздника Пятидесятницы, а на другой день, в самую Троицу, во время заупокойной литургии и пения Херувимской песни, воочию всех предстоящих в храме, покойная Елена Васильевна, как живая, три раза радостно улыбнулась в гробу своем.

Батюшка Серафим сказал: «Плачут... А кабы видели, как душа ее летела, как птица спорхнула! Херувимы расступились! Она прислужница Матери Божией, фрейлина Царицы Небесной она. Со временем ее мощи и Марии Семеновны будут почивать открыто в обители, ибо обе они так угодили Господу, что удостоились нетления!» «Это показания живой еще Ксении Васильевны (келейницы)», - закончил так в своей Летописи архимандрит Серафим, священномученик Петербургский. Архимандрит Серафим, который тщательно исследовал все записи современников о первоначальницах, записал в своей Летописи следующее: «Не раз творились чудеса и исцеления на могиле Елены Васильевны». В обители записаны все случаи. К этому могу добавить и я, что видел чудо на могиле Елены Васильевны, которое было настолько поразительно, что я глазам своим не верил.

Вскоре после кончины Елены Васильевны, т. е. через 7 месяцев, 2 января 1833 года отошел в Царство Небесное и сам батюшка Серафим.

Царство Небесное, в лице многих святых сошедшее в келию батюшки Серафима

Волосы у ангелов были похожи на золотистый лен, лежали распущенные на плечах. Одежда Иоанна Крестителя и Иоанна Богослова была белая, блестящая, как снег. Царица Небесная имела на Себе мантию, подобную той, как пишется на образе Скорбящей Божией Матери, блестящую, но какого цвета - сказать не могу, несказанной красоты, платье, сверх коего была мантия, зеленое, препоясанное высоким поясом.

Владычица казалась ростом выше всех дев. На голове Ее была возвышенная корона, украшенная разнообразными крестами, прекрасная, чудная, сиявшая таким светом, что нельзя было смотреть. Волосы были распущенные, лежали на плечах и были прекраснее ангельских.

Девы шли за Нею попарно, в венцах, в одеждах разного цвета и с распущенными волосами - они стали вокруг нас. Царица Небесная была посредине. Свет был особый, не похожий на дневной свет и светлее солнечного. Царица Небесная сказала отцу Серафиму: «Скоро, любимиче Мой, будешь с нами!» Святые девы по именам были: влмцц. Варвара и Екатерина, первомученица Фекла, влмц. Марина, влмц. и царевна Ирина, преп. Евпраксия, влмцц. Пелагея и Дорофея, преп. Макрина, мчц. Иустина, влмц. Иулиания и мц. Анисия.

В 431г. на III Вселенском Соборе в Ефесе был утвержден догмат о Пресвятой Богородице, и к этому времени восполнилось число избраннейших святых дев, которые сопровождали Царицу Небесную при посещении Ею преп. Серафима на Благовещение в 1831 году.

Прощаясь с преп. Серафимом, святые девы целовались с ним рука в руку.

Эта большая картина, написанная дивеевскими сестрами, хранилась в алтаре Преображенской церкви, занимая почти всю левую стену и казалась большой, соответствующей действительности и от этого еще более впечатляющей.

Она дает богатейший материал для размышления и познания будущей жизни в Царстве Небесном. Поэтому батюшка Серафим так заботился о том, чтобы эта картина была написана в свое время и стала известна всем.

Это он заповедал дивной старице Евпраксии, которая дожила до того времени, когда при матушке игумении Марии (Ушаковой) действовала Дивеевская живописная мастерская, когда утихли притеснения и был уже утвержден монастырь с 500 сестрами.

Все было записано подробно об этом видении в Дивеевских тетрадях и стало известно всем. Только после всего этого матушка Евпраксия мирно отошла ко Господу в 1865 году.

По благословению матушки игумении Александры я стоял всю Литургию в алтаре и не мог оторвать глаз от этой картины, вернее, иконного изображения посещения Царицей Небесной с сонмом святых, и могу только повторить слова матушки Евпраксии, что впечатление от этого невозможно выразить никакими словами.

Когда видение кончилось, батюшка Серафим сказал матушке Евпраксии: «Вот, матушка, какой благодати сподобил Господь нас, убогих. Мне таким образом уже двенадцатый раз было явление от Бога и тебя Господь сподобил». Подобное сему было лишь один раз за всю историю Церкви, когда св. Андрей, Христа ради юродивый, видел с учеником своим Епифанием сонм святых во главе с Царицей Небесной. «Видишь ли, сын мой, Владычицу Царицу Небесную со святыми угодниками?» - «Вижу, святый отче, и ужасаюсь». Русская Церковь причислила это видение к Великим праздникам, как Покров Божией Матери.

В Летописи приведена фотография с нарисованной картины этого незабываемого явления.

После этого предстояния в алтаре Преображенской церкви у меня на всю жизнь осталось твердое убеждение, что мы можем теперь иметь знание о жизни в Царстве Небесном по этому великому откровению.

В этой Дивеевской картине преп. Серафим раскрыл всем нам сущность и нашей жизни после смерти, если, конечно, мы удостоимся получить жизнь вечную сразу же после кончины нашего земного существования.

Мы так же, как инокиня Евпраксия, сможем увидеть дорогих нашему сердцу наших близких и горячо любимых и чтимых нами угодников Божиих, сможем разговаривать с ними, не зная их языка. Ведь все изображенные на этой изумительной картине святые девы были разных национальностей, и несмотря на это, матушка Евпраксия спрашивала каждую из них о ее имени, и те отвечали ей и говорили о своей земной жизни и страданиях.

Батюшка Серафим, подходя к св. девам, благословлял их, и они целовали друг у друга руки. Батюшка Серафим беседовал с Иоанном Богословом и Иоанном Крестителем. Каких только тайн Царствия Божия он [не] услышал от них! Услышал и милостивые слова о нем Самой Царицы Небесной! Батюшка Серафим вошел полностью в мир Царствия Небесного, в воскресший сонм всех угодников Божиих, вечных там небожителей.

Это и есть нескончаемая радость на небесах, где «празднующих глас непрестанный», и мы имеем надежду вновь увидеться со всеми нашими родными и любимыми.

Явный образ будущей жизни был явлен святым апостолам при Преображении Господнем, когда они видели своими глазами тысячу лет тому назад живших пророков Божиих Илию и Моисея, сразу узнали их, не спрашивая, кто они. Настолько все было явственно, что Апостол Петр предложил Господу создать три сени, не зная, что сказать.

Эта была Великая Тайна Царствия Небесного, открытая трем апостолам, и Христос Спаситель повелел им никому не говорить об этом до Его Воскресения. И вот теперь в конце веков Господь вновь открывает людям то, что есть, что было и будет вечно в Царствии Небесном.

Открывает это в конце существования рода человеческого для того, чтобы в эти страшные времена отступления от духовной жизни - поддержать веру избранных Своих среди всеобщего развращения.

В будущем этот святой образ будет очень распространен не только в церквях, но и в домах православных людей, жаждущих духовной жизни. Теперь при развитии большой цветной фотографии это очень легко сделать. И это будет всем нам постоянным напоминанием, что мы, по Апостолу Павлу, «настоящего Града не имеем, а грядущего взыскуем».

К этой поразительной картине явления Божией Матери преп. Серафиму был проявлен исключительный интерес в Дивееве, живописный корпус которого создал три очень больших варианта, разнящиеся один от другого незначительными изменениями, которые на первый взгляд можно и не заметить, так как все они имеют одно и то же расположение и изданы они были в разное время, но это, безусловно, не одно и то же литографское клише.

Рассмотрим их в порядке последовательности появления. Первая картина появилась в надгробной часовенке преп. Серафима в Сарове и была опубликована в Летописи архим. Серафима (Чичагова). Размеры ее в ширину приблизительно метра три. Эта картина появилась в часовне вскоре после установления надгробного монумента, потому что размеры ее точно приурочены к размерам стены часовенки. На этом списке картины нет подробностей келии батюшки Серафима, т.е. нет ни двери, ни печки, ни окна, а только лишь изображение видения.

Второй список ее, приведенный в Летописи, уже содержит все детали келии батюшки Серафима: печку, дверь, икону Нерукотворного образа Спасителя, на фоне как будто бы ковра на стене. Но все изображенные на картине без венчиков святости. Размер ее значительно больший, чем в часовенке. И, наконец, третье изображение этой картины опубликовано было в 1910 году в книге Е. Поселянина «Русские подвижники», издание 3-е. На ней уже находятся все точные детали келии батюшки Серафима и все изображенные имеют венчики святых.

Это изображение я и видел в алтаре Преображенской церкви в Дивееве, которое занимало всю левую стену довольно большого алтаря и было написано тщательно со всеми деталями, т.е. на Царице Небесной была надета епитрахиль, как повествует в тексте присутствовавшая при видении монахиня Евпраксия.

На других картинах вместо епитрахили нарисована широкая золотая кайма. Вместо коврика на стене - монастырское окно келии, что соответствует действительности. В углу комнаты висит икона. На ней келия кажется значительно большей, чем на предшествующей.

Этот экземпляр картины написан уже после прославления преп. Серафима, так как и на батюшке золотой венчик, чего до прославления сестры не решались сделать. Это третье изображение высокохудожественное и потрясает своей реальностью, ширина его около 5 метров.

Невольно возникает вопрос; почему же это изображение трижды было написано, да еще в таких огромных размерах? Потому что на нем изображен весь мир Царства Небесного, доступный нашему зрению и пониманию.

Матушка Евпраксия писала: «Когда видение кончилось и мы остались одни с батюшкой, я говорю ему: «Ах, батюшка, я думала, что умру от страха, и не успела попросить Царицу Небесную об отпущении грехов моих», но батюшка отвечал мне: «Я, убогий Серафим, просил о вас всех Божию Матерь, и не только о вас, но и о всех любящих меня и тех, кто служит мне и мое слово исполнял, кто обитель мою любит, а кольми паче вас всех не оставлю и не забуду, и роды ваши не оставлены будут». На картине этого видения, приведенной в Летописи, видна келия батюшки Серафима: высокая изразцовая печь и дверь, все остальное тогда исчезло, во время этого видения келия увеличилась в несколько раз. Я был в этой келии уже после знакомства с Летописью, узнал, что все здесь было оставлено так, как было при кончине батюшки, но все вокруг неузнаваемо преобразилось: архимандрит велел сломать все соседние келии и устроил такую дивную церковь, что хочется остановиться на ней.

Прекрасный храм вмещал в себя келию батюшки Серафима, но внутреннее устройство церкви было совершенно идеальное.

В конце своей жизни он, будучи уже в сане митрополита, много говорил мне о будущей Русской Церкви, сказав, что я доживу до того времени, что он всю жизнь свою мечтал увидеть ту величественную эпоху, которая наступит.

Он говорил не о внешней стороне, а о духовном содержании: о том, какой дух будет тогда царить в жизни Церкви. Кое-что говорил он и о внешнем виде храмов, т. е. приблизительно то, что он создал в Серафимовском храме. В нем был только одноярусный иконостас, как во Владимирском соборе в Киеве и Марфо-Мариинской обители в Москве. Простота золотой оправы чудеснейших икон иконостаса академического стиля, где все образа были живые, как в Дивеевском большом соборе.

Конечно, все это теперь разрушено, но может быть в точности восстановлено в свое время.

Теперь остановимся немного на самой личности монахини Евпраксии.

Она была крестьянской девушкой из села Вертьянова и дважды записала видение, присутствовать на котором она удостоилась по молитвам батюшки, он так и сказал: «Хотя ты и недостойна, но я о тебе упросил Господа и Божию Матерь, чтобы видеть тебе эту радость».

Кто-то должен был видеть это со стороны и поведать людям, засвидетельствовать всем об этом небывалом даже в Житиях святых, таком ясном и многообразном видении. И это было явлено не только [такому] великому созерцателю небесного мира, как преп. Серафим, но и смиренной монахине.

Батюшка Серафим сам поражался предстоящему видению и сказал ей: «И слышать-то никогда не случалось, какой праздник нас ожидает».

Автор Летописи архимандрит Серафим, сам имевший видение преп. Серафима, о чем сказано в предисловии, называет ее «великой старицей», так как [был] поражен необычайностью видения. «Своей избраннице, - пишет он, - Евдокии Ефремовне (матери Евпраксии), которая присутствовала при явлении Божией Матери в день Благовещения, отец Серафим много говорил на прощание».

А сказать надо было очень многое: прежде всего, чтобы видение это было доведено до всеобщего сведения, чтобы обязательно была написана картина об этом и что она доживет до исполнения этого.

В Летописи помещена фотография монахини Евпраксии (в миру княжны Енгалычевой) без всякого пояснительного текста. Но это не та монахиня Евпраксия, та была крестьянская девушка, просто смиренная монахиня. Апостол Иоанн Богослов, присутствовавший при этом видении Царицы Небесной, засвидетельствовавший в своем Откровении о том, что святые угодники Божии, ожившие сразу же после своей земной кончины, продолжают жить на небесах и царствовать со Христом в течение, как сказано, «тысячи лет». «И увидел я престолы и сидящих на них, которым дано было судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и слово Божие. Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет» (Отк. 20, 4). Тысячу это означает очень долго.

Это те святые угодники Божии, которые жили в течение всего двухтысячелетия царствования Христа в Святой Его Церкви.

Господь наш Иисус Христос сказал, что, когда наступит всеообщее воскресение мертвых, наступит Страшный Суд, тогда праведники войдут в жизнь вечную, а грешники - в муку вечную.

Это общий закон для всех, кроме тех, которые «вовек не умрут, а перейдут от смерти в жизнь». Каждый из них, таким образом, живет не только, сколько лет было его земной жизни, но и все последующее время, со дня принятия его в сонм святых в Царствии Небесном до сей поры.

По учению Святых Отцов Церкви «они совершенствуются в славе своей». Живут богатейшей духовной жизнью Царства Небесного, общаясь друг с другом и помогая любящим их живущим на земле. Те святые девы-мученицы, которые явились вместе с Царицей Небесной преподобному Серафиму и монахине Евпраксии, рассказывали ей о своей жизни, что они оставили ее ради любви Христовой, но они могли бы рассказать не только о времени своей земной жизни, но и о всей первохристианской мученической Церкви, жизнь которой они видели с небес, да не только ведь это, а абсолютно все, чему они были свидетелями за свою долгую жизнь на небесах.

Это относится и к каждому угоднику Божию. Например, святителя Николая знает вся Христова Церковь, но и он знает все эпохи Христовой Церкви, слышал молитвы миллионов людей, обращавшихся к нему за все века. Надо полагать, что степень познания у них разная: «И звезды разнствуют в славе своей».

Блаженны все те, кто перешел от смерти в жизнь вечную, если даже ему было дано не так много талантов. Все небожители великие не только своими делами, но и непрекращающейся жизнью в вечном Царстве Небесном.

Потому и сказал Спаситель, что меньший в Царствии Небесном более всякого живущего на земле.

Картина явления Царицы Небесной преп. Серафиму дает наглядное представление об этой будущей жизни праведных людей после смерти, не только великих угодников Божиих, но и всех небожителей, таких, как смиренная монахиня Евпраксия. Никогда еще за всю христианскую историю, никогда не было, чтобы произошло то, о чем повествуется в этой главе: чтобы небожители имели продолжительный разговор с земнородными.

Бывали видения многим святым во все времена, но видения их были им лично, как созерцателям горняго мира. Было видение двоим только один раз в истории христианства, когда св. Андрей, Христа ради юродивый, и его ученик Епифаний видели Пресвятую Богородицу с сонмом святых, молящихся за Церковь земную, но тогда не было никакого разговора между ними: земными и небесными.

Теперь же во время описываемого видения происходил разговор между ними и только малая часть его стала известна людям, потому что небесный мир сокрыт до времени от земнородных. «Великая бездна разделяет нас», - как сказал праведный Авраам в Христовой притче о богатом и бедном Лазаре. Между тем, если бы было широко известно, как бы это окрылило веру людей! Но тогда не было бы никакой заслуги в вере людской, а вера - это основа нашего спасения. «Поверил Авраам Богу, и это вменилось ему в праведность».

Только теперь, в наше страшное время, дано это всепомогающее откровение. Дано не только великому созерцателю славы Божией, преп. Серафиму, - но и смиренной молодой монахине, еще далеко не опытной в духовной жизни, как батюшка преп. Серафим и сказал: «Хотя ты и недостойна (т.е. не имеющая духовного опыта), но я умолил Царицу Небесную, чтобы тебе было разрешено присутствовать при этом видении».

После она говорила батюшке Серафиму: «Ах, батюшка, я думала, что умру от страха. Я упала от страха замертво и не знаю, долго ли я была в таком состоянии и что изволила говорить Царица Небесная с батюшкой Серафимом». Как трогательно записывает монахиня Евпраксия все, что она видела своими глазами, там каждая ее фраза драгоценная. Она видела, как общались святые девы с преп. Серафимом, она видела, как, при благословении их, они целовали друг у друга руки.

Не было открыто нам, о чем беседовали Иоанн Креститель и Апостол Иоанн Богослов с преп. Серафимом. Наверное, мы бы ничего не поняли из их небесного языка, как ничего не услышала и монахиня Евпраксия. Тайны Царствия Небесного остаются для земнородных запечатанными до времени и откроются только после Страшного Суда.

Преемство Жребиев Пресвятой Богородицы

Свидетелем избрания Божией Матерью Афона Своим Вторым Жребием стали Иверский монастырь на Афоне и Иверская икона Пресвятой Богородицы - первоначальные святыни Афона.

Когда Царица Небесная основывала Свой Третий Жребий - Киев, то вывела из Афона преп. Антония и послала его в Киев. Как Она Сама сказала об этом дивеевской матушке-первоначальнице: «Я пришла возвестить тебе волю Мою: не здесь хочу Я, чтобы ты окончила жизнь твою, но так как Я раба Моего Антония вывела из Афонского Жребия Моего, святой горы Моей, чтобы он здесь в Киеве основал новый Жребий Мой - Лавру Киевскую, так тебе ныне глаголю; изыди отсюда и иди в землю, которую Я покажу тебе. Иди на север России и обходи все великорусские места святых обителей Моих, и будет место, где Я укажу тебе окончить богоугодную жизнь твою, и прославлю Имя Мое там, ибо в месте жительства твоего Я осную такую обитель великую Мою, на которую низведу все благословения Божии и Мои, со всех Трех Жребиев Моих на Земле: с Иверии, Афона и Киева». И преста видение.

Четвертый избранный Удел Божией Матери есть последний перед концом мира. И от него, по воскресении России, засияет свет по многим местам возрождающейся России. Россия ведь - Дом Пресвятой Богородицы - была, есть и будет до скончания века, только формы ее менялись.

По окончании гонений и воскресении России будет великое возрождение. Первохристианская Церковь была преимущественно молодежной: большинство мучеников и мучениц были в молодых годах. Последнехристианская Церковь будет такой же - пламенной, самопожертвованной.

Нет, не подвигами и народным благочестием прославится эта эпоха, а огненным духом. Великое значение в этом будет иметь Серафимо-Дивеевская Лавра, которая должна прославиться так же, как Афон и Киевская Лавра в свое время. Великие духовные токи проистекут из этого благословенного Града Царицы Небесной.

Когда еще до закрытия Дивеева возрождавшаяся русская церковная молодежь начала организовываться в молодежные братства, они почти все потянулись к Дивееву, как к своему светочу.

Началось их безконечное паломничество, несмотря на все трудности тогдашнего транспорта, всеобщего безденежья, преследования властей. Не только мы - Таганрогское молодежное братство было всецело проникнуто духом Града Царицы Небесной, и другие молодежные братства тянулись всей душой к духовному богатству сего избраннейшего Удела.

Нижегородское молодежное братство было очень близко к Дивееву, [его члены] часто паломничали туда и группами, и поодиночке. Киевское молодежное братство совершало одновременно с нами большие групповые паломничества, захватив с собой и старшее поколение. Что же будет при возобновлении Дивеева!

Всех поражала потрясающая картина явления Божией Матери с сонмом святых и разговоры батюшки Серафима и монахини Евпраксии с небожителями так, как будто бы это есть естественное продолжение земной жизни, но только в законах небесного мира.

У всех была одна и та же мысль, что Бог даст, и мы сподобимся такой же жизни после смерти, т. е. мы увидим там близких и любимых нами святых угодников Божиих, мы сможем с ними разговаривать так же точно, как монахиня Евпраксия разговаривала с мученицами разных национальностей, мы сможем любить их и радоваться их любовью и милостью к нам. Законы небесные мгновенного передвижения будут доступны и нам, и мы увидим многие, многие обители Отца светов.

«И радости вашей тогда никто не отнимет у вас», - как обетовал Христос Спаситель. Все это с великой силой было запечатлено на картине Явления Божией Матери, и перед этим миром поблекли все другие ценности, ради этого стоило и жить, и умереть, лишь бы только получить эту неизглаголанную радость небесную.

О некоторых Евангельских чудесах преп. Серафима

Преп. Серафим обернулся и сказал им: «Идите впереди меня и не оглядывайтесь», что они и сделали. По дороге все-таки не выдержали и оглянулись и были потрясены увиденным: батюшка шел по воздуху на аршин от травы. Батюшка сказал им: «Никому не говорите о виденном до моей смерти, а после смерти, пожалуй, и расскажите». Таким образом батюшка подтвердил реальность ими виденного.

Приведем другое свидетельство о стоянии преп. Серафима на воздухе.

В Летописи рассказывается; «Однажды замечено было, что во время молитвы старец Серафим стоял на воздухе. Случай этот рассказан княгиней Е. С. Шихаевой.

Приехал к ней из Петербурга больной племянник ее. Она немедля повезла его в Саров к о. Серафиму. Молодой человек был объят таким недугом и слабостью, что не ходил сам и его на носилках внесли в монастырскую ограду. О. Серафим в это время стоял у дверей своей келии, как бы ожидая встретить расслабленного. Тотчас он просил внести больного в свою келию и, обратившись к нему, сказал: «Ты, радость моя, молись, и я буду за тебя молиться, только смотри лежи как лежишь и в другую сторону не оборачивайся».

Больной долго лежал, повинуясь словам старца. Но терпение его ослабело, любопытство подстрекало его взглянуть, что делает старец.

Оглянувшись же, он увидел о. Серафима стоящим на воздухе в молитвенном положении и от неожиданности и необычайности видения воскликнул. О. Серафим по совершении молитвы, подошедши к нему, сказал: «Вот теперь ты будешь всем толковать, что Серафим - святой, молится на воздухе... Господь тебя помилует... А ты смотри огради себя молчанием и не поведай того до дня прославления моего, иначе болезнь твоя опять вернется». Г. Я. действительно встал с постели и, хотя опираясь на других, но уже сам, на своих ногах, вышел из келии.

В монастырской гостинице его осаждали вопросами: «Как и что делал и что говорил о. Серафим?», но, к удивлению всех, он не сказал ни одного слова. Молодой человек, совершенно исцелившись, опять был в Петербурге и снова через некоторое время воротился в имение княгини Ш.

Тут он сведал, что старец Серафим опочил от трудов своих и тогда рассказал о молении на воздухе. Один случай такой молитвы нечаянно был усмотрен, но, конечно, старец не один раз благодатью Божией был воздвигаем на воздух на время своих продолжительных молитвенных подвигов».

Когда после кончины схимонахини Марфы приехал ее брат и беседовал с преп. Серафимом, то, повествует Летопись, «от лица батюшки Серафима исходили лучи солнечные, и Иван должен был закрыться от о. Серафима, не будучи в состоянии смотреть на него».

О таком сиянии от лица мы читаем только в Евангелии и в Ветхом Завете, когда от лица Пророка Моисея исходили лучи от облиставшего его света на горе Синае, и он закрыл лицо свое полотенцем, так как люди не могли смотреть на эти солнечные лучи лица его.

Преп. Серафим осенью угощал некоторых свежими, необычайной сладости ягодами и говорил, что это «райские ягоды». Когда Господь наш Иисус Христос насытил 5 тысяч, кроме жен и детей, в пустыне пятью хлебами, откуда же они могли взяться, как не с небесного мира? Эти чудеса сверх нашего понимания. Это действия потустороннего мира.

Невидимое появление и такое же исчезновение есть тоже явления Евангельские. Приведем пример такого мгновенного исчезновения батюшки Серафима при начале рытья канавки, которое так поразило сестер: «Раз одна из нас, чередная по имени Мария, ночью, убираясь, вышла из келий зачем-то и видит: батюшка в белом балахончике сам начал копать канавку.

В испуге, а вместе и в радости, не помня себя, вбегает она в келию и всем нам сказывает. Все мы, кто в чем был, в неописуемой радости бросились на то место и увидели батюшку и упали ему в ноги, но, поднявшись, не нашли его, лишь лопата и мотыжка лежат перед нами на вскопанной земле. Монахиня Евдокия рассказывает, что батюшка сказал ей: «Я был там и сам начал рыть канавку».

Законы бытия потустороннего мира даже тогда, когда они проявляются здесь на земле, для нас непонятны и необъяснимы.

Духовный облик Серафимо-Дивеевской обители

Еще в далекие времена матушки-первоначальницы ей были даны Царицей Небесной великие обетования о будущей славе и величии этого Четвертого Удела Царицы Небесной. Строить же все начала матушка Александра в бедности, терпении и глубочайшей молитве.

Если войти в келию матушки Александры, в ее убогую избушку в Дивееве, около церкви Казанской иконы Божией Матери, то сразу станет ясным трудный и скорбный путь этой великой избранницы Царицы Небесной.

В доме были две комнатки и две каморки. В одной каморке около печки находилась небольшая лежанка, сделанная из кирпичей, около лежанки оставалось места только, чтобы там в свое время у умиравшей матушки мог стать игумен Пахомий, приехавший ее причастить Св. Тайн, и на коленях перед матушкой иеродиакон Серафим, получивший от нее благословение заботиться о ее дивеевских сестрах. Больше не было места в этой спаленке.

Тут же была дверь в темную матушкину каморку-молельню, где на молитве уже могла поместиться одна матушка, перед большим Распятием, перед которым горела лампада, почти в темноте, т. к. окна в этой молельне не было.

Эта молитва матушкина перед Распятием наложила отпечаток абсолютно на весь дух жизни дивеевских сестер. Молитва на мысленной Голгофе, сострадание Распятому Христу - самая глубокая молитва, отблески которой видят все православные христиане в Страстной Четверг вечером и в пятницу на Плащанице.

Как только была построена вторая монастырская церковь Рождества Божией Матери, еще при жизни батюшки Серафима на Царских вратах, по-видимому, по его указанию было большое Распятие по всей величине Царских врат, перед которым день и ночь горела лампадка и читалась Псалтирь. С этого началось. Когда же был построен большой летний [Св.-Троицкий] собор, то всю алтарную стену занимало, на фоне черного сукна, очень большое Распятие, и больше ничего на заалтарной стене не было. Это была Голгофа; она была видна со всех мест собора. Такого никогда нигде не было во всей России. Это было, как некогда предстояние на Голгофе Божией Матери, Иоанна Богослова, равноап. Марии Магдалины и других жен Мироносиц.

Это меня поразило больше всего, когда я впервые увидел все это вместе. На этих молитвенных подвигах матушки Александры и всех сестер перед Распятием создался благословенный Дивеев. Это была добровольная нищета матушки, которая построила Казанскую каменную церковь. На ее средства закончилась постройка Саровского Успенского собора, во многих местах ею были построены храмы Божии, а она сама приняла подвиг добровольной нищеты Христа ради.

Это все было сравнительно давно. Матушка умерла в 1789 году, когда только начала утихать страшная Екатерининская эпоха, во время которой было закрыто 500 монастырей; после еще недавнего указа сумасшедшего Петра III о введении в России лютеранства вместо Православия. Многие монастыри были заброшены. Нищета всюду была страшная. Россия переживала свою Голгофскую эпоху, потому и молитва была Голгофская. С большими трудностями восстанавливалась Русская Православная Церковь при Павле 1 и Александре Благословенном, достигнув своего расцвета при великом Николае Первом. В начале его царствования наступило благословенное время и для Дивеева. Этот короткий период с 1825 года по 1833 год был вершиной: батюшка Серафим прекратил свой затвор, схимонахиня Марфа и Елена Васильевна жили в Дивееве именно в эти годы.

С кончиной этих двух великих госпожей Дивеевских, а также со смертью самого батюшки начался период больших испытаний для монастыря. Вмешательство в жизнь Дивеева самозванца Ивана Тихонова, при поддержке Нижегородского епископа Нектария, положило начало длительному периоду скорбей, нестроений и забвению многих установлений преп. Серафима, вплоть до попытки перенести киновию из канавки в отдаленное место, отстоящее на несколько верст от монастыря. Оказались запертыми на замок Рождественские церкви, прекратилось чтение Псалтири, погасли неугасимые лампада и свеча.

Митрополит Филарет Московский писал, что трудно поверить в то, что бедным сестрам пришлось испытать. Плач стоял в Дивееве, пока государь Александр II не приказал Синоду разобрать дело и прекратить беззакония.

В том 1862 году правда восторжествовала, произошло объединение общинки матушки Александры и киновии и был утвержден монастырь. Началось благоденствие Дивеева под мудрым руководством игумении Марии (Ушаковой).

Расцвели иконописные мастерские, рукодельные, стал достраиваться большой собор и число сестер стало быстро расти после того, как иоасафовские сторонницы вместе с ним ушли и образовали свой Серафимо-Понетаевский монастырь. Затем пришли большие торжества прославления преп. Серафима и посещения Дивеева их Императорскими Величествами. Четырнадцать лет после прославления Дивеев процветал. Начало Серафимо-Дивеевского монастыря приходилось на страшные для Русской Церкви и русского народа времена конца XVIII столетия. Поставив тогда перед собой для молитвенного подвига Голгофу, для Дивеева и во время великого благоденствия Голгофский дух все время оставался доминирующим, молитвы сестер и запрестольный образ оставались на удивление всем теми же.

Поразительно! Когда был закончен великолепный Свято - Троицкий собор и началось устройство внутренней отделки, то тот же Голгофский дух матушки-первоначальницы отразился в полной мере: в большом вместительном алтаре на запрестольной стене было только одно большое Распятие, и стена была затянута сплошным черным сукном, как на Голгофе «бысть тьма до часа девятого».

Этого никогда нигде не было, кроме монастыря, созданного матушкой-первоначальницей и батюшкой Серафимом. В один из наших приездов в Дивеев я привез около 20 совсем миниатюрных Распятий, которые сделал сам, купив дома много иконок Голгофы на Афонском подворье в Таганроге; наклеил их на фанеру и лобзиком аккуратно выпилил изображенные фигуры и на выпеленных местах покрасил в тот цвет, какой был на этом месте на иконке: цвет креста, одежды Богоматери и Иоанна Богослова. Сделал подставку.

Получилось очень красиво и, главное, можно было взять в келию, в свой святой угол. Матушка игумения очень обрадовалась подарку, поставила это маленькое Распятие в свой святой угол и раздала сестрам, кому хотела.

Я не мог понять восторга матушки, так она обрадовалась, и только позже понял, что это же в духе их молитвенных подвигов. Это было за несколько лет до закрытия монастыря и ухода всех сестер в мир, на свою Голгофу.

Когда я приехал в Нижний Новгород по приглашению тамошнего молодежного братства, такого же, какое было и у нас, то возглавителя его я не застал, он был где-то в отъезде, и его пустовавшая комната была предоставлена мне для ночлега. Каково же было мое удивление, когда я на его письменном столе увидел прекрасно исполненное дивеевскими сестрами Распятие, стоявшее прямо на столе. Та же дивеевская идея молитв у Голгофы. Этим духом было проникнуто все Нижегородское братство, глубоко монашеское братство в миру.

Построение нового собора

Это был собор особенно дивной красоты, красивей которого мы нигде еще не видели.

Он был так устремлен ввысь, но не готически, что казалось, готовился возноситься на небо, о чем батюшка Серафим и предсказывал, что когда придет антихрист и подойдет к собору, то он вознесется на небо, а кто в нем случится из недостойных, те будут падать на землю. Это будет уже перед Страшным Судом, как одно из последних апокалипсических чудес.

Собор эту идею и воспроизводил своим видом. Все в нем было гармонично и прекрасно. Все! Даже его строитель г. Долгинцев, который все свое богатство отдал на строительство этого собора, а его единственная дочь - схимница матушка Серафима - стала украшением монастыря.

Когда ее пришли арестовывать, она попросила только разрешения взять с собой маленькую иконку преп. Серафима. Редко кто видел матушку Серафиму, она была почти затворница, но все о ней знали, и любили, и чтили ее. Мы их уже не застали в Дивееве, были они оба уже на небесах или продолжали свой крестный путь - ничего не было известно.

Собор стоял у канавки Царицы Небесной. Он был по величине такой же, как и летний холодный собор, и создавал великолепный монастырский ансамбль Града Царицы Небесной, обнесенного белой стеной.

Все это напоминало городок древней Святой Руси. Ведь там жило около двух тысяч монахинь, даже духовенство жило за оградой монастыря. А священников было три, не считая отщепенца о. Павла, который днем никогда в монастыре не появлялся.

Если бы не было тогда такого тяжелого времени, то, наверное, не было бы такого мгновения, чтобы где-нибудь не шла какая-нибудь служба. Церквей ведь было много; Свято-Троицкий собор, Тихвинская зимняя церковь, Преображенская кладбищенская церковь, первоначальные церкви Рождества Христова и Рождества Божией Матери, церковь Казанской иконы Пресвятой Богородицы, построенная еще матушкой Александрой. Это была обитель неусыпающих, какая была в Цареграде.

Тихим летним вечером можно было видеть, как сестры, выйдя на крыльцо своего корпуса, читают Повечерие, устремив взор прямо на небо, как батюшка Серафим молился в лесу. Новый собор внешне был достроен, даже большие золоченые кресты украшали уже его, кресты эти были дар петербуржцев, среди которых были пожертвования, собранные братьями Арцыбушевыми: Михаилом Петровичем и Петром Петровичем.

С духовным трепетом вошел я внутрь этого собора, шли какие-то плотницкие работы, стены еще были белые, но какой восторг вызывала сама архитектура собора, устремленного в небеса!

Я погрузился в размышления: что здесь будет со временем, во времена антихриста, какие события? Мысль уносилась в недоступные времена. Я бывал в древнейших храмах. В Великой церкви в Киеве, построенной по повелению Богоматери, как Третьем Ее Уделе; там начиналась Русская Церковь, а здесь она кончится.

Был на службе в пещерной церкви Киево - Печерской Лавры, в той крохотной церкви, где молились преп. Антоний и Феодосий, святое место сильно возвышало душу и создавало непередаваемую духовность. Не забыть никогда! Но самое сильное чувство было в храме в Керчи (древнем Боспоре), который посетил свят. Иоанн Златоуст и описывал свои впечатления в письме к диакониссе Олимпиаде.

Храм был древний, древней, чем Св. София Цареградская, построенная в 584 году, в которой на одной колонне имеется надпись: «Здесь похоронен священник (по нашему летоисчислению) в 303 году». Служба шла, как и тогда, на греческом языке, и грек-священник после службы давал мне объяснения. Чувства, которые я переживал в новом Дивеевском соборе, были схожи с теми, которые у меня были при посещении этих древних храмов.

Канавка Царицы Небесной в Дивеевском монастыре

Вот что писал о. Василий Садовский в своих записках: «Много чудесного говорил батюшка Серафим об этой канавке, что это стопочки Божией Матери. Тут ее обошла Царица Небесная. Эта канавка до небес высока. Землю эту взяла в Удел Сама Госпожа Пречистая Богородица.

Тут у меня, - говорил батюшка, - и Афон, и Киев, и Иерусалим. И как антихрист придет, везде пройдет, а канавки этой не перескочит.

Рыли сестры эту канавку до самой кончины батюшкиной, к концу его жизни, по приказанию его, и зимой и летом не переставая, огонь брызгал от земли, когда топором ее рубили, но переставать не велел».

Старица Анна Алексеевна, одна из первых сестер, рассказывает: «Шесть лет жила я на мельнице, куда нас семерых избрал батюшка Серафим, где и поместил нас жить. Тут я была самовидицей следующего чуда. Раз одна из нас, очередная, вышла из келии и видит - батюшка Серафим в белом балахончике сам начал копать канавку.

В испуге и радости, не помня себя, вбегает она в келию и всем нам сказывает.

Все мы в неописуемой радости, кто в чем был, бросились на то место и, увидев батюшку Серафима, бросились ему в ноги, но поднявшись, не нашли его, лишь лопатка и мотыжка лежат перед нами на вскопанной земле».

Евдокия Ефремовна (монахиня Евпраксия) подтверждает тоже этот рассказ. Елена Васильевна Мантурова, несмотря на то, что считалась начальницей мельничной обители, трудилась наравне с прочими и рыла канавку.

В посту 1829 года пришло распоряжение о жертве трех десятин земли по просьбе батюшки Серафима. Отец Василий свидетельствует, что батюшка был в таком восхищении и радости, что и сказать нельзя, и было великое торжество, все запасли камушки и стали класть между вбитыми колышками.

Весной о. Серафим велел опахать эту землю сохою по одной борозде три раза, причем должны были присутствовать Михаил Васильевич [Мантуров], о. Василий и старшие сестры. Землю опахивали по камушкам, расположенным заранее. Батюшка Серафим приказывал вырытую землю бросать внутрь обители, чтобы образовался вал также в три аршина. Батюшка прислал семян цветов для того, чтобы посадить их на канавке. Позже внутри канавки на территории киновии были посажены красивые деревья, а в 1922 году они были уже могучими и красивыми и склонялись над канавкою.

Когда канавка уже была хорошо заметна, скончалась великая госпожа Дивеевская схимонахиня Марфа - 21 августа 1829 года. Память ее приходится на день равноап. Марии Магдалины 22 июля, на 4-й день памяти батюшки Серафима. Схимонахиня Марфа и Елена Васильевна жили в Дивееве одновременно.

Какое это было благодатное чувство идти по канавке с четками в руках, читая 150 раз молитву «Богородице Дево, радуйся!». Особенно под вечер, когда стихает вся дневная озабоченность и наступает полная тишина. Небо становится как-то ближе к земле, медленно идут молящиеся по канавке, как будто это и не наш суматошный век, а древняя Святая Русь, Бог знает, каким путем пришедшая сюда из глубины веков.

Русь создала сказание о Китеж-граде, и это была ее вековечная мечта - уйти от грешного мира, но здесь была не мечта, а истинная реальность, здесь было истинное богообщение небожителей с людьми.

Здесь имели место истинные видения батюшки Серафима и других святых и праведных людей, здесь все жили духовной жизнью и духовными радостями. Здесь небо сходилось с землей. Здесь «шла брань с духами злобы поднебесной», которые всячески пугали подвижниц и тех, которые хотели следовать их путем. Даже паломники были стращаемы в темноте бесовскими явлениями, но всех ограждала благодать Божия, по молитвам батюшки Серафима и матушки Александры.

Наш дорогой братчик однажды встретил на канавке фигуру в два этажа ростом и ужаснулся, но тотчас ужас сменился полным миром душевным - батюшка Серафим никого в обиду не давал.

По канавке шли паломники, повторяя путь Богоматери, шли монахини, священники и архиереи, шли умиротворенные, набравшиеся духовных сил для трудного жизненного пути в то страшное время.

Шли с незабываемыми впечатлениями на всю жизнь. Многие брали горсточку земли с канавки, и иногда она их ограждала от вражьих нападений.

Канавка была сделана четырехугольником и на углах нами были сделаны, по древнему обычаю, на столбах красивые резные башенки со вставленными в них иконами Богоматери, идущей по этой канавке, - башенки были съемные и на ночь снимались сестрами.

Подходя к ним, паломники крестились - это было им видимым напоминанием, что по этой дорожке прошла Царица Небесная. Как все это было прекрасно!

Блаженная Мария Ивановна Дивеевская

Рассказывали сестры, что в ночь с 4 на 5 июля 1918 года, т. е. в ночь мученической кончины Царской Семьи, Мария Ивановна страшно бушевала и кричала: «Царевен штыками! Проклятые жиды!» Неистовствовала страшно, и только потом выяснилось, о чем она кричала.

Значит, она знала, кто приказывал и кто был исполнителем этого чудовищного преступления, искупление за которое до сих пор несет русский народ, допустивший это!

Про Марию Ивановну говорили, что она перед приходом в Дивеев 40 лет прожила под мостом в непрестанной молитве. Матушка игумения Александра часто посылала спрашивать Марию Ивановну по разным недоуменным вопросам. Сестры ее очень почитали, не только потому, что имели опыт трех предшествовавших блаженных. Я видел, как от нее выходил какой-то партийный, крестился со страхом и говорил: «Великая раба Божия!»

Со страхом и мы входили к Марии Ивановне, я шел последним, а Мария Ивановна, приподнявшись, указала рукой на меня и говорит: «Вот тот высокий парень на моего свояка похож!» Послушница говорит: «У тебя никакого свояка нет». «Ты там много знаешь», - ответила она.

Только после выяснилось, о чем говорила Мария Ивановна, когда она обнимала супругу Капитолину Захарьевну и говорила, «Машенька, доченька!» предрекая ей монашеское имя. Если она доченька, то ее муж вроде как свояк. Так это или не так, у блаженных ведь не допросишься.

Однажды мы пришли, а Мария Ивановна молчит, а ее келейница говорит: «Ты бы что-нибудь сказала бы». Молчит. «Ты вот пела владыке Тихону Уральскому, спой и им». - «Он скорбный, потому и пела».

После Дивеева владыка Тихон поехал в Москву, и след его пропал. Желая вызвать Марию Ивановну на разговор келейница и говорит: «Они тоже скорбные». Она махнула рукой: «Какие у них скорби, что чемодан сперли по дороге». Это было в действительности в прошлый приезд на обратном пути. Но никогда не забываемые ее золотые слова, сказанные о нас: «Батюшка Серафим и матушка Александра пошли провожать своих мужичков даже до самой мантуровской рощи». Больше, чем на батюшкиных и матушкиных «мужичков», мы и не претендовали. И еще незабываемые слова Марии Ивановны: «Боря похоронен в Дивееве, он заработал себе золотой венец». Был еще один пример большой ее прозорливости. Это уже было после того, как наш батюшка о.Иосия побывал в Дивееве, но о чем они говорили с Марией Ивановной, нам не стало известно, однако когда мы были в Дивееве, пришло сообщение, что наш батюшка о.Иосия арестован, и мы прибежали к Марии Ивановне сообщить об этом и просить ее молитв.

Она пришла в страшный гнев, подняла руки кверху и закричала: «Ах, они проклятые, да какое они имеют право, а Иверская икона на что, еще не вышел такой декрет». «Декрет» вышел только через 12 лет, когда батюшка был арестован и сослан в Зырянский глухой край.

Мария Ивановна заметно успокоилась и сказала, что все обойдется благополучно - так и получилось: батюшку продержали только два дня. Иверская икона (Афонская) всегда покровительствовала о. Иосии: было предзнаменование, что батюшка уйдет на небо именно в день Иверской иконы, так и случилось - 12 февраля 1939 года он скончался в ссылке, а на третий день душа его прилетела в Таганрог прощаться, он благословил свою духовную дочь, Капитолину, прервав ее сон. Был такой помолодевший, такой сияющий радостью и удалился светлым путем прямо на небо. Так молитвами Марии Ивановны отец Иосия получил большую отсрочку от ссылки.

Только тогда, когда опять можно будет приехать в возобновленный Дивеев, можно будет собрать рассказы про блаженную Марию Ивановну.

Я не знаю точно, когда Мария Ивановна скончалась, но когда мы посетили матушку игумению уже в миру, в городе Муроме, в 1933 году, то в храме древнем, где бывали сестры, мне показали блаженную ее преемницу Серафиму Ивановну. Она подошла ко мне и пристально на меня посмотрела, я поклонился. Вне храма я ее не видел.

Слова преп. Серафима, что «блаженные в Дивееве не переведутся» исполнялись и тогда, когда Дивеев был в миру на своем крестном пути.

Закрытие Дивеева и уход сестер в «мир»

В Дивееве крепко держалось предание батюшки Серафима, что придет время и всем им придется на время уйти в мир, а на какое время - батюшка не сказал, что Бог даст.

Видимо, и не было еще решено, все зависело от покаяния народного, ведь и отец Иоанн Кронштадтский говорит, что если русский народ не покается, то кончина мира очень близка. Были и такие мнения, что близка кончина мира, но прозорливые старцы, и особенно в Оптиной пустыни, говорили, что будет еще период благодати Божией на Руси.

Во всяком случае, сестры уходили с крепкой верой, что уходят только временно, что Дивеев, как и вся Русская Церковь, вновь возродится. Эти надежды сестер слышали мы от многих, когда монастырь еще существовал и слухов о его закрытии еще не было. Но уходить было нужно, готовиться к этому неизбежному приходилось с великими слезами.

Матушка игумения Александра приказала разъезжаться в разные города и села. Для себя же и для близких ей сестер она выбрала город Муром, где и поселились они, занявшись цветоводством. Часть сестер перебралась в Москву на Дивеевское подворье, которое образовало рукодельную мастерскую; в 1927 году их всех выселили.

То же было и в Нижнем Новгороде и по другим городам и весям. Трудно было приспосабливаться к новым условиям жизни, но другого выхода не было. Когда нэп кончился и вновь начался террор, некоторые молодые сестры были арестованы. Дивеев дал не только подвижниц, но и исповедниц и даже мучениц, которые и скончались в лагерях, получив двойные венцы: монашеские исповеднические и мученические. Со временем имена их будут установлены и почитаемы.

Как один из таких примеров хочу указать на послушницу Анну из больничного корпуса, молоденькую инокиню, которая заболела в лагере туберкулезом, была актирована и, еле добравшись к своим, скончалась.

Я только услышал ее голос, обращенный ко мне, когда стоял в алтаре Св. Николаевского храма в Таганроге, но ее я не видел.

Тяжкий подвиг в те страшные годы выпал на долю игумении Марии, она ведь, будучи совсем молодой, была сослана в лагеря на три года. Когда мы навещали матушку игумению Александру в г. Муроме, то видели и ее будущую преемницу, недавно возвратившуюся из лагеря.

Матушка сказала мне: «Что ей бедной пришлось перенести, я узнала только после ее возвращения из лагеря, а если бы узнала, когда она была еще в лагере, то, наверное, умерла бы с горя!»

Я ужаснулся и страданиям Нюши, и не меньшим страданиям за нее матушки игумении. Ведь матушка готовила ее в свои преемницы как наместницу в Дивееве Царицы Небесной, которую не выбирают, а благословляет Сама Царица Небесная. «Я умерла бы с горя!» - это слова истинной матери духовной - игумении.

За этот муромский период времени многое произошло в «Дивееве в миру», очень многие инокини перешли в Небесный Дивеев, который видела великая госпожа Дивеевская Елена Васильевна Мантурова, почти все молодые сестры, наши с матушкой сверстницы, поумирали, как и более старшие сестры из тех, кого мы с матушкой знали.

Осталась только любимая духовная дочь матушки игумении, которую мы видели в Муроме в 1933 году, когда ей было уже более 24 лет. Вторично я поехал в Муром в 1939 году, возвратившись из концлагеря, но матушку игумению не видел, а только мне рассказывали о ней инокиня Мария (Прусакова) и инокиня Дария, которые жили в городе Коврове. Хотел поехать повидать матушку игумению в Муроме, но не знал, можно ли мне ехать, боясь повредить ей своим приездом, колебался, сел даже в поезд, провожала меня инокиня Мария, но перед самым отходом поезда побоялся ехать и слез с поезда. Матушка игумения жила, окруженная близкими ей сестрами: ее личным врачом Еленой и другими.

В 1941 году началась война, всякая связь была потеряна. Мы с матушкой после моего посвящения в священный сан уехали за границу.

Протоиерей Стефан Ляшевский

Примечания

В 20-е годы Степан Николаевич с членами Таганрогского православного братства часто посещает Дивеев монастырь, тщательно знакомится с бытом обители в мятежные годы, заручается доверием матушки игумении Александры (Траковской) и ее влиятельных сестер. Его свидетельства по своей значимости уникальны для истории монастыря в годы утеснений и гонений на Церковь Христову. После разгона обители Степан Николаевич навещает монахинь в Муроме и других городах, поддерживает с ними самое непосредственное общение.

Еще в 1921 г. игумения монастыря благословила С. Н. Ляшевского чудной иконой Богоматери Умиление, наказав ему, чтобы он всю жизнь никогда не расставался с этой святыней. И о. Стефан не расставался с нею даже в военное лихолетье и в послевоенные скитания по белу свету. Икона была всегда с ним до последних минут его жизни. Завещана протоиереем Стефаном возрожденному Дивееву.

Следует также напомнить, что о. Стефан известен православным людям как автор замечательных историко-богословских трудов. Проживая в США, в Балтиморе (Флорида), он издал «Шесть дней творения. Трилогия» (1962), «Первоначальная библейская Церковь» (1960), «Библейская повесть о праотцах» (1964), «Агиология». Ч. 1-2 (1966); «История христианства в земле Русской с I века по XI. Очерки по предыстории России» (1968) и др. В Балтиморе же протоиерей Стефан Ляшевский создает и свои воспоминания о встречах в Дивееве. Весьма небольшой отрывок из этих записок был опубликован автором в газете «Россия» и перепечатан затем в журнале «Православная Русь» (1980, № 23). Заглавие отрывка «Того Царя, который меня прославит,— я прославлю». После кончины автора в «Календаре Комитета русской православной молодежи за границей на 1993 г., 25-е юбилейное издание» уже посмертно публиковался еще один фрагмент этого труда. Основной массив черновой рукописи остался в бумагах семейного архива.

В начале 90-х годов копия рукописи о. протоиерея попала в Россию в распоряжение внучки митрополита Серафима (Чичагова) — Варвары Васильевны Черной (впоследствии игумения Новодевичьего монастыря в Москве — матушка Серафима).

[ 1 ] Митрополит Серафим (в миру Леонид Михайлович Чичагов; 9.6.1856-11.12.1937) последний раз был арестован в ноябре 1937 г. Расстрелян большевиками в лагере НКВД Бутово в предместье Москвы.

[ 2 ] Игумения Серафимо-Дивеевского монастыря Мария (в миру Елизавета Алексеевна Ушакова; 30.8.1819-19.8.1904).

[ 3 ] Игумения Александра (Траковская, 14.2.1942), возглавляла монастырь до его разгона.

[ 4 ] Епископ Зиновий (Дроздов; 14.7.1875 — после 1927) управлял Тамбовской и Шацкой епархией до 1923 г.

[ 5 ] Впоследствии эта икона была передана в Ватикан.

[ 6 ] Один из таких подлинных осколков с изображением Старца хранился у настоятельницы Новодевичьего монастыря игумении Серафимы.

«Будет вам монастырь...»

И разлетелись мы кто куда. А дождик лил!.. Люди на нас и Господь на нас! Сестры вспомнили: «Батюшка Серафим, вот и Рождественские ворота! Власти нам предложили: можете оставаться, но только уже не одевайте монашескую одежду-будьте как все люди. И в мастерской, где работать, чтоб икон не было, а поставьте Ленина. На это никто не согласился. Был у нас тогда тайно один архиерей. Он сказал: «Вот вас из монастыря выгоняют, а монашества мы с вас не снимаем, хоть и в миру, а монашество свое берегите».

Монастырь оказался за стенами обители, за Канавкой Преподобного Серафима. Сестры расселились в округе, тайно собирались для службы, молитвенного правила не оставляли. Изредка странствующие священники, иеромонахи, а то и епископы служили по домам Литургии. Так продолжалось десять лет, до 1937 года.

А в тридцать седьмом объявилась «тройка» - суд, судить нас. «Ходили в церковь?» - «Ходили». - «Значит, бродяги!» Давали кому по три годочка, кому по десяточке. Уже на пересылке один священник, тоже арестованный, смеялся: «Ну, батюшка Серафим целый этап монашек пригнал!» Была у нас, когда мы еще в Дивееве вокруг монастыря жили, блаженная - Мария Ивановна. Она при мне помирала, я за ней ухаживала. Тогда мы все у нее спрашивали: «Машенька, когда же обратно в монастырь?» - «Будет, будет вам монастырь, мы с матушкой казначеей (а. матушка казначея к тому времени уже лет пять покойницей была) начнем вас в монастырь вызывать. Только называться вы будете не по именам, а по номерам. Вот тебя, - говорит, - Фрося, будут звать «триста тридцать восемь». Так и сказал: «Мы тебя позовем с казначеей; «Триста тридцать восемь!» Я это запомнила. А когда в тюрьму взяли, мне этот номер и дали. Вот тебе и монастырь! Охранники всякие были, были и хорошие. Везли нас в Ташкент в вагонах. Зима, а охранник наверху, холодно ему. Только поезд тронется, он нам стучит: «Запевайте «барыню». А какая «барыня»? Мы пели «Благослови душе моя Господа», всенощную. В Ташкенте уж другие нас встретили. Была «генеральная проверка». Там все поснимали. И когда сняли крестик, такое было чувство, будто перед тобой Сам Господь распятый... Как же без креста? Мы пряли на узбекских прялках, а в них вилки деревянные, чуть обрезать - и крестик будет. Такие крестики мы и сделали. А когда пошли в баню, начальнику сразу доложили: монашки опять в крестиках. Но тут уж оставили нам, снимать не стали. Не знаю, как люди, а монашки так думали: все это Божие попущение - за грехи народа и пришло время потерпеть. В лагере монастырь просуществовал до конца сороковых годов. Сроки заканчивались, и сестры постепенно снова собирались вокруг обители. Устраивались работать, кто в колхозе, кто в Дивееве, который стал райцентром. Наступили хрущевские гонения. Собираться вместе для молитвы стало совсем опасно. Но Господь не оставлял: как раз в это время в городе жила последняя великая дивеевская блаженная Анна Бобкова.

Умирали старые монахини. На их место заступали новые. Молитвенная дивеевская жизнь все эти годы не прекращалась ни на день. В конце концов все вернулось на круги своя, к общине, подобной общинке первоначальницы матушки Александры: так же сестры, ищущие монашества, собираются в Дивееве для совместной подвижнической жизни. Кстати, сбылось еще одно из пророчеств Преподобного Серафима о Дивееве. Он запрещал сестрам называть Казанскую церковь - ту, которая была еще при нем, - приходской, хотя и при жизни Преподобного, и до самого закрытия в 1927 году эта церковь в отличие от монастырских была именно приходской. Батюшка говорил, что церковь эта будет монастырской, а мирская, тоже Казанская, будет в другом месте. Так и получилось. В 1988 году дивеевский исполком выделил для строительства церкви дом прямо над источником Казанской Божией Матери. Новый храм освятили, конечно, в честь этой иконы 22 апреля, в Лазареву субботу, 1989 года. «Не хлопочите, и не доискивайтесь, и не просите монастыря, - говорил Преподобный Серафим первым Дивеевским сестрам, - придет время, без всяких хлопот прикажут вам быть монастырем, тогда не отказывайтесь».

Так случилось и на этот раз. Председатель исполкома встретил на улице помощницу старосты и неожиданно сказал, чтобы община готовилась принимать монастырский Троицкий собор. Та прибежала к старосте и закричала с порога: «Катерина, храм отдали!»

В Дивееве сейчас две действующих церкви. 30 апреля 1990 года на Похвалу Богородицы при огромном стечении паломников со всей Руси архиепископом Нижегородским и Арзамасским Николаем был освящен Троицкий собор, а позже в день Преподобного Серафима -1 августа, освящены пределы Серафимовской и иконы Божией Матери «Умиление».

Серафимо- Дивеевский монастырь возрождается.

Схимонахиня Маргарита