Вступительное слово

После праведной кончины о. Николая Гурьянова вышло много книг с описаниями его жизни. Нет такой области в России, где бы не было известно о старце Николае. Он старался быть, по словам апостола Павла, всем для всех. Поэтому молитвенная память о нем всегда жива будет в сердцах верующего народа. В посвященной жизни о. Николая книге Игоря Изборцева, чувствуется ревностная любовь автора к старцу. Согласно учению святых отцов, нужно различать ревность истинную и ложную. Истинная ревность, по апостолу, — смиренна, кротка, мирна, все любящая, все терпящая, но и радеющая о правде Божией и чистоте веры. Так Господь, ревнуя о храме Божием, взял бич и изгнал всех торгующих из храма. И сказал продающим голубей: возьмите это отсюда и дома Отца Моего не делайте домом торговли. При сем ученики Его вспомнили, что написано: ревность по доме Твоем снедает Меня (Ин. 2, 16-17). Господь не может жить в храме сердца нашего, если оно является вертепом разбойников….

Святой апостол Павел до своего обращения ко Христу был ревнителем отеческих законов, гнал Церковь Христову по ревности Богу. Сами иудеи распяли Господа славы по ревности Богу. Одна ошибка, допущенная ими, повлекла страшные последствия. До сего дня они не находят покоя. Все это последствия ложной ревности по Бозе. Апостол Иоанн в Святом Евангелии приводит следующие слова Господа: Наступит время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что служит Богу. Так будут поступать, потому что не познали ни Отца, ни Меня (Ин. 16, 2-3). Эти стихи Евангелия ясно дают возможность различить истинную ревность по Бозе от ложной. В настоящей книге автор отстаивает свою точку зрения на основании учения святых отцов; старается отобразить истинность, правдивость соборного мнения Церкви о жизни о. Николая Гурьянова, памятуя, что за каждое праздное и ложное слово мы дадим ответ перед Богом в день судный.
С любовью о Господе,
архимандрит Гермоген (Муртазов)

Встречи с отцом Николаем

Если старец благословит, то и Бог благословит
(Авторское вступление)

В начале лета 1993 года в моей жизни наметились важные перемены: мне предложили должность ответственного редактора псковского епархиального вестника “Благодатные лучи”. Опыта работы на ниве духовного просвещения у меня не было, поэтому я, хотя и всем сердцем желал участвовать в этом душеполезном деле, испытывал некоторую нерешительность. И тогда мой духовник, рассудив, что без старческого благословения тут никак не обойтись, порекомендовал мне поехать на о. Залита. “Если старец благословит, то и Бог благословит”, — сказал, осеняя крестом на дорогу.

Рано утром следующего дня я уже садился на быстроходное речное судно, название которого странным образом соответствовало времени посадки — “Заря”. Хотя рождающиеся от названия судна ассоциации этим не исчерпывались. Заря, восход солнца, восток… — с этими понятиями у нас, православных, связаны многие упования и надежды. Итак — с верой и надеждой в путь на Талабские острова! День, как помнится, был будний и пассажиров в салоне “Зари” сидело немного. Были среди них и паломники, явно тоже направляющиеся к о. Николаю — человек пять-шесть. Четверых я запомнил хорошо: женщину средних лет с юношей, по-видимому, сыном, и мужчину с окладистой бородой, стянутыми в хвост на затылке волосами и от того похожего внешним обликом на батюшку, со спутницей, быть может матушкой.

Православных паломников вообще несложно отличить от прочего люда. И главное тут не внешнее, свойственное облику воцерковленного православного христианина, нет; главное — внутреннее, то состояние духа, в котором пребывает в такие моменты верующий человек. Он горит, светится ожиданием встречи, волнуется, но и радуется; он словно видит пред собой прикрытое пока окошко в мир горний и доселе недоступный; предчувствует, что вот-вот окошко распахнется и небеса преклонятся долу, чтобы коснуться души и сердца. А вдруг там нечисто и не прибрано? Вдруг там холодная пустота? От того и трепет, волнение в груди; но и молитва от того льется легче и искреннее: “Господи, помилуй… Господи, благослови…” Глаза паломника в такой момент смотрят внутрь самое себя, вовне мысль не находит уже ничего важного; и даже небо не привлекает взор. Сейчас путь к небу пролегает через душу и сердце — там место встречи; встречи, для которой проделан дальний путь…

Нечто подобное в тот момент испытывал и я. Где-то на краешке сознания запечатлелись волны, чайки, взрывающиеся водопадами струи воды на оконных стеклах. Но все это лишь как фон; внимание сосредоточилось исключительно на предстоящей встрече…

Пристань, прибрежный белый песок у кромки воды, несколько жителей острова, встречающих пассажиров из своих, ленивые, добродушные собаки… Все это проплывает мимо, остается позади; все это приглушено, заретушировано. Наша небольшая группа паломников минует часовенку, движется к храму. Здесь остановка, поясные поклоны с крестным знамением. И, наконец, последний отрезок пути… Впереди — женщина с юношей; идут уверенно — похоже бывали уже здесь. Я тоже бывал, — в бытность работы корреспондентом районки готовил репортажи о трудовых буднях рыбаков, — но держусь позади, за похожим на священника мужчиной. Тот идет прихрамывая, тяжело опираясь на трость.

Но вот и маленький батюшкин домик, уютный дворик, затененный деревьями и утопающий в зелени. Безпрепятственно заходим внутрь. Тут же открывается дверь и на крылечке появляется батюшка, словно как раз нас и дожидался. Он улыбается. Нет, он весь светится улыбкой и добротой. Все это настолько искренне, настолько достоверно, что и я, чувствуя прилив радости, невольно растягиваю губы в улыбке. Батюшка благословляет нас, помазывает маслицем. Слышу, как он спрашивает юношу: “Крест на тебе есть?” Молодой человек почему-то молчит. Мать его что-то шепчет батюшке и тот, выслушав, слегка похлопывает юношу по щеке… У мужчины с бородой батюшка интересуется: “Вы священник?” Ответа не слышу. Подходит и мой черед. Батюшка благословляет меня, смотрит выжидающе, а я — в полной растерянности. Все сложенные загодя в мыслях слова словно рассыпались, и я молчу, как рыба… Так и отхожу ни с чем. А батюшку засыпают вопросами… Между тем происходит нечто поистине удивительное.

Батюшка вдруг спрашивает мужчину с бородой, указывая на его трость: “Вы болеете?” Тот кивает головой. Батюшка забирает трость и отбрасывает в сторону: “Нет, — говорит, — она вам не нужна”. Не знаю, что далее стало с этим человеком. Хочется верить, что ему действительно более никогда не понадобилась трость. Тогда же, помню, всеобщее чувство радости и ликования, чувство сопричастности к настоящему чуду…

Наконец батюшка благословляет всех в дорогу. “Да хранит вас милосердие Божие!” — с этими словами скрывается в домике. Постепенно паломники начинают расходиться. Я уйти не могу: как же, не выполнил главного, ничего не узнал. Ругаю себя за нерешительность, брожу возле батюшкиного домика, захожу на кладбище, что через дорогу. До прибытия “Зари” еще много времени, и я решаю ждать до последнего момента: авось батюшка еще выйдет. Обхожу вокруг часовенку, заглядываю сквозь пыльное окно внутрь и вижу чудные фигурки в диковинных платьях. Куклы? Не сразу догадываюсь, что это Ангелы, и дивлюсь — прежде таких в православных храмах встречать не доводилось…

О чем думалось тогда, теперь уже не вспомнить. О вечности, верно — о чем еще думать, когда оказался на ее пороге? Погост, по-гост… т.е. после гостевания, гощения. Погостили в мире сем, кому сколь Господь отпустил, и домой… Там, за пределами кладбища воздух раскалялся от полуденного зноя, а тут, под покровом благосеннолиственных древ, царили прохлада и покой. Тогда я еще не знал, что все здешние деревья посажены рукой батюшки Николая, принимая окружающую благодать как обыденную данность...

Глядя на кресты, шепчу: “Упокой, Господи, души усопших раб Твоих, всех зде лежащих и на кладбище сем погребенных православных христиан…” Не замечаю, как подходит незнакомая старушка.

— К отцу Николаю приехал? — спрашивает и кивает на зеленый батюшкин домик, хорошо просматривающийся сквозь кованые ворота погоста.

— Да, — подтверждаю я ее догадку и объясняю, что хотел бы еще раз увидеть старца, потому как вопрос, ради которого и приехал, доселе не разрешил.

— А ты подойди вон к той могилке, — указывает рукой старушка, — там мама отца Николая покоится, Екатерина, помяни ее за упокой и попроси, чтобы помогла тебе увидеть батюшку.

Делаю так, как наказала старушка. Жду. Вскоре калитка батюшкиного дворика приоткрывается, показывается отец Николай. Я немедля спешу ему навстречу…

Тот самый день запомнился мне на всю жизнь не только тем, что подарил первую встречу с о. Николаем; этот день, поистине, был щедр ко мне: по милости Божией я получил возможность обстоятельной беседы со старцем с глазу на глаз. В последствии я бывал у батюшки множество раз, но всегда не один, да и отца Николая окружали люди, так что возможности поговорить с ним наедине уже более не представилось. Тогда же, в тот самый день, я мог спрашивать все, о чем угодно душе. Батюшка благословил меня работать в “Благодатных лучах” и отвечал на мои вопросы, — быть может наивные, — обстоятельно и по отечески добро. Наконец напомнил, что пора идти на пристань, т.к. до отправления “Зари” осталось совсем недолго. Я медлил и тогда батюшка сам тронулся с места, увлекая меня за собой… В последствии я не раз видел, как быстро он может двигаться, словно летит над землей, так что и молодым не поспеть, но не тогда, тогда мы шли не спеша, продолжали разговор, и я переполнялся счастьем и радостью…

У храма батюшка останавливается и трижды с поясным поклоном осеняет себя крестным знамением, я следую его примеру. Вдруг говорит: “Хорошо, что вы венчаны с супругой”, — и объясняет важность венчанного брака…

На обратном пути, когда “Заря” подходила к устью реки Великой, я вспомнил эти батюшкины слова и осознал, что ничего не говорил ему о своей семейной жизни, не открывал никаких ее обстоятельств. Значит батюшка знал сам. ЗНАЛ! Теперь много пишут и говорят о таковых возможностях о. Николая, — видеть и знать сокровенное человеческое, о его прозорливости, — пишут и правду, и полуправду, и сущие нелепицы, основанные на слухах и домыслах. Но я, по милости Божией, соприкоснулся с этим его благодатным даром, о чем смиренно и свидетельствую…

Мы приближаемся к пристани в самую пору: “Заря” уже на подходе и вот-вот причалит. Батюшка в последний раз благословляет меня на дорогу. Я спрашиваю, можно ли еще приехать? Он улыбается и кивает головой. Уже стоя на борту, я долго на прощание машу рукой, и батюшка машет в ответ… Впечатления этой первой и в своем роде “единственной” встречи до сих пор живут во мне. Это как неугасимый светильник памяти, воженный благодатной десницей старца. Пусть и затмевается порой его лучистое тепло пеленой серой обыденности, затягивается сумраком грехов и забвения, но все равно энергия его не убывает и, нет-нет, пробивается солнечным лучиком, дарящим возрождающую силу душе и надежду сердцу.

* * *

В начале января 1999 года к нам из Ивановской епархии приехал давний знакомый, иеродиакон Роман, насельник одной из тамошних обителей. Приехал с поручением от настоятеля: побывать у о. Николая для разрешения важного вопроса монастырской жизни. Отказавшись даже немного отдохнуть после дальней дороги (ехал ведь всю ночь на автомобиле по непростым зимним дорогам), о. Роман попросил меня сопроводить его на остров. Поехали. Погода, помнится, стояла тихая и солнечная: и мороз излишне не наседал, и ветер не тревожил, одним словом — январское рождественское благолепие. Без проблем добрались до Толбы и по накатанной колее промчались через болото и озеро. Зимой Мороз-воевода безкорыстно мостит отличные дороги — надежные, если особенно не отклоняться в сторону от колеи. В ясную погоду ехать по такой дороге — удовольствие. Иное дело, когда метель-поползуха закрутит вихри из снежинок, так что и колею в миг заметут буранные протуберанцы, и вешки из еловых веток скроются с глаз — тогда просто беда… Однажды, возвращаясь от о. Николая, попали мы в такую историю и в снежной непрогляди едва совсем не сбились с дороги. Взывали к батюшке, испрашивая его святых молитв и, с Божией помощью, выправили путь…

Итак, в тот погожий январский денек, без приключений добрались мы до самого домика старца. У знакомого заборчика в ожидании собрались человек тридцать-сорок паломников. Батюшке, через келейницу (Валентину Полищук), передавали записки с вопросами, через нее же получали ответы. Отец Роман достал из кармана необъятного тулупа загодя приготовленный листок со своим вопросом и попытался протиснуться поближе к калитке, но, даже при его немалом росте, сразу ему это сделать не удалось. Я стоял поодаль, не желая никому мешать, (да и повода к этому вроде бы не было: никаких вопросов на этот раз я не приготовил), наблюдал через головы паломников, как, движимая скрытыми мотивами своей птичьей жизни, колышется на крыше домика плотная голубиная масса. В каждый свой приезд я не преставал удивляться обилию этих чисто городских птиц на батюшкином дворике, их трогательной привязанности именно к этому, словно единственно пригодному для них на всем острове, месту. Понимал, что не хлебные крошки, не обилие посыпанной крупы держало их здесь, а благодатный свет батюшкиной души, молитвенный жар сердца; понимал, но дивиться на это чудо не переставал. Меж тем, усилия отца Романа уже почти увенчались успехом: могучая его фигура высилась уж у самой калитки. Вдруг, вышедшая из домика келейница громко вопросила:

— Кто здесь отец Роман?

Я услышал, как тот отозвался.

— Возьмите, батюшка велел передать, — с этими словами келейница вручила о. Роману свернутый листок бумаги.

Я наблюдал, как выбирался тот из толпы, на ходу разворачивая листок и читая ответ старца. Лицо у иеродиакона странным образом вытянулось и выражало полное недоумение. Помню, удивился столь быстрому разрешению проблем о. Романа и посетовал на себя, что прозевал момент передачи им записки. Отец Роман подошел и молча продолжал вглядываться в невидимый для меня текст.

— Быстро тебе, однако, батюшка ответил, — попробовал я было хоть что-либо выяснить, но мой спутник не ответил, жестом приглашая меня в машину. Я понял, что миссия его выполнена и мы возвращаемся в город… Когда машина выбралась на ровную ледовую дорогу через озеро, о. Роман вдруг тихо сказал: — Я не успел передать свой вопрос, батюшка раньше сам ответил…

Признаюсь, что и у меня допреж вертелось в голове подобное предположение, однако слишком оно было невероятным, чтобы сразу его вместить, согласиться с ним. Но вот и конец вопросам. “Батюшка сам…” После, до самого своего отъезда, о. Роман уж не умолкал; он никак не мог успокоиться. “Какая сила! Какая глубина прозрения!”, — в его словах звучали и удивление, и восторг, и восхищение...

Я не знаю того, что таила в себе записка из кельи старца; не знаю, насколько смысл ее соответствовал тому самому, так и не переданному вопросу (да и разумно ли в данной ситуации любопытство?), но вид ивановского иеродиакона свидетельствовал, что все необходимое тот для себя узнал и уяснил, т.е. вполне выполнил наказ своего монастырского начальства. Воистину, во всем этом крылось настоящее чудо — такое, как и следует тому быть: незаметное для окружающих, и потому не вызывающее всплеска нездорового любопытства и экзальтации, но безусловно важное для того, кому оно собственно и предназначалось. А почему “незаметное”, хорошо объясняет свт. Иоанн Златоуст.

“Ныне, — говорит он, — я не имею нужды в знамениях. Почему? Потому что и без чудес научился веровать Господу. Залога требует тот, кто не верит, а я, как верующий, не требую ни залога, ни чудес.

Положим, я не говорю разными языками, но я знаю, что я очищен от грехов. Они тогда не веровали этому без чудес, затем и явлены были чудеса, как залог веры, ими приемлемой. Потому им давались знамения, не как верным, но как неверным, чтобы они уверовали. Таким образом, и святой Павел говорит: Итак языки суть знамение не для верующих, а для неверующих (1 Кор. 14, 22). Видите, что не для безчестия нашего, но для большей почести Господь сократил явление Своих чудес. Он творит так, желая открыть нашу веру, чтобы мы веровали Ему без залогов и без всяких чудес. Те люди, не получив предварительно видимых знаков и залога, не поверили бы Ему в предметах невидимых, а я без этого показываю ему всю веру. Вот причина, почему теперь не бывает чудес”

* * *

Как-то, по милости Божией, мне довелось сопровождать на остров к о. Николаю митрополита Волоколамского и Юрьевского Питирима. Это было летом 1997 года. В ту пору я исполнял обязанности прессекретаря Псковского Снетогорского женского монастыря Рождества Пресвятой Богородицы. Владыка приехал погостить в обитель и уж на следующий, после приезда, день собрался посетить батюшку Николая. Игумения Людмила пригласила в эту поездку и меня. Старец встретил нас во дворе и немного смутился, когда Владыка первым попросил себя благословить. Извиняясь, он сам смиренно склонил голову под святительское благословение… Любовь и радость во Христе — вот главные впечатления от этой встречи — без всякого протокола и офицальщины. Трогательно до слез было наблюдать, как почтенный седовласый Владыка с любовью прижимает к себе легкое, невесомое тело старца. И виделась в этих братских объятиях нелицемерная пасхальная радость, когда Церковь торжественно восклицает:

“Воскресения день, и просветимся торжеством, и друг друга объимем, рцем: братие! и ненавидящих нас простим вся воскресением и тако возопиим: Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущым во гробех живот даровав”

“Друг друга объимем…”, — Высокая церковная власть искренне, без всякой фальши соединилась в этих объятиях с простосердечной, но и Высокой, духовной мудростью — Небесной! И пусть сегодня пытается кто-то отмежевать о. Николая от священноначалия, Патриарха, противопоставить “его мнение” официальному голосу Церкви — не поверю! Не поверю, потому что своими глазами видел ту самую глубину единения батюшки Николая со всей полнотой Православия, — и с простыми верующими, притекающими к нему за утешением и советом, и с рядовыми пастырями, и с архипастырями, — которая в высшем смысле и называется Телом Христовым.

* * *

В каждый свой приезд я непременно обращал внимание на три большие камня, возлежащие у калитки в батюшкин дворик. Причем, два из них являлись половинками одного целого — словно две части аккуратно разрезанного яйца. Вдоль берега такие валуны разбросаны были в великом количестве и по причине своего множества не вызывали особенных ассоциаций. Здесь же их присутствие рождало какие-то особенные, значимые образы. Словно у входа в батюшкин мир, символически запечатленное в камне, открывалось начало великой проповеди христианства… Числом три, при наличие одной природы… Как будто звучат слова Вселенского Учителя Иоанна Златоуста: “Троица — существующая прежде веков, не от начала получившая бытие, но безначальная, вечная, нестареющая, безсмертная, безконечная, неувеличивающаяся, неуничтожающаяся, неразрушимая...”

А незыблемость, непоколебимость сих камней? Невольно всплывают в памяти слова Спасителя: на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее (Мф. 16, 18). Действительно, среди этих камней, как в некоем храме, постоянно изливалась молитва, и тысячи паломников касались их многовековой плоти… Тысячи паломников, многие из которых и сами естеством своим подобны были природе гранита: с окаменевшими сердцами, опустошенными душами и потухшими очами. Но выходил батюшка и мысль наполнялась жизнеутверждающим обещанием: ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму (Мф. 3, 9). И воздвигались из камней верные сыны Церкви — было, было! — и расколотый камень символизировал тогда поверженный грех, доселе казавшийся непобедимым. И разверзались во славу Божию уста тех, кто прежде был безсловесен как гранит. Воистину прав свт. Иоанн Златоуст, сказавший, что “молитва Церкви так сильна, что если бы мы были безгласнее камней, она сделала бы наш язык легче пера”

Вот сколько мыслей и образов способны породить три обыкновенные камня, казалось бы, лишь безцельно попирающие землю у батюшкиной калиточки. Всего лишь три камня… Нет, не было в этом благодатном мирке ничего случайного, привнесенного напрасно, все служило ко спасению и чьей-то вящей пользе. Я берусь утверждать это, хотя и не выходят из головы мысли о тех скорбях и испытаниях, которые подъял на свои рамена батюшка в последние свои годы. В разговорах с различными людьми не раз возникал вопрос: почему не отдалил от себя о. Николай некоторых лиц из своего окружения, неужели не мог прозреть той грозной смуты, которая однажды возникнет по их вине? Неужели все-таки не знал? Не мог не знать! Он не мог! Это нам неизвестны пути промысла Божия, все опосредствованное действие в мире которого направленно единственно к нашему благу и спасению. Смысл этого действия нам зачастую невозможно разгадать, поскольку раскрывается он в далекой исторической перспективе. Через годы, десятилетия, как это всегда и бывает, станет ясно “зачем?” и “почему?”. Сейчас лишь следует проявить твердость воли и суметь не отдать того, что оставил нам батюшка на земле в чужие, враждебные Церкви, руки. Главное не опоздать, ведь с каждым ушедшим днем делать это будет все труднее…

* * *

Когда осенью 2002 года я работал над первым изданием книги об о. Николае, приснился мне такой вот сон. Вижу батюшку. Он в своем стареньком подряснике, без скуфейки. Подходит ко мне, губы его чуть тронуты улыбкой.

— Батюшка, — обращаюсь я к нему, — я книгу про вас пишу.

Он останавливается совсем близко от меня и внимательно смотрит.

— Про меня много неправды пишут, — говорит.

— Батюшка, я православный писатель, — с этими словами я достаю с груди нательный крестик и показываю батюшке. Он, все также слегка улыбаясь, протягивает ко мне руку, берет мой крестик… и вдруг, склонившись ко мне, целует его…

Все. На этом сонное видение прервалось. Обычные сны быстро забываются, но этот не из таких — и сейчас еще он в памяти моей, как фотографический снимок. Согласен, что это всего лишь сон и доподлинно определить его природу невозможно. Однако, именно тогда появилась у меня уверенность, что батюшка преподал мне благословение, что работа, которой я занимаюсь, для кого-то окажется полезной, принесет пользу. Надеюсь на это и верю. Может быть придется понести за это свой крестик — но на все воля Божия. А ведь батюшка так любил и почитал Святой Животворящий Крест Господень и всемерно прививал духовным чадам любовь к нему. Но что слова, не подкрепленные самоей жизнью? “Напрасно учит тот, — утверждает прп. авва Исаия, — у кого дела не соответствуют учению”…

Вспоминает матушка Нила:

“Однажды отец Николай говорит нам: “Ну вот, сестрички, сейчас будете пилить старые кресты”. Принес пилу. Мы сразу за работу, спилили и ждем. А кресты подгнившие были, на труху развалились. Вдруг батюшка бежит с чистым белоснежным рядном на плече. “Не ваше, — говорит, — женское дело кресты носить”. Собрал все и с пением “Кресту Твоему покланяемся, Владыка” унес в баньку, которую прежде истопил. Там и сжег. Какое благоговение перед крестом! Как же нам после этого поступать по другому?” Вот такая гармония внутреннего и внешнего — мысли, слова и поступка.

“Подлинный старец, прежде всего благодаря высокой духовности, бережно относится к каждому конкретному человеку. В силу своей опытности и благодатного дара он раскрывает образ Божий в человеке теми средствами, которые созвучны его духовному устроению и возрасту…”

* * *

В последний раз мы были на острове у отца Николая за три недели до его блаженной кончины, в начале августа 2002 года. В это время у нас гостил писатель Николай Коняев с супругой Мариной. Надо сказать, что целью их приезда, собственно, и являлось посещение святых мест Псковщины. Мы уже успели побывать в нескольких монастырях и памятных для православного сердца местах, испросив на паломничество благословение у архимандрита Гермогена (Муртазова). По его молитвам все наши поездки складывались на удивление удачно. Воодушевившись таковым к нам Божиим благоволением, Николай предположил, что и батюшку мы каким-либо образом сумеем увидеть. Я совершенно точно знал, что о. Николай давно не выходит из кельи. И раньше-то, когда был он покрепче, к нему допускали только узкий круг лиц, а сейчас такой визит и вовсе представлялся совершенно невозможным. Но зная все это, промолчал, не желая заранее расстраивать гостей. “А вдруг? — сверкнула и у меня искра надежды. — Вдруг как в прежние времена выйдет старец во дворик и мы увидим его светлый лик с печальными иконописными глазами?” Только бы увидеть: донимать вопросами и разговорами — такого и в мыслях не было…

Увы, к заборчику было пришпилено объявление, разрушающее все наши чаяния. В нем сообщалось, что по причине плохого самочувствия старца, записки с вопросами не принимаются и даже у калиточки находиться запрещается. Мы лишь вздохнули и не менее часа просто стояли у стен столь знакомого и дорогого домика. Молились, думали каждый о своем и почти не разговаривали друг с другом…

От смутных предчувствий предстоящей разлуки, не осознанных, но давяще-тревожных, цепенело тело и сдавливало грудь. Там за окошком бьется сердце великого подвижника православия, душа которого, освобожденная от всякого плотского пристрастия, охватывает взором просветленного божественной благодатью разума всю вселенную и, словно руками, молитвой поддерживает пылающую сферу мироздания от того, чтобы та, непрерывно расшатываемая нашими злыми делами и помыслами, вдруг не опрокинулась и не рассыпалась на мириады потухающих осколков. Пока еще поддерживает…

Мне показалось, что батюшка слышит меня, и от того сердце застучало быстрее, и мысли словно закружились в суматошном хороводе. Хотелось высказать что-то главное, самое главное, и что-то самое главное получить в ответ…

Вскоре катер уносил нас в Толбу. Вода стремительно двигалась назад, за корму. И словно сама река времени выталкивала нас вперед, отделяя от благословенного острова, маленького зеленого домика и тенистого дворика, все еще осеняемых благодатным батюшкиным присутствием в этом мире; отделяя нас от той незабываемой поры, когда никто еще не возымел дерзновения открыто примерять на себя батюшкины одежды, его имя, его святость…

Дождь не помеха

Озеро встретило паломников дождем и ветром. Короткие, злые волны подбрасывали утлую “Зарю”, и она скрипела и дребезжала, как старая повозка на ухабистой дороге. Вода проникала в салон сквозь негерметично закрытые окна. Пассажиры приуныли и затихли... Но вдруг, в одно мгновение все переменилось. “Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его”, — слова стихиры Пасхи, возглашенные Владыкой, наполнили салон, заставив всех встрепенуться и воспрянуть. Через минуту уже многочисленный хор голосов выводил: “Приидите от видения жены благовестницы...” И уже до самого острова пение не умолкало. А шторм, между тем, незаметно поутих. Меньше стало трясти “Зарю” и даже, что самое удивительное, сквозь тучи проглянуло солнце...

На острове Залита, сквозь ветер и дождь, шествие, возглавляемое Высокопреосвященнейшим архиепископом Евсевием, проследовало к церкви свт. Николая. У входных дверей, держа на блюде напрестольный крест, Владыку встречал старейший священнослужитель Псковской епархии, протоиерей Николай Гурьянов. Не в духе Православных традиций при жизни воздавать людям хвалу, но глядя на убеленную сединами главу этого почтенного старца, на его лучистые глаза, с внимательным, но безконечно добрым взглядом, невольно приходят на ум прославленные подвижники Православной Церкви — наши небесные ходатаи и заступники.

Недаром к о. Николаю нескончаемым потоком едут люди, едут со всех концов России и из-за рубежа — как в прежние времена ехали к Оптинским старцам — за духовным советом, мудрым словом, молитвой или просто за благословением. Преклонные годы, подступающие к девятому десятку, и, связанные с ними, немощи затрудняют в последнее время о. Николаю в полной мере удовлетворять запросы всех желающих духовного окормления, но добрым и мудрым словом или советом (а иногда и его вполне достаточно) никто не бывает обделен. О советах и предсказаниях о. Николая, которые всегда сбываются, ходят легенды, но это тема для отдельного разговора...

Владыка возглавил праздничное богослужение. Он совершил Божественную литургию, в сослужении протоиерея Николая Гурьянова, иереев Иоанна Муханова и Виктора Ходыкина. Просторный храм был полон: жители острова и паломники, прибывшие и в этот день, и накануне, плотной стеной обступили стоящего на кафедре в центре храма Владыку. Нет, не просто любопытные, но подлинно участники богослужения присутствовали в этот день в храме. Об этом свидетельствовало то, что не менее половины молящихся приступили к Св. Тайнам. Еще одно торжественное событие украсило богослужение в этот день. После Великого входа, стоя у Престола, Владыка возгласил: “Аксиос” (достоин): совершилось рукоположение диакона Иоанна Голованова во иерея. Едва ли часто Таинство Священства свершалось в стенах этого храма!

О смысле и содержании праздника, его значении напомнил присутствующим в напутственной речи архиепископ Евсевий. На примере жизни свт. Николая, Владыка показал, что с самого раннего детства необходимо приобретать навык молитвы, посещения храма Божиего, трепетного отношения к святыне. После окончания богослужения, председатель коллективного хозяйства о. Залита Роберт Суренович Ростомян пригласил паломников подкрепить силы обедом, приготовленным исключительно из рыбных блюд, традиционных для рыболовецкого хозяйства...

Престольный праздник — это праздник особый. Говорят, что по значимости он как бы заключает в себе 40 рядовых служб. Можно представить, какую духовную пользу получили возвращающиеся домой паломники. А на обратном пути была еще одна важная остановка. В устье реки Великой, в церкви свт. Николая, Высокопреосвященнейший архиепископ Евсевий возглавил чтение Акафиста свт. Христову Николаю... Дождь сопровождал паломников весь обратный путь, встретил он их в городе: нудный, моросящий. Но едва ли удалось ему испортить, погасить то чувство радости, которое привез с собой каждый из побывавших в этот день на маленьком островке Залита.
И. Степанов

Место средостения неба и земли
(Рассказ игумена Романа (Загребнева))

Остров Талабск, или, как его называли в советское время, — Залита, в честь революционера и коммуниста, стал местом средостения неба и земли, Ангелов и человеков. Именно здесь Господь открывает Своим дивным Промыслом Свой горящий и пламенеющий на свешнике Святой Церкви светильник, чтобы он светил не только тем, кои молятся Богу в храмах Божиих, но и тем, иже в храме не суть. Ибо милость Божия неизреченна, она хочет довести до сознания всех людей, что смысл жизни не в том, чтобы наслаждаться благами сей временной жизни, брать все от нее, причем не в пользу, а во вред, но есть высшая цель богоугождения и блаженного соединения с Ним еще здесь, на земле, прежде наслаждения благами в будущей безконечной жизни. Господь и являет таких светочей благочестия, чтобы всем благовестили они о Боге и Его благодати. Чтобы все могли видеть их свет и познавать Виновника всего существующего — Господа Бога, научались тонко размышлять о смысле жизни и ее назначении. Бог хочет, чтобы все веровали правильно, по православному, ибо оно гарантирует спасение, и только оно. Великое дело прожить жизнь и не ошибочно хранить веру правильную, спасительную, Богом данную. В противном случае, судите сами, как будет не по нас, когда скажет Судья на Страшном суде: “Отойдите от Меня, делатели неправды, Я вас никогда не знал”. Бог хочет, чтобы могли креститься Крещением водным, научаясь жить так, как требует Крещение, а в итоге получить спасение вечное во Христе Иисусе. Вот и дарует Господь для всех людей таких светильников, чтобы, видя святую жизнь их, они прославляли Отца Небесного и на Страшном суде чтобы не говорили: “Я не знал веры и как я мог знать!”

К старцу притекали за наставлением и разрешением различных недоумений и вопросов даже из монастырей Русской Православной Церкви. Да и нет храма в России, где не знали бы его и не подвизались бы по его святым молитвам на своих местах. Он вмещал в свое сердце людские скорби и страдания, с особою нежною любовию встречал и провожал всех притекающих к нему и пламенно молился за всех людей и за весь мир.

Громогласно об этом не скажешь и не объяснишь, но люди, сами на себе испытавшие силу молитвы, свидетельствуют о сем и в тихой радости благодарят Господа и дивного старчика. Последними словами любвеобильного старца были слова: “Берегите пасхальную радость! Христос воскресе!” Этими словами старец как бы засвидетельствовал итог своей веры, ибо если бы Христос не воскрес, то была бы напрасной вера наша, как говорит апостол Павел.

Знаменательно то, что день кончины батюшки совпал с днем крещения в 1904 году святого мученика царевича Алексея, а следующий за ним — с сороковинами убиения в 1918 году святых царственных страстотерпцев и мучеников: царя Николая и его Августейшей семьи. А ведь их так любил и почитал почтенный пастырь и очень многое сделал для их прославления.

Незадолго до кончины на вопрос о русском царе старец отец Николай сказал: “Царь грядет!”

У батюшки учились все, кому посчастливилось его знать, слышать его советы и беседовать с ним в благословенные минуты. Он был наставником от Бога, прозорливцем сокровенного, пред ним не существовало тайн. Он ласково встретит, улыбнется, пропоет что-то назидательное, а потом умно опустит глаза и помолится Господу Богу, Который давал полную сводку дел и поступков пришедшего. К нему ехали выплакать свое горе, рассказать, как они больны душевно и телесно, открыть свое сердце, как оно изъязвлено грехами... Люди часто ждали благодатного исцеления от своих болезней и просили его молитвенной помощи и предстательства пред Величеством Божиим. “Уход такого нужного и незаменимого человека — великая трагедия и невосполнимая потеря не только для родных и близких батюшки, но и для всех его духовных чад, — сказал Святейший Патриарх Алексий II. — Просто по-человечески жаль, что в нынешней жизни более не представится возможности увидеть батюшку и обратиться к нему, как к дорогому и близкому сердцу человеку за советом, за духовной поддержкой и молитвой к Богу”.

Покойный митрополит Псковский и Порховский Иоанн (Разумов) обращался к старцу с титулом “Ваше высокоблагословение” и разрешал все важнейшие вопросы духовной жизни только у отца Николая Гурьянова.

И вот все мы осиротели, потеряли — самое веское, самое безценное, самое невосполнимое.

Тропочка к Вашей могилке не зарастет травкой, радость наша! Молитвочки наши, хотя несовершенные и слабые, о Вас, дорогой батюшка, не прекратятся!

Теперь только остается обратиться к дорогому батюшке с просьбой, чтобы не оставлял нас в стране вечного утешения: “Праведный отче наш Николае, моли Бога о нас!” Вечная память тебе, родной наш батюшка! Не забывай нас там, в стране безлетного пребывания. Вечная тебе память!

* * *

Как-то приехал я на остров Залит и направился прямо ко храму Божию, чтобы поклониться святыням храма: Смоленской иконе Божией Матери, называемой “Одигитрией”, то есть Путеводительницей. Батюшка очень чтил этот образ, благоговел пред ним. Еще там есть образ Святителя и Николая Чудотворца, местного покровителя и молитвенника. К моему счастью храм был открыт. Войдя в него, стал прикладываться к чтимым святыням, вдруг слышу ангельский голосок из алтаря, вопрошающий: — Кто там?

— Я, — говорю, — батюшка, да это я, Роман, игумен-неразумен, наверное больше всех вас безпокою, простите уж меня.

— Ну, милости просим, войди сюда-то, Романушка, да приложись к престолу-то.

Быстро я отбил поклоны земные, приложился к престолу, еще раз поклонился и увидел батюшку, находящегося по правую сторону от престола и что-то перекладывающего.

— Чем же вы занимаетесь, дорогой батюшка, в райском уединении?

— Да вот, просушиваю все те одежды, в которые меня оденут, когда умру!

И я воочию вижу открытый чемодан, а рядом чистый-чистый большой льняной плат, наподобие простыни, на котором были положены все священнические одежды: тут и фелонь белого цвета, епитрахиль, поручи, набедренник, палица, Евангелие и крест.

Недалеко от Евангелия, в полуразвернутом состоянии лежала разрешительная молитва. Пока я все это рассматривал, батюшка отчетливо, не торопясь, глядя на свои облачения, стал говорить нравоучительное наставление: “Прошел мой век, как день вчерашний, как дым промчалась жизнь моя. И двери смерти страшно тяжки, уж недалеки от меня. Вы простите, вы простите, род и ближний человек. Меня, грешника, помяните, отхожу от вас пока не на век!”

— Дорогой батюшка, — говорю я, — зачем же люди упиваются, гордятся, модничают, объедаются, увеселяются и безобразничают, теряют на пустоту столько драгоценного времени, — одним словом тешат диавола — коль такая лежит тайна. Тем более, впереди встреча с Богом, и обязаны будем ответ держать пред Ним за всю свою жизнь, за все поступки, дела, мысли и желания!

— О, как страшно, Великий Боже!

Батюшка внимательно смотрел на все перед ним лежащее и поучался тайным урокам смерти. И я понимал, что они самые высокие, необходимые, нравственно-воспитательные и полезнейшие для жизни! “Пришедшей же смерти сия вся потребишися!..”

“Пришли в этот мир мы нагими, нагими опять отойдем… ничто мы в сей мир не вносили, и с собой ничего не возьмем!” Не зря же пишет Сын Сирахов в Библии полезные слова для человека: “Помни последняя твоя и во веки не согрешишь!” И это, когда поразмыслишь, ужасно поразительное поучение, ведь, что греха таить, забываем, кружимся в вихре суеты, суетимся, неуравновешенно ведем себя, а ведь жизнь-то сокращается и сокращается. Каждая минута и секунда сокращает жизнь нашу и приближает нас к смерти. Каждая секунда нашей жизни тихо и спокойно приближает нас к благословенному исходу из сей жизни. Вечность, ад, суд и рай — незаменимые и самые замечательные уроки, напоминающие нам о грядущем, то есть о смерти. Вот такие мысли промелькнули у меня, когда смотрел я на отца Николая.

— Не хотят люди знать этого, — сказал отец Николай, — а ведь как страшно. Об этом Преподобный отец Серафим Саровский говорит: “Если бы люди знали, что ожидает нас в будущей жизни, то хотя бы по шею сидели в червях, которые пили бы нашу кровь и грызли наше тело, и тогда даже бы не сказали, что им это трудно!”

Постоял рядом с батюшкой, поразмышлял о полезном и вдруг слышу вопрос от него:

— Помру-то, приезжай!

— Да как же иначе-то, дорогой батюшка? Но живите, живите и еще раз живите, наш добрый пастырь!

Многая вам, многая, многая и благая лета!

* * *

Однажды приехали на остров, зашли в сторожку, что напротив храма, к алтарнице матушке Анастасии (ныне покойной). Поинтересовались, где сейчас батюшка? “Посидите трошки, чай сам придет”, — успокоила та. И тут открылась дверь и вошел батюшка.

— Да хранит вас милосердие Божие, — сказал, весело улыбаясь и благословляя нас. Усадил он нас по правую и левую стороны от себя и начал мирно с нами беседовать. Во время этой трогательной и задушевной беседы разрешались многие наши вопросы. Нам уж показалось, что все вопросы исчерпаны и пора бы отпустить трудолюбца-старца для встреч с другими паломниками. Вдруг о. Николай обращается к моему соседу и говорит:

— Вот ты сейчас пойдешь, сядешь в ракету, опустишь руку в карман и найдешь там записку с вопросами, которые написал своей рукой дома и позабыл их разрешить.

Мужчина всплеснул руками, хлопнул себя по лбу и достал действительно забытую в кармане записку. Позже, со слезами на глазах, он благодарил батюшку, разрешившего все его вопросы.

И это часто случается с теми, кто стремится побеседовать с дорогим батюшкой. Лишь увидишь его, и невидимое благодатное облако покроет тебя, так что вдруг разом покажутся незначительными или даже забудутся все вопросы, с которыми сюда ехал. Да, пребывание у батюшки проходит на одном дыхании любви. Невольно вспоминаешь слова апостола Петра, сказанные им в момент Преображения Господа на горе Фавор: “Господи, как нам с Тобой хорошо!”

* * *

А вот еще случай. В 1976 году скончался старчик Михаил, чудный псковский блаженный. Его отпевали в Никольском храме в Любятово, здесь же на кладбище и похоронили. Место для вечного упокоения старец указал загодя сам: так как он очень любил матушку монахиню Тавифу, то просил рядом с ней его и положить.

Но прошло немного времени, и родственникам матушки Тавифы отчего-то вознегодовали: не понравилось им, что рядом с ней положили еще кого-то. Они даже решили выкопать гроб старчика и перезахоронить в другом месте. Узнали об этом и дети старчика…

Больше всех переживала Екатерина, дочь блаженного Михаила. Она решила поехать к отцу Николаю Гурьянову на остров Залита, чтобы тот духовно поддержал и помолился за отца. На острове первым делом она пошла в храм. К ее счастью, шла служба. Екатерина сразу почему-то расплакалась навзрыд. Нина Тимофеевна (ныне монахиня Нила), услышав плач, сошла с клироса и, увидев Катю, спросила:

— Что случилось?

— Папу хотят вырыть из могилы и захоронить в другом месте!

И вдруг, словно легкокрылый Ангел, выходит из алтаря отец Николай и, благословляя Екатерину большим крестом, говорит:

— Не плачь, роднушечка, никто твоего папу не выроет! Будь спокойна.

Катя отстояла всю службу, а затем и панихиду, на которой слышала, как батюшка поминал имя ее папы. По окончании панихиды, батюшка вынес из алтаря просфору, благословил ею Екатерину и еще раз наказал не плакать: все будет как надо! Радостная отбыла она с острова и направилась прямо на могилу отца. К удивлению, застала там много людей — родственников матушки Тавифы. Екатерину успокоили и даже стали просить прощения. Оказывается, они одумались и решили все оставить как есть. Так по сей день и лежат рядом на любятовском кладбище блаженный Михаил и матушка Тавифа... Чудны дела Твои, Господи! Вот что может молитва старца!

* * *

Дорогой батюшка давно уже стяжал великую молитву, целый сонм добродетелей и всю свою жизнь поучался в блаженных добродетелях. Он воспитал в себе редкие качества, как-то: любовь к Богу и ближним, назидательность, простоту и доступность к нему каждого, жертвенность, милосердие и ко всем и ко всему сострадание. За такую жертвенную любовь к Богу и ближним, Бог украсил его редкостною добродетелью или, проще сказать, даровал ему дар прозорливости, который сиял в нем, как солнце. Но давно ли замечалась в нем эта божественная красота? Это известно Единому Богу, когда Он сообщил ему этот великий дар. Но мы можем догадываться по фактам. Например, игумения Варвара, управляющая и по сей день знаменитой обителью в честь Успения Пресвятыя Богородицы в местечке Куремяэ в Эстонии, раньше (будучи уже монахиней) подвизалась в Виленском Свято-Духовом монастыре. Как-то, после воскресного богослужения, состоялся сестричесский обед, вместе со всеми был и служащий батюшка, отец Николай. Во время трапезы отец Николай обращается к монахине Варваре, будущей игуменьи, с такими словами:

— Матушка Варвара, а как если будут вас сватать-то? Соглашаться надо.

— Что вы, батюшка, такое говорите? — отвечала та, — Я ведь в постриге, обет Господу дала!

Отец Николай вновь повторил свои слова:

— Матушка Варвара, а как если будут вас сватать-то, то соглашаться надо. Тогда не отказывайтесь!

— Батюшка, я много лет в монашестве, а вы такое говорите!

Чрез несколько времени Виленская монахиня стала Пюхтицкой игуменьей и вот только тогда уразумела о каком именно сватовстве шла речь за трапезным столом в Свято-Духовском монастыре. Апостол Павел говорит: “Бог наш, который был вчера, Он тот же и ныне, Он тот же и во веки”.

* * *

Однажды я спросил батюшку о приятия схимы. Батюшка сказал: “Можно, только через сорок лет”. Так я, утешенный, и в это же время приниженный и посрамленный, собрался отправиться домой. Батюшка же на прощание сказал: “Спаси тя, Господи, Романушка, милости просим к нам!”

Эти уроки, жизненные и спасительные! О, как необходимы они для жизни, особенно для закалки души и ее спасения, особенно мне они были нужны, как воздух. В народе говорят: век живи и век учись!

Из интервью архиепископа Костромского
и Галичского Александра “Православной газете"
(г. Екатеринбург, октябрь 2001 года)

Отец Николай сказал, что те многие чудеса мироточений, которые мы сегодня наблюдаем на Земле Русской, — а это происходит не только в Костромской земле, а во многих и многих епархиях, — являются зримым свидетельством того, что Господь показывает всем нам, где есть Истина. Она не у сектантов, она не у тех, кто отрицает иконы и наши святыни... Она — в родной нашей Русской Православной Церкви, которая прошла страшным путем испытаний, через небывалые гонения, подобные тем, что испытали на себе первые христиане.

И вот Господь показывает нам: вот она — Истина. Она — в Святой Православной Апостольской Отеческой Церкви.

Из воспоминаний Высокопреосвященнейшего Льва, архиепископа Новгородского и Старорусского

Я не был знаком с отцом Николаем лично, но могу засвидетельствовать его почтение к церковной иерархии. Без епископа нет Церкви, и сейчас определенные силы всячески пытаются раскачать церковный корабль, внести смуту в среду верующих, не гнушаясь ни провокациями, ни фальсификациями фактов.

Церковь взрывают изнутри, и один из способов — попытка любыми средствами скомпрометировать иерархов. Когда один из священников, клириков нашей епархии, приехал к отцу Николаю и хотел получить у него благословение на мероприятие, которое шло вразрез с волей правящего архиерея, батюшка не принял его и ответил, чтобы священник просил прощения у Владыки и только с ним решал свои вопросы. К сожалению, это не единичный случай, когда влияние старца люди старались использовать в своих интересах. Отец Николай был глубоко верующим человеком и понимал значение епископа в Церкви. Кому Церковь — не Мать, тому Бог — не Отец.

Мое имя Николай, ты не сомневайся!
(Рассказ иеромонаха Нестора (Кумыша)

Вышеприведенное свидетельство иеромонаха Нестора видится очень важным в свете вновь открывшихся “фактов” о якобы имевшей место в жизни о. Николая епископской хиротонии. Факт этот практически ничем не подтверждается, кроме упоминания в книге “Небесный Ангел”. Но и это незначительное упоминание повлекло за собой весьма значительные последствия. Вплоть до того, что теперь пишутся иконы старца Николая в архиерейском облачении. Кто-то скажет: что, мол, здесь такого? Ну, был епископом и что? И какое дело до того мирянину Изборцеву? В действительности, это важно для всех. И для тех, кто инициирует возникновение подобных “фактов” — тем, например, чтобы сделать легитимным вызывающий сомнение в своей законности постриг (Кто благословил? Старец. Но старец не архиерей. Теперь архиерей!), или чтобы придать законность своим неканоническим, противоцерковным деяниям, ведь согласно Церковному праву, лица, принадлежащие к одной и той же степени священства (т.е. епископы, архиепископы, митрополиты и даже Патриарх), равны между собой и различаются лишь первенством чести. Вспомним слова Патриарха Сергия (Страгородского), произнесенные им при своем наречении во епископа: “Само епископское служение в его сущности… всегда и всюду остается одним и тем же апостольским служением, совершается ли оно в великом Царьграде, или в ничтожном Сасиме” 9. Итак, одно дело прикрываться просто именем старца, другое — старца-епископа, благословение которого, приравнивается к апостольскому. А для нас, тех кто любит отца Николая, дорожит светлой о нем памятью, всякое привнесение лжи в его святой образ совершенно недопустимо. Тем более такой лжи… Задумаемся, что влечет за собой признание сконструированного автором “Небесного Ангела” факта о епископстве о. Николая?

В соответствии с нормами Церковного права (1-е Апостольское правило), рукоположение в епископскую степень совершается собором архиереев: “Епископа да поставляют два или три епископа”. Также в Православной Церкви не допускается абсолютная хиротония, дающая сан без определенного места служения (кафедры). И пусть (как правильно отмечено автором “Небесного Ангела”) времена для Церкви действительно были сложные 10, трудно предположить, чтобы епископская хиротония (и кафедра, куда ему предполагалось бы быть определенным) о. Николая осталась в совершенной безвестности. Не сохранилось свидетелей? (Как раз сохранились, но они, как мы видим из рассказа о. Нестора, свидетельствуют об обратном). Все забыли? И даже сам отец Николай? Неужели кто-то может предположить что-либо подобное? Вздор!

Согласно утверждению автора “Небесного Ангела” епископская хиротония о. Николая могла произойти до 16 июня 1943 года, т. к. именно с этой даты началось достаточно долгое служение батюшки в Свято-Никольском храме села Гегобрасты, и в этой хиротонии не мог не принимать участие Высокопреосвященнейший Сергий, митрополит Литовский и Виленский. Но согласно хранящемуся в личном деле о. Николая послужному списку, именно митрополит Сергий (Воскресенский) награждал его (уже епископа?) в 1944 году первой наградой священника — набедренником. Если во всем этом глумлении над Таинством священства здравый смысл? Вполне очевидно, что затея с “епископством” о. Николая граничит с прямой хулой на старца (и не только на него, но и на известного иерарха). Впрочем, не граничит, а собственно таковой и является. Значит батюшка “забыл”, что он епископ, когда 1947 году Высокопреосвященнейший архиепископ Корнилий награждал его скуфьей? А в 1949 архиепископ Фотий — камилавкой? Забыл, что он епископ, когда в 1956 году возводили его в сан протоиерея? Забыл, когда писал своей собственной рукой в автобиографии, что он протоиерей? Да не будет! Да не дерзнет никто из нас возводить хулу на старца! “Мое имя Николай. Меня Николай зовут”, — вот подлинные слова старца и его нам о себе напоминание. Слова протоиерея Николая Гурьянова! Господь же, если есть на это Его Святая воля, Сам причтет батюшку к лику святительскому. Но это уже дело судов Божиих, а не человеческих. (Прим. И. И.).

Делай так, как сказал архиерей
(Рассказ монаха Алипия, насельника Мирожского монастыря г. Пскова)

Написали первую икону Спасителя и пошли в келью к о. Николаю. Говорим: “Вот, батюшка, икона Спасителя с благословляющей десницей для рыбаков”. А он: “Рыбачки, рыбачки, сколько я за вас молился, чтобы вы жили по Богу”. Со мной были два ученика: Олег и Костя. Костя бывший боксер, голова травмирована от ударов. Батюшка, как встретил нас, потрепал его по волосам, по голове и говорит: “Ну, теперь будет все нормально”. А потом ему же: “Сынок, не пей, не надо, с девчонками не связывайся, не женись”. У меня было такое чувство, что батюшка видит мою душу. Я почувствовал, что краснею. Говорю: “Батюшка, я такой больной”. А он в ответ: “Да нет, душа-то у тебя здоровая”. Я настаиваю: “Посмотрите, красный-то я какой”. Батюшка: “Две красные розы, а эта белая. А тебя сынок (это Олегу) — беленькая ждет, женись, а то будешь белый как я”.

Работа закипела. Подошло время писать икону царя Николая, а я хотел прежде делать икону мч. Фоки — покровителя рыбаков. Из Петербурга приехала на остров юродивая, подошла ко мне и говорит, что надо писать царя Николая. Я ей в ответ: “А вам до этого что за дело?” Она же говорит: “Рыбаки, которые тут до революции жили, служили на яхте Государя “Штандарт””. Так тяжело вдруг стало на душе, невыносимо тесно. Думаю: ладно, буду писать царя. Как только принял решение, вдруг приезжает незнакомый человек. Он заходит в часовню на берегу и вручает мне золотую десятирублевую царскую монету, с выбитым на ней профилем Государя. Объясняет: “Я помолился в часовне, Господь мне открыл, что тебе надо вручить эту монету”. Удивился я, думаю: “Вот это да!” И начал писать. Пришел к батюшке, показал монету, до этого ушко уже к ней припаял. Батюшка взял в руки, подержал и вдруг повесил на себя. Говорит мне: “Он тебе принесет покой”. После чего пошел спать с этой монеткой. Через дня три-четыре келейницы медальон мне вернули. Когда я закончил писать Анастасию Рымлянину на часовне, что на кладбище рядом с батюшкиным домом, матушка Рафаила предложила написать на вратах всю царскую семью. Тут все забегали, келейницы вынесли кучу книг. Я засомневался: как на это посмотрит Владыка? А то скажет: уезжай-ка домой. Да и успею ли написать, не сегодня завтра мороз, ведь ноябрь месяц? Все решилось, видно, молитвой отца Николая. Я разработал композицию, носил батюшке эскизы. Он благословил все эскизы. Когда я спросил у о. Николая, можно ли мне писать Распутина в мастерской, тот ответил: “Иди, спроси у Владыки”, — т. е. дал понять, что не надо самовольничать, а делать так, как сказал архиерей.

Батюшка мне очень помог. Было время, когда я увлекся винопитием. Верно, от недостатка духовности, нет-нет, возникало желание выпить вина. “Батюшка, у меня недуг винопития”, — признался я. Батюшка говорит: “Иди сюда, я тебя благословлю, и ты больше вина пить не будешь”. Мне было тогда сорок один год, до сих пор даже не смотрю на вино — всякое желание пропало. Это событие для меня — самое большое чудо. И еще батюшка научил меня ходить перед Богом, т.е. не обращать внимание на то, что думают о тебе люди. Сегодня этот человек любит тебя, а завтра — не любит, поносит. И вообще всегда необходимо блюсти свою совесть пред Богом, чтобы почувствовать, что значит быть с Богом. Нужно блюсти совесть! Во всем этом батюшка помог мне разобраться.

Во время нашей беседы я спросил о. Алипия:

— Как вы относитесь к тому, что уже пишут иконы батюшки Николая и даже изображают его в архиерейском облачение?

— Видел я икону, где батюшки в скуфейке с крестиком, — ответил о. Алипий. — Икона эта слабенькая.

Нельзя так делать. Иконы пишут с благословения архиерея, по послушанию Церкви, чтобы иметь благодать. Ушел человек из жизни, дай возможность упокоиться, придет время и канонизируют, но отца Николая не оставляют в покое. (Прим. И. И.).

В самую точку
(Рассказ протоиерея Георгия Ушакова, г. Псков)

— Вот о. Николай, благословись у него.

Благословив меня, о. Николай протянул руку к моему лицу, но не коснулся, после чего сказал:

— Лицо-то у вас благодатное.

Я скептически улыбнулся, на что о. Николай вполне добродушно произнес:

— Ну, да-да, борода Авраама, а душа-то хама.

Прозвучало это вовсе не обидно, тем более я понимал, что это общеизвестная пословица, касающаяся всех. Я рассказал, что готовлюсь к принятию священства.

— Ну, да-да, это хорошо, вы много принесете пользы людям.

Я сразу обратил внимание на не совсем обычный говор о. Николая. Выговаривая слова, он особенным образом, нарочито четко выговаривал согласные. Рассказывали, что после смерти мамушки о. Николай очень скорбел и сильно занемог, так что и “хотяши умрети”, были у него мысли покинуть остров Залита. Но Господь все устроил, старец выздоровел и продолжал подвиг своего служения на прежнем месте. Как-то о. Николай рассказал мне о своей семье. “У нас было четверо братьев. Однажды отец, обращаясь к нашей маме, сказал про меня: “Этот тебя доглядит...” Мамушка у нас была кроткая, а отец крутого нрава. Как-то ехал он на телеге с большой поклажей. На мосту встретилась ему бричка, в которой сидели священник и какай-то важный господин. Запросто не разъехаться. Отец дорогу уступать не стал, вышел и перетянул хлыстом впряженных во встречную бричку коней…” Надо сказать, что и о. Николай обладал сильным волевым характером. Он умел быть строгим к другим, но еще более — к себе.

Примерно через год, в 1977 году, я побывал на о. Залита. Добирался через Толбу. Помню, как поражен был необыкновенными местными пейзажами, так что то и дело останавливался, чтобы сделать зарисовки: и пасущихся на берегу коней, и заросшие камышом протоки, и плавающих в них гусей. Между делом, договорился с лодочником насчет переправы. Остров встретил меня тишиной и спокойствием. Не торопясь, дошел до храма и, заглянув в просфорню, справился, где батюшка? Но батюшка вдруг появился сам, мелко семенящей походкой он приблизился ко мне и ласково приветствовал. Сразу пригласил к себе в домик и усадил за чаек. Позже поделился радостью. “Вот, — сказал, — Антонинушка (работала в те годы в епархиальном управлении, — прим. И.И. ) отпечатала мне книжку”. Раскрыл. И я увидел название: “Слово жизни”. Отец Николай сел за фисгармонию и запел трогательным тенорком:

“Сердцу милый, вожделенный

Иерусалим, святейший град,

Ты прощай, мой незабвенный,

Мой поклон у врат…”

Лицо о. Николая светилось глубокой духовной радостью. Мне удалось рассмотреть эту рукопись — собрание духовных стихов и песнопений разных авторов, в том числе и самого о. Николая. В середине девяностых она была издана, и теперь книга “Слово жизни” горячо любима многими православными людьми.

Через много лет, примерно в году 1997, я приехал на остров со своим помощником. Безпрепятственно мы подошли к самому крылечку батюшкиного домика и вдруг услышали, как за дверкой в коридорчике батюшка тихохонько поет:

“Сердцу милый, вожделенный

Иерусалим, святейший град…”

Да, это были те самые слова духовного стиха, которые о. Николай пел мне двадцать лет назад. Помню, что это поразило меня в самое сердце. Дверь открылась и со словами “ну, что, мои драгоценные?”, пред нами предстал о. Николай. “Який гарный хлопец”, — обратился он к моему помощнику и поздоровался с ним по-украински. Надо сказать, что мой помощник имел предками и украинцев, и немцев. Далее батюшка приветствовал его по-эстонски. “Холодно-холодно, батюшка”, — улыбнулся я. “Zu lernen, zu lernen, aber nicht zu arbeiten” 11, — сказал вдруг о. Николай уже по-немецки. И это, надо отметить, было сказано в самую точку.

Мне рассказывали, что одна женщина спросила о. Николая, как относиться к Григорию Распутину и следует ли почитать его, как святого? Старец в ответ сам спросил ее: “А тебе что, мало двенадцати томов святителя Димитрия Ростовского?”

Был у меня в жизни трудный период. Из-за ряда неблагоприятных событий мое духовное состояние пришло в некоторое расстройство, одолевало уныние. Я написал письмо о. Николаю. Прошло некоторое время. Я, готовясь к службе, находился в алтаре. А как совершать богослужение, пребывая в таком удрученном внутреннем состоянии? И вдруг прямо в алтарь мне передают письмо от батюшки, полное добрых, теплых слов утешения — самых необходимых и нужных в тот момент…

В каждый свой приезд на остров к о. Николаю я отмечал, что с приближением к дверям домика старца, все проблемы каким-то странным образом рассеиваются и исчезают. Только что шел с целым ворохом вопросом и вот уже нечего спрашивать. В обращении о. Николая с людьми не было ничего слащавого, неискреннего. Отец Николай любил пошутить. Его шутки и образные обличения были естественными и совсем не обидными. Свойственный ему от природы добрый юмор разрушал все преграды в общении. Такой не несущий в себе обиды юмор, как мне кажется, есть признак духовного здоровья. Но самое главное, что являлось неотъемлемой частью жизни о. Николая — это непрестанная внутренняя молитва; молитва благодатная, преображающая и его самого и окружающих его людей.

Поменяйтесь местами
(Рассказ иеродиакона Давида (Темнекова))

Хорошо бы тебе стать монахом
(Рассказ иеромонаха Иннокентия, г. Псков)

К сожалению, больше такой обстоятельной беседы со старцем у меня уже никогда не было. В последние годы к батюшке мне ни разу попасть не удалось: не пускали. Сегодня выпускаются кассеты, где говорится, что к батюшке открыт был доступ для всех, но это не так. Кого-то может быть и пускали, но круг этих людей был ограничен, и каким образом он определялся, я не знаю.

Господь все управит!
(Рассказ священника Алексия из Старого Изборска)

Господи, только бы они доехали!
(Рассказ священника Андрея Таскаева, г. Псков)

Они пробыли там минут сорок… Мать вышла молча, вытирая слезы и крепко прижимая к себе дорогого Генушку. Потом, всю обратную дорогу, рыдая, повторяла только одно: “Какие у него (старца — прим. И. И. ) глаза!” Успокоившись, рассказала о беседе с батюшкой следующее: “Как только мы вошли, батюшка показал на картину Страшного суда, которая висит на стене в передней комнате, в то ее место, где изображен сонм праведников и Ангелов и сказал: “Что ж ты плачешь? Смотри, где он будет, смотри…” Я расплакалась. Батюшка благословил нас, усадил рядом с собой и стал расспрашивать, но то и дело повторял: “Господи, только бы они доехали…” В конце разговора попросил: “Когда это случится, ты напиши мне, обязательно напиши”.

Мы все вместе пытались рассуждать о значении слов батюшки “Господи, только бы они доехали”, но тогда так ничего и не поняли. И зачем писать, ведь мы псковичи: не легче ли приехать? Между тем, шли дни, недели, месяцы… События на острове подзабылись. Через полгода у моих знакомых возникла необходимость поехать к родственникам на юг, к родителям жены. Дорога предстояла дальняя и все поездом. В пути Генушке стало совсем плохо. Силы его на глазах таяли, словно включился невидимый секундомер и отсчитывал последние его минутки… “Как быть, что же делать, если это случится в дороге?” — в ужасе терзались они. И тут мать взмолилась: “Господи, только бы доехать”. Через мгновение они оба вспомнили, кто полгода назад говорил эти же слова… На душе стало легче: батюшка все предвидел и молился, значит доедем…

Так и случилось. Молодая семья переступила порог родительского дома и именно там, тогда, маленькое Генушкино сердечко перестало биться…

Одна мысль, одно воспоминание успокаивало их и утешало: “Смотри, где он будет, смотри”, — говорил батюшка. Да, там их Геннушке хорошо. Все его муки и страдания остались здесь, на земле, там же он научится радоваться, на веки вечные… Позже они вспомнили и про письмо, почему именно письмо просил написать батюшка. Действительно, что же еще? От острова сейчас их отделяли тысячи километров. Хочу закончить эту грустную историю на жизнеутверждающей ноте. Прошло три года и у моих знакомых родился сын, Артемий. Он подрастает, радует своих молодых родителей и они счастливы.

Построить храм
(Рассказ протоиерея Михаила Женочина)

В Псковском озере есть остров Залита, уже давно служащий местом паломничества ищущих духовного совета. Служит там благочестивый священник отец Николай, бывший посошник новомученика российского митрополита Вениамина, носившего титул “Петроградский и Гдовский”. Приезжал к нему с двумя собратьями из соседнего прихода Самолвы — отцами Владимиром и Сергием. Попали мы на остров с желанием узнать, есть ли надежда на возрождение церкви. Усаживая нас за самоварчик, старец неожиданно спрашивает: “Храм-то в Гдове строится?” Опешили мы от такого вопроса: такие события только в житиях святых происходили. “Стройте, стройте”, — повторил он. “В мою-то церковь, — возражаю я, — никто не ходит. Есть ли для кого строить?” — “Есть для кого!” — уверенно подтвердил он и дал на строительство первую тысячу рублей.

Самым прекрасным местом для строительства была Гдовская крепость. Боевые стены из валунного камня создавали живописный вид, где до 1944 года находился собор великомученика Димитрия Солунского. После взрыва камень был переведен на известь; кирпич разобран местными жителями; бульдозер сровнял площадку, навсегда вычеркнув из народной памяти лучшее украшение города. На месте бывшего храма наспех сколотили деревянную эстраду, где раз в году проводились дешевые концерты, а в серые будни скамьи притягивали своей укромностью любителей “зеленого змия”. Так выглядела наша священная земля до 1988 года...

Неожиданно для себя я получаю письма от доктора археологии Анатолия Николаевича Кирпичникова, который просил меня незамедлительно приехать в его институт. Наша встреча на Дворцовой набережной в Ленинграде была очень теплой. Оказалось, что до него дошел слух о том, что я имею один миллион рублей и хочу истратить его на строительство церкви. Около десяти лет назад Кирпичиков произвел раскопки в Гдовской крепости и, сожалея об утраченном, мечтал о возрождении древнего памятника. Свое желание построить церковь я подтвердил, а о наличии миллиона отмолчался из боязни его разочаровать и тем отпугнуть от сотрудничества. В то время у меня была всего одна тысяча залитского старца, в пророчество которого я твердо уверовал. Из кабинета Кирпичникова мы позвонили академику Лихачеву и, заручавшись поддержкой, Анатолий Николаевич направил решительное письмо в Гдовский райисполком с обоснованием благой цели...

Пока в Ленинграде работали над проектом, археологи приехали в Гдов. Уже в институте Кирпичников познакомил меня со Львом Николаевичем Большаковым, человеком глубоко церковным. “Лева, — просто сказал он, — есть дело Божье! Этому священнику надо помочь”. Археолог Большаков, приезжая в Гдов, навсегда оставил о себе добрую память.

Сначала мы за свой счет перенесли в другое место гнилую эстраду. Затем, выйдя на покрытую травой и мусором площадку, стали думать, где же был уничтоженный собор. Старожилы указывали различные места, мнения жителей расходились, а Лева, считая главным ответственным лицом меня, спрашивал: “Где, батюшка, благословишь?” Рассматривая пожелтевшие фотографии храма, сохранившие кроны вековых деревьев, сердце подсказало мне, и я уверенно сказал: “Давай, Лева, здесь. С Богом”. Мы начали рыть пробный шурф, который скоро вывел нас на фундамент погибшего собора.

Как драгоценный клад, раскрывали мы камень за камнем. В работе принимали участие верующие, местное население и наемные на церковные сбережения рабочие. Пришло “время собирать камни”. Землю, камни, известь и многочисленные человеческие кости поднимали мы из недр старинной крепости. Были раскрыты погребения ХV-ХХ веков. Люди, захороненные в древности, лежали лицом к востоку со сложенными на груди руками. Черепа некоторых были прорублены мечом, что позволяло предположить в них доблестных защитников града. Почти на самой поверхности земли, сразу под дерном, мы обнаружили другие останки. Их черепа были прострелены и лежали без православного погребения, как попало. В 30-е года здесь находилась застава и тюрьма, которую НКВД использовала под свои ненасытные нужды. Их режим сменила фашистская оккупация, и уже разобраться в преступлениях против народа стало невозможно. Все останки мы благоговейно погребли с молитвенным пением...

30 июля 1989 года, по завершении археологических раскопок, впервые за 50 лет гдовский народ пришел крестным ходом в свою крепость, где от нашего храма не осталось даже руин. Священнослужители соседних приходов совершили по благословению архиепископа Псковского Владимира молитвенный чин закладки единственной в городе церкви...

Вслед за освящением места для храма возникла новая проблема — материальная. Первая тысяча залитского старца, как масло в кадке Иаинской вдовы времен Ильи Пророка, не убавлялась. В основном ее пополнял Прибужский благочинный архимандрит Лев, пять тысяч пожертвовал Псково-Печерский монастырь, шесть тысяч — город Остров, три тысячи — Самолва, остальные гроши мы собирали от местных пожертвований и наших богослужений...

Даже наличие денег не помогло решению всех наших строительных проблем. Покупная способность рубля всегда была очень низкой, а в конце 1980-х годов она начала падать еще более стремительно. Нужно было скорее истратить деньги, пока они совсем не обезценились. Кроме того, в стране рос дефицит абсолютно всех строительных материалов...

Но постепенно решились эти и все другие проблемы. Наиболее трудно было найти рабочих. Среди всех республик “нерушимого Союза” Россия пострадала от разрушений более других. Я лично осознал это в период своего первого строительного опыта. Даже за большие деньги невозможно было найти человека, способного добротно срубить дом или сделать кирпичную кладку. Спрашиваю у старейшей жительнице гдовщины: “Евдокия! А в нашей деревне раскулачивали?” — “Да! — отвечает она, — раскулачили”. — “А кого?”, — продолжаю я. “Всех раскулачили, ведь для НИХ вся деревня — кулаки”. Так одного за другим увез “черный ворон” в “небытие” все крепкое мастеровое крестьянство... 5 октября в строительную зону прибыли первые автомашины и вагоны кирпича. В тяжелых зимних условиях верующие ежедневно выгружали его и вручную складировали на площадке. 8 мая был совершен молебен перед началом строительства, и бригада вела подготовку к началу работ. 31 мая мощной буровой установкой сделали скважину для воды, которую обнаружили на глубине 27 метров. 5 июня начали кирпичную кладку стен храма; ее вели непрерывно до конца 1990 года...

Конец строительства еще впереди, и есть время соединиться в работе и в общем народном покаянии за жизнь, прожитую без Бога.

Возрождение церковных стен идет параллельно с возрождением духовности нашего народа, который из прежнего народа-богоносца был превращен в народ-богоборец. Сейчас с этим народом, не знающим молитвы “Отче наш”, десятки лет прожившим без всякого церковного окормления, мы строим “Дом Божий”.

Надеемся, что к осени-1991 года завершим основные работы и к престольному празднику великомученика Димитрия Солунского освятим наш единственный храм и войдем через него в жизнь вечную.

8 ноября 1991 г. в воссозданном соборе св. вмч. Дмитрия состоялась первая служба. В 1993 г. было совершено освящение св. Престола в честь священномученика Вениамина, расстрелянного безбожной властью а 1918 г. В скором времени состоялось освящение Гдовского собора в честь Преблагословенной Девы Марии и Ее св. иконы, именуемой “Державная”, явленной в селе Коломенское 17 марта 1918 года (от редакции).

Не прячься, Александрушка!
(Рассказ Александры Петровны Васильевой
(в монашестве Анны))

Я вообще очень часто ездила к о. Николаю (это происходило в 70-80-е годы, — прим. И. И.). Сопровождала своих знакомых, у которых были какие-либо важные вопросы. Иногда случалось ездить два-три раза в неделю. Однажды приехала и стало так неловко, что часто езжу, батюшке надоедаю. Своих спутников направила к о. Николаю, а сама спряталась, чтобы батюшка не заметил, в кусты. И вдруг слышу батюшкин голос: “Не прячься, Александрушка, пойди сюда”. Пришлось, к своему стыду, подойти, повиниться за то, что пыталась обмануть старца. От батюшки ничего не скроешь.

Тут следует сделать небольшое отступление, ибо не возможно ни сказать несколько слов об этой женщине, историю которой вы только что прочитали. (Прим. И. И.).

Незадолго до своей кончины Александра Петровна писала нам:

“Простите, дорогие мои дети. Если при жизни не оставляли, не оставьте и после смерти, поминайте по возможности почаще и запишите, прошу, в свои синодики заранее…

Сын мой, Иоанн (протоиерей Иоанн Васильев, скончался на пятидесятый день после смерти матери, — прим. И. И.) с матушкой и внук Алексий (протодиакон, — прим. И. И.) с матушкой Анной посетили о. Николая. Посещению очень рады, а от батюшки мне передали: срочно готовиться в потусторонний мир, к полету в дальнюю дороженьку. Сказали, что он пропел:

Прошел мой век, как день вчерашний,

Как дым промчалась жизнь моя,

И двери смерти страшно тяжки,

Уж недалеки от меня.

Вот такое мне предсказание. А о. Валентин (протоиерей Валентин Мордасов, настоятель храма св. вмч. Георгия погоста Камно, — прим. И. И.) прислал такое пожелание:

Время сокращается

и близок день суда,

конец мой приближается,

проснись душа моя.

Простите за откровенность. Целую всех вас. Желаю от Господа милости и мудрости Соломоновой. С уважением и любовью, Александра Петровна”.

Александры Петровны Васильевой не стало 12 января 1998 года. Перед своей праведной кончиной, последовавшей на восемьдесят восьмом году жизни, она приняла монашеский постриг с именем Анна, но в нашей памяти она была и остается замечательной русской женщиной по имени Александра Петровна, немощной с виду, но с несгибаемым внутренним духовным стержнем. (За упокой мы ее, конечно, поминаем, как монахиню Анну). Это про таких, как она писал поэт: “Есть женщины в русских селеньях…” Говорю это без всякого преувеличения. Один лишь эпизод из ее длинной, протянувшейся почти что от начала и до конца столетия, жизни. Поздней осенью 1942 года их, жен комсостава, отправили на строительство оборонительных сооружений: они делали фашины, набивая песком дерюжные мешки. Песок приходилось доставать из реки, стоя по пояс в ледяной воде. Вот тогда получила она первые серьезные болезни, к которым ежегодно добавлялось что-то еще, как знак времени и места: голода, холода, непосильного труда, семейных неурядиц и прочего… Некогда Псково-Печерский старец Симеон (Желнин), ныне прославленный Церковью, сказал ей:

— Живи для других, Александрушка, и сама спасешься! Больше уединяйся, уединение способствует спасению. Помни это, особенно, когда годы подойдут. Тогда это особенно будет важно! Ибо сказал Господь: “В чем застану, в том и судить буду!” Как доживешь до моих лет, припомни эти мои слова:

живи для других, уединяйся и причащайся Святых Тайн еженедельно!

— Доживу ли, батюшка? — с сомнением спросила она. — Здоровье-то и сейчас не то.

— Доживешь, доживешь, матушка, — махнул рукой старец, — и еще переживешь.

Александра Петровна пережила о. Симеона на тридцать восемь лет. “Любите прискорбности, любите притрудности”, — часто повторяла она нам слова псковской блаженной Екатерины Булыниной. Мне кажется, что Александра Петровна самоей своей жизнью выполнила этот завет блаженной. Последние годы она прожила вместе с двоюродной сестрицей Анастасией, которой было уже без малого девяносто. Матушка Анастасия, неутомимая творительница Иисусовой молитвы, не могла самостоятельно передвигаться и дни и ночи проводила либо сидя на стульчике подле кроватки, либо полулежа на ней. Младшая сестрица, и сама-то едва двигающаяся, относилась к старшенькой с трогательной материнской заботой.

Александру Петровну спрашивали, почему не уезжают они, почему мыкают горе, две безпомощные старухи, полагаясь на свою сомнительную самостоятельность? Почему? Действительно, почему? Ведь могли бы уехать к сыну священнику (который постоянно упрашивал приехать, звал), к дочери, к внуку, наконец, известному в С.-Петербурге протодиакону? Могли бы, конечно... если бы перечеркнули всю предыдущую свою жизнь, все, во что верили, что исповедовали. С юности им, живущим церковной жизнью, говорили про скорби, про болезни, про терпение и смирение. И они повторяли о том же другим. Теперь приспело время самым делом исполнить все эти слова. Это самое трудное в жизни нашей — чтобы слова не рознились с делами. Самое, верно, главное и спасительное!

В 1994 году старшая сестрица все же покинула младшую, покинула, чтобы уйти в путь всея земли… Помню свое последнее к ней слово, опубликованное в “Благодатных лучах”.

Многие же будут первые последними, и последние первыми (Мф. 19, 30). К сожалению, мы часто забываем эти слова Спасителя и судим о людях по той славе, которую сами же им воздаем. Да будут нам в назидание слова древнего подвижника аввы Агафона: “Ин суд человеческий, и ин суд Божий”.

Недавно, в канун радоницы, тихо отошла ко Господу раба Божия Анастасия. Она прожила долгую жизнь (89 лет), не накопила богатств земных, но зато сполна испила из чаши скорбей и страданий, выпавших в нынешнем столетии на долю русского народа. Подлинными же сокровищами, которые сумела она стяжать, стали глубочайшее смирение и высочайшая любовь к Богу и ближним своим. Такие богатства не подвластны тлену и смерти: они во веки пребудут с каждым, кто сумеет обрести их.

Когда я немощен, тогда силен (2 Кор. 12, 10) — эти слова св. апостола воистину определили последние годы жизни матушки Анастасии. Прикованная тяжелым недугом к постели, она непрестанно молилась, молилась о всех, кого знала и помнила, о живых и умерших. И верю, что молитвы эти не остались не услышанными...

Показателен такой случай, который произошел незадолго до ее смерти. Накануне Пасхи, ее духовному отцу, старенькому священнику о. Иоанну, явилась во сне давно умершая певчая Анна и сказала: “Анастасия должна лежать рядом со мной”. И действительно, на погосте Камно, где она (Анна) похоронена чудом сохранилось свободное место, скрытое от любопытных крестом и надгробной плитой (хотя захоронения там не было). Так и сбылось. Матушка Анастасия была погребена в этом месте, буквально в нескольких метрах от западной стены церкви св. великомученика и Победоносца Георгия. Господь явил ей Свою милость, в назидание нам, живущим.

Хочу сказать несколько слов о ее кончине. До последнего издыхания она сохраняла ясность ума: простилась со сродниками и внуком: просила, чтобы они чаще исповедывались и причащались Св. Тайн; благословила всех и, закрыв глаза, тихо отошла ко Господу, под чтение канона на исход души. Подлинно христианская кончина. Она и сейчас еще пред глазами моими: тихая, маленькая, легкая, как былинка, чуть слышным шепотом творящая свою безпрестанную молитву... Вечная тебе память!”

Это Александра Петровна впервые рассказала нам об о. Николае. Она познакомила нас с замечательным камновским батюшкой о. Валентином Мордасовым, ставшим на последующие шесть лет (до своей кончины, последовавшей 18 июля 1998 г.) моим духовным наставником. Она рассказала нам о старце Симеоне Псково-Печерском, псковском блаженном Василие Графове, блаженной монахине Екатерине (Булыниной), блаженной Анастасии Струлицкой и других, которых знала лично и духовными советами которых руководствовалась всю свою жизнь.

Некий иностранец с известной долей юмора подметил: “Отчего это у вас в России в храмах на исповедь выстраиваются очереди преимущественно из женщин? Наверное, они у вас очень грешные?” Не знаю, что ему ответили. Да и требовался ли ему ответ? Я бы, наверное, сказал так: не более, чем следовавшие за Спасителем жены-мироносицы: и те не оставили своего Господа до конца, и эти, — наши бабушки-старушки, с костыликами, в простых ситцевых платочках, — безропотно следуя за духовными отцами, вынесли на своих хрупких плечах Церковь Православную в годину лютых гонений и испытаний. Спаси вас, Господи, наши дорогие матери и бабушки!

Батюшка, миленький, благослови!
(Рассказ Зинаиды Петровны Максимовой)

Батюшка венчал моего сына со второй женой и сказал: “Я венчаю только ради Ксении”. Вторая внучка была не от моего сына. Батюшка как-то говорит мне: “Беги бегом, вторую забери”. Я спрашиваю:

“Батюшка, она же не наша?” — “Не важно, спасай душу”. И вторую внучку растили мы с мамой, никто нам копеечки не давал. Однажды мы привезла батюшке лепточку, а он: “Не возьму. Ты сама бери эти денежки, поезжай к сватье, найдешь о чем с ней поговорить”. Поехали мы с двумя внучками. Сватья приняла нас и предложила оставить у себя вторую девочку. Так и сделали. Батюшка перед отъездом предупреждал меня: “Будет вам в обратную дорогу гостинец давать, возьми, потешь ее, чтобы скандала не было. А Ксюточке не давай и сама не ешь, дорогой выкини”. А я недосмотрела и Ксюточка сама кусочек шоколада отломила.

На обратном пути мы заехали в Загорск, в Троице-Сергиеву Лавру. И там такая беда приключилась: Ксюше в храм было не войти, плохо стало. Вышел к нам батюшка. Благодатным очень мне показался. Девочку мою всю-всю водой святой окропил и взял за ручку. “Пойдем-ка, — говорит, — дочка”. Завел ее на амвон, напротив царских врат, и опять водой окропил. “Теперь, — говорит, — довезешь ее домой, там в храм сходи, причасти, и вся эта порча пройдет”.

Умерла Екатерина, которая свечи и масло на остров возила. Батюшка говорит алтарнице храма Анастасии: “Ее заменит женщина в зеленом платочке. Как увидишь ее в храме, веди ко мне”. Так и получилось. А женщиной в зеленом платочке как раз я оказалась. Анастасия как увидела — то так ко мне подойдет, то этак. И тут меня толкнула. Я спрашиваю: “Я что, вам мешаю?” Анастасия побежала к о. Николаю:

“Батюшка, она грубая”. А тот в ответ: “Да нет, это на словах, а душа у нее добрая. Вот она у нас и будет”. Так и получила я это послушание: возила на остров муку, крупу, керосин, масло. Но чтобы я одна? Помогали церковный совет, прихожане: Иван, Аполинария и другие. Как-то меня похвалили. А я говорю: “Не хвалите меня: чтобы я одна могла сделать?” И на Ивана показала. Батюшка после этого ко мне не подходит. Потом и говорит: “Нечего хвалить его, он всю награду потерял, а на небо что оставил? Сделаешь тайно — получишь явно”.

Возили мы на остров помногу: люди любили батюшку и каждый хотел послать хотя бы маленькую лепточку. Мы старались всех накормить, особенно тех, кто ухаживает за батюшкой. Кое-кто стал роптать: куда, мол, столько возят? Мы тогда с другой стороны, скрытно, к домику подходили. А батюшка утешал: “Все, что привезено, все на Престоле”. В прежние времена батюшка все тут же и раздавал, что мы привозили, особенно детям. Через наши головы передавал людям и говорил: “На седьмое небо лепта пошла”. Сам-то для себя он совсем немного использовал, а денег и вовсе в руки не брал, говорил: “Отдайте Валентинушке”. Привезла однажды я вишню, сливу и виноград и уговариваю: “Батюшка, возьми что-нибудь себе”. А он взял одну виноградинку, одну сливку и одну вишенку — “Видишь, я уже и сыт”. Остальное — людям. В последнее время не так уже было, другие лепточками распоряжались. Сами решали: кому и сколько давать. Только простых людей, так как прежде это делал батюшка, никто подарками не наделял. Вот так я и жила: без батюшки и шагу не шагала, во всем его слушала. Когда пошла на пенсию, батюшка благословил меня работать в садике нянечкой. Проработала пять лет и заболела. Меня положили в онкодиспансер. Готовили к операции. Перед операцией отпустили домой. Дома все переделала и поехала в субботу за благословением к батюшке. “Батюшка, — говорю, — я завтра хочу причаститься, мне будут делать операцию”. — “Благословляю”. А когда собралась уходить, он меня вдруг дерг за полу. “Постой, — говорит, — смотри, у тебя две дороги: эта в землю, а эта в храм, выбирай любую”.

Я в ответ: “Батюшка, если у Господа есть такая милость, пожить-то хочется”. “Давай обет, — продолжает батюшка, — что пойдешь в храм Варлаама Хутынского служить иконе Всех скорбящих Радосте и домой — ни шагу. Приди в храм и скажи: я пришла к вам жить. Там ночуй, а в воскресенье причастись и тогда только иди домой. Екатерина староста домой (в вечность — И.И.) собирается, а ты будешь на ее месте. А врачу скажи: я исцелилась, на операцию не пойду. Попроси повторный анализ. И бей земной поклон. Подумают, что ты — “того”, с головой не в порядке!” Я дала такой обет. В храме приняли мои слова за шутку, но постепенно все устроилось.

Врач сказала мне: “Через месяц уже поздно будет делать операцию, ты на грани”. Но через две недели пришел ответ на повторный анализ: все хорошо. Врач удивлялась и выпытывала: как такое случилось? Четыре года я проработала в храме старостой, а потом в просфорне, на уборке. И батюшка все время меня вел, я без него — ничего, пустое место. Батюшка тогда еще приезжал в епархию. Иногда шутил:

“Деткам скажи, сынку, я приеду, их за уши натаскаю. А Ксютке, чтобы слушала бабушку. Я ведь был у вас недавно”. “У тебя, — говорил мне, — внучка будет монахиней”. Батюшка рассказал о своей семье: “Отец как-то вышел из-за стола, обошел вокруг хлопнул меня по плечу и говорит мамушке: “Екатерина, вот тебя кто доглядит”. Не знаю каким образом, я же здоров был, а мне дали белый билет. Работал учителем, но у меня были мысли стать священником с детства”.

У нас с Иваном, который в храме трудился плотником и на прочих работах, начались сильные ссоры. Иван и говорит мне: “Или ты, или я буду работать, а вместе нам никак”. Я к батюшке, рассказала ему.

Говорю: “Батюшка, он нужнее меня”. А батюшка отвечает: “А ты с ним ко мне приезжай”.

Приехали. Батюшка принял нас очень хорошо. Мне поставил табуреточку рядом с собой, а Ивана напротив усадил. Я опять говорю: “Батюшка, что с меня толку, а Иван дороже для храма, он все делает”. А батюшка вдруг о другом говорит: “Зинаидушка, ой, у меня так рука замерзла, ну-ка погрей мне руку”. Я глажу, дую на нее. Батюшка: “Вот видишь, какие теперь теплые руки…” А чуть погодя нам обоим: “Ведь это вражья работа: и Зинаидушка не виновата, и ты не виноват”. А потом мне тихонько на ухо: “Ты только молчи, чтобы он не говорил, и будете работать до конца”. Как приехали, я так и старалась делать, и стали мы с Иваном по-прежнему вместе работать. Батюшка говорил, что доброе слово — серебро, а молчание — золото. Однажды перекрестил рот, чтобы больше молчала. Он и сам больше любил молчание. Как только кто-то его перебьет — он сразу замолкает.

Батюшка как-то говорит: “Ты Ивану не говори, а приближенным скажи, что за его труд Господь ему обитель на небе приготовил. Но ему лучше этого не знать, а то возгордится и награду потеряет. А ты знаешь, Зинаидушка, как врагу тошно за того, кто работает в храме? Делает и скандалы и ссоры, лишь бы только раздорить”.

Одно время батюшка всем, кто к нему приезжал, говорил: “Ко мне только с пустыми руками”. Эти слова мне передала одна монахиня. А я отвечаю: “Я ничего не возьму, только одни ягодки”. Приехала, стучусь. Батюшка подошел к окну и спрашивает: “Зинаидушка, ты с пустыми руками?” Отвечаю: “С пустыми, все оставлено, только одна клубничка”. Рассердился батюшка: “Не только около моего дома, но чтобы и на Залите твоей ноги не было! Почему не послушала?” Я не видела батюшку месяца два. Ох и поплакала! Потом думаю: “Неужели батюшка не будет меня приглашать?” Написала ему письмо и он мне отвечает: “Милости просим прямо в келью”. И я приехала как ни в чем не бывало. Так батюшка учил послушанию. Он часто говаривал: “Кто благословение не выполнит, ввергается в бездну. А кто совет даст благословение не выполнять — дважды ввергнется”.

Раз собралась я ехать на остров в суконных сапогах. Лед стоял, а поверху вода до косточки. А я с тележкой, что ж, возвращаться? И в воду. Благослови, думаю, Господи. Пришла, ноги мокрые по колено. Увидела меня Валентина Алексеевна Писарева, говорит: “Пойдем, я тебя посушу”. Я подумала: “Пока сушусь а потом опять в воду? Нет, уж лучше сразу пойду”. Говорю: “Батюшка, миленький, благослови!” Он и благословил идти сразу. И опять я потопала по воде. На автобус опоздала и четыре километра шла до большака. А мороз поднялся: я и ног уже не чувствую. Только бы, думаю, не повалиться. Топаю ногами. Подошел елизаровский автобус. Села, еле ногами двигаю, согреваюсь. А приехала и даже не кашлянула. Вот оно какое — батюшкино благословение!

Батюшка благословил мне ухаживать за Ниной Владимировной, которая на протяжении сорока двух лет работала бухгалтером в храме прп. Варлаама Хутынского и в епархиальном Управлении. Сказал мне: “Смотри, она тебе мама, жалей ее как мамушку”. А ей: “Это твоя доченька”. Нина Владимировна надумала телефон проводить, я ей предложила поехать к батюшке за благословением. А она в ответ: “Доченька, зачем благословение брать на пустяки? Мы только батюшку мучаем, искушаем. Снесем заявление и нам поставят”. И у нас все не так пошло и не этак. Я говорю: “Ну что, миленькая, видишь не идут дела?” Приехала к батюшке, говорю: “Батюшка, миленький, простите, без вашего благословения не получается ничего”. А он: “Берут благословение, когда кафтан сшить, а не когда испортить”.

Батюшка как-то сказал, что надо постригать в монахини Нину Владимировну. Я и так и этак: никак мне монашеское облачение ей не заказать. Звоню, прошу о. Романа приехать и взять одежду для пострижения. Но ничего не получилось. Поехала к батюшке, а он говорит: “Скажи ей, что она царица Александра. А знаешь как у Господа бывает? Она уже монахиня. Придет туда, там с тех монахинь, которые недостойны, снимут облачение и на других, достойных, наденут”.

У меня сын не пил до 42 лет. Батюшка говорит: “День рождения сын пусть не справляет”. Я отвечаю:

“Батюшка, я же с ним не живу, я там не хозяйка”. — “Ну, пусть хоть бутылку в руки не берет. Как только возьмет, так начнет пить”. Я все сынку рассказала, но тот не послушал. А ведь батюшка ни одного пустого слова не говорит. С того самого дня рождения сын запил, но работу не бросает. Батюшка потом сказал: “Это ему за отцовский грех попущено, тот ведь ушел из жизни, и ни одного раза ни исповедался, ни причастился. Надо отца вымаливать. Кому-то за родительские грехи надо нести бремя”. Действительно, мы ведь и жили с мужем не венчанными.

Я на коленях просила его, чтобы согласился венчаться. Не согласился. И от его матери в этом не было поддержки — неверующая она была. Батюшка успокоил: “Ты у Господа венчана, потому что на коленях не раз стояла, чтобы венчаться”. “Гляди на свои грехи и смиряйся, — говорил батюшка, — что человеку не возможно, Господу возможно”.

Бывали такие случаи, что я не могла их объяснить и батюшка не объяснял. Однажды приехала, стучу, а батюшка открывает дверь и говорит: “Батюшки дома нет”. А я на коленки встала на камне. Батюшка вышел и меня по спине ударил закладкой от двери. “Батюшка, мало по моим грехам”, — говорю я. А он в ответ: “Нет, хватит, хватит”. Как-то мне говорит: “Зинаидушка, а у Господа тебе давно приготовлено жилье и питание”. Я подумала: “Наверное скоро умру”. А он мне: “Ты что, долго еще будешь жить”.

Ничего не пойму до сих пор.

Осенью 1999 года, когда в Москва была в ужасе от чудовищных терактов, мы с Галиной Ивановной, бухгалтером из Троицкого Собора, приехали на остров. А батюшка нам: “Большая гроза над городом Псковом висит, срочно надо обходить вокруг Пскова крестным ходом с Песчанской иконой Божией Матери или другой иконой и читать акафист”. Я прошу Галину Ивановну: “Уж ты скажи об этом настоятелю Собора”. Она сказала, но что-то там не получилось, да и мы забыли. Вскоре опять приехали к батюшке. А он, как увидел нас, опять повторяет: “Пока время есть, пока не нагрянула туча, срочно, сегодня же, поезжайте и крестным ходом обходите Псков”. Теперь уж мы оказались расторопнее, сразу же от батюшки пошли в Собор, взяли священника, диакона, и на машине объехали вокруг Пскова с Чирской иконой Божией Матери, акафист Ей читали. Потом, по благословению нашего старца, повторяли это не один раз. Батюшка однажды заболел. Мы привезли к нему двух врачей: заведующую поликлиникой и рядового врача. Сначала батюшку осмотрела заведующая. А батюшка вдруг попросил: “Пусть та-то беленькая меня послушает”. Потом говорит ей: “Вы живете четверо в однокомнатной квартире? Я помолюсь, так может ключи дадут мужу”. Та отвечает: “Нет, нас уже и с очереди сняли”. Он: “Да так ли?” Потом подзывает меня и шепотом говорит: “Больше заведующую не вози. Пусть лучше эта приезжает”. Эта попроще была. А дальше вот что случилось. Как и говорил батюшка, вдруг через две недели приходит с работы муж и прыгает от радости, а в руках ключи от новой квартиры. А она еще раньше мужу сообщила: “Батюшка сказал, что тебе ключи дадут, надо только молиться и батюшка помолится”. На что тот лишь рукой махнул. Но батюшка не говорит пустого! Эта врач, как приехала на остров, со слезами благодарила батюшку: “Спаси вас, Господи, за молитвы, нам дали двухкомнатную квартиру”.

У нас была книжка о блаженной схимонахине Макарии. В ней описывалось, как хожалки (келейницы) издевались над этой праведницей. Мы привезли эту книжку батюшке и говорим: “Благословите, мы Валентине дадим”. Но батюшка не благословил: “Зинаидушка, мне легче не будет. Не надо, их не исправить”.

В последнее время келейницы приказали мне ничего не говорить и не спрашивать у батюшки, и я только слушала, что он мне говорил. В это время бывало так: приезжаешь к батюшке, а келейница Николая обязательно выйдет и сядет между нами. Я прошу: “Батюшка, ну что это такое? Приедешь, каждая минутка дорога, с батюшкой хочется поговорить, а она тут”. Тогда меня совсем перестали пускать. Когда 13 марта 2002 года, в батюшкин день Ангела, я приехала его поздравить, она (Николая) меня не пустила.

“Батюшка лежит, — сказала, — он болен”. Тут я громко воскликнула: “Батюшка, миленький, поздравляем с днем Ангела, многая лета, хорошего здоровья!” А батюшка внутри дома около стола сидел и оттуда голос подал: “Зинаидушка, все хорошо будет, благословляю в путь-дорожку. Спаси тебя, Господи!” Так перекличку и делали: я на камушке стояла, а батюшка в домике. Его не выпускали на улицу и к нему не допускали.

Предпоследний раз я приехала к батюшке в конце весны. Стояла у забора, как и все, которых не пускали. Вдруг выходит охранник и спрашивает: “Кто здесь Зинаида?” Я отозвалась. Он открыл калитку и провел меня к батюшке. Оказывается, тот сам, не видя меня, почувствовал, что я приехала и позвал.

Еще на входе, Михаила меня предупредила: “Молчи, не слова не говори”. Вошла, а батюшка мне:

“Ну, иди скорей ко мне” Я к нему на коленках подползла, голову в колени. Батюшка говорит:

“Зинаидушка, я скоро умру”. А раньше батюшка мне говорил, что умрет в 2013 году. Я ему со слезами:

“Батюшка, помолитесь, чтобы я вперед умерла, как же я буду без ваших молитв мытарства проходить?” Он сразу же замолчал, а потом говорит: “Зинаидушка, не плачь, я тебе буду больше помогать, когда умру. Не плачь, а то сама скоро умрешь, а так поживешь, так Господу угодно”. Тут батюшка стал просить келейницу Михаилу: “Матушка, дорогая, благослови Зиннаидушку остаться со мной ночевать”. А та: “Нет!” Батюшка опять просит: “Ну, она на стульчике посидит рядом со мной, нам надо поговорить”. А та все: “Нет и нет”. Батюшка тогда стал меня успокаивать: “Ну, ладно, Зинаидушка, на другой раз она тебя пустит. Только ты с острова сегодня не уезжай, устройся где-нибудь на ночь”.

В начале лета я видела батюшку в последний раз. Мне чудом удалось к нему пройти. “Знай, — сказал мне тогда батюшка, — вся преисподняя вышла наверх. Бери оружие и на передовую с врагом”. Так он благословлял меня в последнюю нашу встречу. Он опять умолял келейницу оставить меня подле себя на ночь, говорил, что нам надо поговорить, но та опять не разрешила. Так я и не узнала, о чем хотел со мной поговорить батюшка.

Он для меня и сейчас, как живой. Я часто подхожу к фотографии и говорю: “Батюшка, ведь ты живой”. Как-то устала очень, пекла всю ночь, не спала, а ложиться боюсь: думаю, вдруг не проснусь? И сидеть не могу, млею. А остался на отдых всего-то один час. Взмолилась: “Господи, разбуди меня, Матерь Божия разбуди меня, батюшка разбуди меня. При жизни не давала тебе покою и сейчас не даю. Разбуди меня, я первая должна встать”. Легла и тут же уснула, как вводу окунулась. Вдруг четко слышу батюшкин голос: “Зинаидушка, вставай!” Я на коленки, плачу: “Батюшка, миленький, прости!” За один час так выспалась, словно всю ночь в постели провела, как новая пошла делать свои дела.

Какой ты счастливый, что ничего не видишь
(Рассказ жителя г. Пскова Владимира, незрячего)

(Действительно, уже долгое время я пытался бросить курить и никак не мог). Батюшка берет меня за правую руку и подносит два мои пальца, — указательный и средний, — к своим губам и удерживает их так некоторое время… Удивительно, но я проснулся уже с уверенностью, что бросил курить. Тяга к сигаретам совершенно пропала. Вот так, благодаря батюшке, эта пагубная привычка оставила меня. До сих пор я сохраняю в себе образ батюшки; часто слышу, как его голос читает во мне Иисусову молитву. Не знаю, чтобы было со мной, если бы не встретил я на своем пути о. Николая.

Только благодаря ему стал я по-настоящему православным, внутренне распрямился.

Четвероногий лекарь
(Рассказ Татьяны, г. Псков)

За неделю до смерти батюшки, к нему приехала журналистка из Москвы. С ней была дочь — маленькая девочка, страдающая тяжелой формой лейкемии. К батюшке не пускали, что, впрочем, вполне понятно — старец уже не вставал с постели. И все-таки страдающая мать упрашивала охрану пропустить, хотя бы на одно мгновение. Девочка тихо стояла рядом у заборчика. Никто не заметил, как появился кот Липа.

Словно желая поиграть, он вдруг прыгнул на девочку. Мать от испуга оторопела, а кот вцепился когтями прямо в лицо дочери, царапал ее руки… Когда показалась кровь, мать закричала… Охранники, желая помочь, открыли калитку. Туда тут же юркнул испуганный криками кот… и мать, в порыве отчаяния, рванулась следом за ним во дворик. Буквально мгновение потребовалось ей, чтобы преодолеть отделяющие ее теперь от двери дома несколько метров… И вот она уже внутри кельи старца. Батюшка лежал с закрытыми глазами, и женщина в растерянности застыла, не зная что делать. И вдруг она услышала тихий голос старца.

— Химию не надо делать, — сказал батюшка. Она тут же стала просить его святых молитв о здравии болящей дочери. Батюшка молчал и вдруг вновь повторил:

— Химию не надо делать.

Когда в скором времени они вернулись в Москву, в больнице первым делом предложили сделать химиотерапию с использованием каких-то самых современных немецких медикаментозных средств. Раньше мать согласилась бы на это не задумываясь, сочтя даже за счастье, но теперь вспомнив слова отца Николая, отказалась. Потребовала сделать повторные анализы. Сделали. И что же? Дочь оказалась здоровой.

Когда я записывал этот рассказ Татьяны, которая в свою очередь слышала его в своем храме от непосредственной участницы событий, т.е. матери той самой девочки, то уже тогда не мог успокоиться, испытывая некоторый душевный трепет. Подумайте только, каким необыкновенным образом произошло исцеление? Кот до крови исцарапал смертельно больного ребенка и тот исцелился. Исцелился именно в тот самый трагический момент! Думается, что если бы московским лечащим врачам хотя бы робко сообщили о возможности такового события, то это повергло бы их в шок, непоправимо сказавшийся на всей их дальнейшей медицинской практике… Но у Господа все возможно. Тем более, что кот… Одним словом — это был батюшкин кот, кот отца Николая. (Прим. И.И.).

Не волнуйся, твой отец будет крещеным
(Рассказ Натальи, г. Псков)

Услышала я и про старца Николая. Не упуская первой же представившейся возможности, поехала к нему за благословением и наставлениями.

Меня чрезвычайно впечатлили его необыкновенные простота и доброта, его лучистый, глубокий взгляд. Батюшка так просто отвечал на все вопросы, как будто ему было все открыто. Иногда ответ его был иносказательным, в стихах, например. Напоследок, я решила спросить о моем отце, который в то время был некрещеным и к вере относился иронически, как говорится — был атеистом. И вот я спросила у батюшки, как за отца молиться? А он мне в ответ говорит: “Не волнуйся, твой отец будет крещеным, все будет хорошо”. В тот момент для меня это показалось просто успокоительными словами, не более.

Молиться я, конечно, за отца продолжала, чтобы Господь просветил его и привел к вере, но по маловерию сомневалась, что сбудется то, о чем я прошу. Это казалось мне несбыточной мечтой. Однако пути Господни неисповедимы… Полтора года назад моя мама сообщает мне по телефону ошеломляющую новость: мой отец крестился, причастился и даже согласился венчаться, что и свершилось спустя два месяца после крестин. Ощущение чуда не покидало меня несколько дней. С трепетом вспоминала о том, что батюшка Николай предсказал все это много лет назад; тогда, когда даже думать об этом казалось несерьезным. Но это нам, а отец Николай уже тогда прозрел столь важное для моего отца, да и всей нашей семьи, событие.

Хорошо бы, чтоб он посидел в тюрьме
(Рассказ Ф., г. Псков)

Молилась и, впрямь, верно, вымолила. Отпустили моего сына, обвинения все сняли. А он как приехал, пить начал, хулиганить: стекла дома бил и даже мебель ломал. Женился неудачно, нашел себе пару подстать. Так и живут — не жизнь у них, а мука. Думаю я теперь: ведь прав был батюшка, посидел бы мой сынок в темнице, ума может быть набрался и домой другим человеком вернулся. Теперь же всем нам остается только терпеть.

Венчаться благословляю!
(Рассказ жителя Пскова N.)

На обратном пути в автобусе мы с ней разговорились и возникла, как мне показалось, даже некоторая духовная близость. Во Пскове расстались: Л. поехала на вокзал, а я к себе домой. Жена по-прежнему упорствовала, не желая венчаться. Так прошел месяц. И вдруг у меня в голове возникла странная мысль: “А предложу-ка я выйти за меня замуж той самой Л. Уж она-то точно не откажется венчаться”. Сегодня я понимаю, что желание это было совершенно абсурдным, поскольку я даже не знал, свободна ли была Л. вступать со мной в брак, ведь, вполне вероятно, что у нее уже была семья, дети, да и вообще, захотела ли бы она решиться на такой шаг? Тогда обо всем этом я совершенно не подумал и сразу поехал к о. Николаю за благословением. Сходу попросил батюшку: “Благословите меня венчаться с Л., жена все равно отказывается”. Л. в своем далеком городе даже и не подозревала об этих событиях, писала свои стихи и, наверное, думать забыла про нашу мимолетную встречу. А я, тем временем, просил благословения на венчание с ней. Батюшка благословил. Дома я все выложил жене. И что вы думаете? Она тут же согласилась венчаться, что вскоре и произошло.

Позже о. Николай сказал мне: “Хорошо, что так поступил, а то бы мог умереть”. К сожалению, я так и не отважился выяснить у батюшки, почему умереть должен был я, ведь венчаться-то отказывалась моя жена? Наверное, грехов у меня больше и покаяния настоящего нет?

Думаю, что к этому рассказу требуется хотя бы краткое пояснение. У кого-то может возникнуть вопрос: как это батюшка мог благословить женатого человека на венчание с другой женщиной, ведь для этого пришлось бы разрушить семью, оставить без отца детей? Да, отец Николай, безусловно, такого бы делать не стал и никогда не делал. Благословляя моего знакомого идти под венец с Л., он, на самом деле, благословлял его увенчать и узаконить через Таинство брак со своей настоящей супругой. Уж он-то конечно знал, чем завершится эта история. Да и что делать, если слова и уговоры не помогают? Иногда требуются радикальные средства, ведь Господь долго терпит наши беззакония, да больно бьет… Впрочем, я более чем уверен, что не следует искать в ответах старца неких алгоритмов. Каждый случай, как правило, требовал своего собственного решения, иногда не вполне соответствующего существующим в Церкви правилам и традициям. Так, например, некой рабе Божией Г. старец дает совет: “Если уж он (духовник) очень тебя ранил, ходи в другую церковь. Никому не рассказывай об этом. В любом храме тебе будет духовник” 15. А другому человеку (В.А. Непомнящих) старец дает иной совет, так что тот имеет основания утверждать: “Батюшка не одобрял смены жизненных обстоятельств без особой необходимости” 16. Каждая болезнь требует своего лекарства, и чем более опытен врач, тем менее шаблонно его лечение. Старец — самый опытный духовный лекарь, лишь ему одному ведомы подлинные истоки наших недугов и потребные для их искоренения лекарства, пусть и не всегда для нас привычные и понятные. (Прим. И. И.).

Хочу сегодня на операцию!
(Рассказ Елены, г. Псков)

Мы сдали анализы. Когда пришли за результатами анализа крови, медсестра сказала: “Какой высокий у девочки гемоглобин, как у взрослого человека. Наверное, отдыхала в деревне у бабушки?” Я ответила: “Да нет, мы в городе были, у нас и деревни-то нет”.

В назначенный день мы пришли в больницу, отдали медсестре документы, а она сказала: “Сегодня мест нет, приходите завтра”. Дочь, как услышала это, тут же расплакалась: “Нет, хочу сегодня на операцию”. На что медсестра удивилась: “Впервые вижу, чтобы ребенок в таком возрасте сам хотел, чтобы ему делали операцию”. Когда все завершилось, медсестра предупредила, что может быть температура и посоветовала: “Если это будет, обратитесь к врачу”. Но температуры не было, по батюшкиным молитвам, все прошло и завершилось на удивление благополучно.

Мне предстояла операция по удалению желчного пузыря. По заключению врачей, там образовался конгломерат из камней размером в шесть сантиметров и иным образом вылечиться было невозможно. Я боялась полостной операции: годы ведь не молодые, а операции у нас в городе делали по старинке.

Решила причаститься и съездить к батюшке Николаю за благословением. Приехала как раз к началу литургии. Храм был полон паломниками. Батюшку после окончания службы окружили плотным кольцом, не давали ему прохода, каждый хотел задать свой вопрос. Мне было никак не подойти и только в притворе я, оказавшись у батюшки за спиной, негромко спросила: “Батюшка, благословите ли мне делать операцию?” Отец Николай резко ко мне обернулся и сказал: “Операцию делай, не откладывай и еще записочки писать мне будешь”. Эти слова меня очень укрепили и обнадежили. “Все будет хорошо”, — уверилась я.

В больничной палате нас было четверо. Ожидая полостной операции, я все-таки переживала: очень не хотелось, чтобы резали. Вдруг мне сообщают, что будут делать операцию с помощью новейшего оборудования, без всяких разрезов, а с помощью прокола. Я очень удивилась (и мои соседи по палате тоже), потому что такая операция, как правило, делалась за деньги, мне же предложили сделать ее безплатно. Врач, правда, предупредил, что могут возникнуть проблемы, т. к. конгломерат большого размера, тогда все равно придется резать. К счастью, по батюшкиным молитвам, все прошло без всяких осложнений и, к удивлению всех соседей по палате, на четвертый день меня выписали домой. Находясь в больничной палате, я видела, как тяжело переносили больные последствия полостной операции: часто, увы, имели место многочисленные осложнения.

А записочки с вопросами, когда к батюшке уже не пускали, я действительно писала много раз...

Батюшка всегда помогал нам
(Рассказ Надежды, г. Санкт-Петербург)

Прошло время, и у нас возник вопрос о расширении квартиры. Дочка подрастала и ютиться на наших скудных метрах стало очень неудобно. У меня были некоторые ценные вещи, которые я решила продать и использовать вырученные деньги на доплату за новую квартиру. Эти вещи я передала одной знакомой, которая вызвалась их быстро продать. Но шло время, ни денег, ни вещей обратно, я не получала. Поехала к батюшке. Тот говорит: “Сама виновата, сама отдала. Но ты ее не ругай, ты за нее молись”. Я спрашиваю: “Так как же я поменяю квартиру, у меня ни денег, ни вещей?” А он: “Поменяешься, поменяешься”. Я уехала в недоумении: как, мол, это поменяюсь, с чего вдруг? Но вскоре все действительно благополучно разрешилось — именно так, как говорил батюшка. Моя престарелая тетушка, которой требовался уход, согласилась съехаться с нами в одну квартиру. Так и сделали. С тех пор, по батюшкину благословению и благодаря моей тетушке, — Царство ей Небесное, — мы живем в просторной благоустроенной квартире.

Безчисленное количество раз помогал нам батюшка. Все в нашей жизни было связано с его благословением и молитвой. Дочка ли заболеет, я ли — звоню на остров Залита батюшке, и все тут же чудесным образом разрешается.

Дочка выросла, и мы задумались, куда ей поступать учиться? Батюшка благословил идти по медицинской линии, в медицинское училище , а потом, когда освоится, поработает — и в институт. По батюшкиным молитвам, все так и получилось. Дочка поступила в училище, окончила, работает по специальности и со временем, даст Бог, поступит в медицинский институт.

Однажды я поделилась с батюшкой радостью, что часто бываю на острове Залита и имею возможность с ним общаться. А он в ответ: “Да, если бы не мамочка ваша, — она сейчас в Царствии Небесном молится за вас, — так вы бы на остров Залита и не попали…”

Батюшка задолго до своей смерти, еще до 1999 года, когда его не стали выпускать, говорил: “Я буду в тюрьме”. Мы не могли тогда понять, в какой же это тюрьме он будет? И только теперь поняли, о чем шла речь: ведь, действительно, три года его не выпускали — вот какая была у него тюрьма!

Ваших гробов не вижу, идите на работу!
(Рассказ Евгении Петровны, г. Псков)

Много лет спустя я сильно заболела. На работу долгое время ходить не могла. Возникали даже мысли о смерти. Поехала на остров к батюшке, узнать, что делать? Стала ему жаловаться на здоровье. А он в ответ: “Ваших гробов не вижу, идите на работу!” Приехала я в епархиальное Управление, пошла к Владыке и передала наказ о. Николая. Владыка выслушал и говорит: “Что ж, выходи на работу”. Я приехала домой. Думаю, что ж я такая больная пойду работать? Посижу еще месяц дома, а потом уж и пойду. День, второй сижу, и так вдруг душа заболела. Что ж, думаю, я батюшкино благословение-то нарушаю? Нет, надо идти. Так и сделала. За делами, за работой болезнь как-то забылась и отошла от меня. А батюшка потом сказал мне, что торопил меня потому, что мое место могли занять.

Сидели мы как-то с батюшкой на лавочке возле его домика. Я ему говорю: “Как хорошо, батюшка, что вы даете всем духовные советы, наставляете, молитесь за всех”. А он: “Да это не я делаю, это все Господь!”

Игумен Иоанн, настоятель храма в п. Павы, как-то рассказывал об одной своей поездке к о. Николаю. Зашел он к батюшке в келью, а тот держит на руках кота, да все его ругает. И ленивый де он, и чревоугодник, и то делает не так, и это. Игумен Иоанн слушал, слушал, да вдруг и понял, что ни коту все это батюшка говорит, а ему. Это он сам — и такой и этакий, и то делает не так, и это…

В гостях у старца
(Рассказ доктора медицинских наук Сергея Жабина, г. Новокузнецк)

Было это 6 лет назад. Почти неожиданно для себя, но, успев получить благословение священника Александро-Невской Лавры, я в числе пестрой группы паломников (старики, дети, много женщин) отправился в путь, на остров Залита к отцу Николаю.

Говорили, что он болен. Монахи Лавры посылали к нему врачей.

Плыли мы к нему на моторных лодках — местные жители зарабатывают на перевозке паломников. Озеро большое, берега не видно. Путь занял минут 15-20. Вышли на берег. Обычное село. Пьяные мужики — рыбаки.

Показали нам маленький домик, из которого выглянула старушка. Вскоре вышел отец Николай. Рядом с ним молодой паренек. Оказалось — охранник. Через некоторое время паренек ушел — пришел другой.

А отец Николай беседовал с людьми. Одна женщина безутешно рыдала. Видно, принесла свое горе — как старец рассудит?

Другая спрашивала: “Надо ли вернуться сыну из Мурманска в Питер? Где жить и работать?” Отец Николай отвечал четко и коротко: “да, переехать”, “жить и работать в …(таком-то городе)”. Подошел под благословение и я. Спросил по делам личным и профессиональным.

Честно признаюсь, первоначально ехал из любопытства: оказался промежуток в делах — располагал свободным временем. А увидел отца Николая — получил от него очень своевременный и нужный совет. И уже дома абсолютно сознательно думал о новой к нему поездке.

Старец благословил сходить в храм, где он прежде служил. Время экскурсантов ограничено — удалось только свечи поставить. Народ на службу собирается, а мы спешили рассаживаться в лодки.

Три наших лодки отплыли и столько же причалили — кому-то еще нужны советы отца Николая...

* * *

Завершить эту главу мне бы хотелось рассказом “Сквозь время и расстояние” (о прозорливости старцев), который в 1994 году был опубликован в журнале “Благодатные лучи”, чтобы еще раз показать насколько старческое служение отца Николая являлось полтью от плоти Божественного замысла о спасении рода человеческого. И сейчас и прежде — всегда! — расставлял Господь в бушующем житейском океане путеводные маяки, — святых праведных людей, — чтобы светили они всем блуждающим во тьме, нуждающимся и ищущим спасения. И мысль их, не знающая преград, пронзала время и пространство, и слово их, исполненное благодатной возрождающей силой, как весть о славном Воскресении Христовом, воскрешала души из мерзости греховного запустения и безпросветной пропасти неверия. (Прим. И. И.).

Сквозь время и расстояние
(О прозорливости старцев)

Помимо молитв за грешный мир, помимо великого значения, как живой иллюстрации возможного проведения в жизнь евангельских истин Божественного Спасителя мира, эти святые, эти подвижники, эти яркие светильники, на наших глазах горящие огнем Божественной правды, не только они сами, но и их великие уюты, хижины, обители, как яркое зеркало, мгновенно ослепляют нас таким лучистым светом, что на фоне его проектируются сразу все наши отрицательные стороны, все наши недостатки, весь позор и вся неприглядность наших внутренних привязанностей к миру и похотям его.

Как Закхей, который влезал на дерево, ради простого любопытства, как только лишь увидел Божественного Спасителя мира, от Которого ему ничего не было нужно, к Которому привлекали его только лишь слухи о Его великой святость, о Его неземной правде, и которому достаточно было увидеть это воплощенное смирение, эту идеальную кротость, чтобы на фоне яркого света, излучаемого Им, мгновенно увидеть все свое несовершенство, всю свою греховность. Пораженный всем этим, Закхей мгновенно воскликнул: “Господи, половину имения моего я отдам нищим, и, если кого чем обидел, воздам вчетверо; а Иисус сказал ему: “ныне пришло спасение дому сему”. Точно такой же психологический процесс совершился у этих скитских стен и с душами неверующих, насквозь пропитанных отрицательными началами Гоголя, Киреевского и других...

Никогда не должно сомневаться в ответах, получаемых от старцев, ибо они ничего не говорят без цели, но все на спасение души. По свидетельству святых отцов, кто вопрошает старцев, тот должен и сохранять советы их до самой смерти; кто не сохраняет их, тому это послужит в погибель. Кто вопрошает и ослушивается, тот раздражает Бога.

Никогда не следует об одном и том же деле вопрошать разных старцев, а не вопрошать опять того же самого, потому, что самый первый ответ идет от Господа, а второй от рассуждения человека в старце. (В. П. Быков “Тихие приюты”, 1913 г.).

Рассказывают такой случай. Недалеко от Оптиной пустыни жил помещик, который хвалился, что стоит ему только взглянуть на о. Леонида Наголкина, как он сейчас же насквозь увидит его. Вот однажды этот помещик и приехал к старцу. Келья, по обыкновению, была полна народом. Входит в келью. Росту он был очень высокого и чрезвычайно полный. Отец Леонид имел такой обычай: когда хотел произвести на кого-нибудь особенное впечатление, то, загородив глаза рукою, приставя ее ко лбу козырьком, как будто рассматривал какой-нибудь предмет на солнце. Так он сделал и при входе этого помещика. Поднял руку к глазам, смотрит и говорит: “Эка остолопина идет! Пришел насквозь увидать грешного Леонида, а сам, шельма, семнадцать лет не был на исповеди и у Святого Причастия”. Помещика эти слова так поразили, что он весь затрясся, а после плакал и каялся, что он, действительно, неверующий грешник; что он, действительно, семнадцать лет не исповедывался и не причащался Христовых Тайн...

У одной госпожи, в течение многих лет, страдал алкоголизмом ее любимый старший брат. Что человек ни перепробовал, к кому ни обращался, ничего не выходило, а, между тем, у несчастного рушились и здоровье, и средства. В конце концов дело стало так, что лечившие его врачи объявили, что, если не прекратить пить, то у него произойдет паралич сердца, и он погибнет. Бедная женщина потеряла голову и, не зная, что делать, вспомнила, что в Оптиной пустыни есть такой великий и праведный старец, который молитвою все может сделать: зажмурила глаза, и, хотя никогда не видела о. Амвросия, мысленно представила его себе и начала мысленно же просить его о помощи брату. Так как это было около ночи, вскоре после этого она заснула. И видит во сне подходит к ней старый старичок, она сразу поняла, что это был старец Амвросий, и говорит ей: “Купи в аптеке на четвертак травы черногорки-старонос, мелко изрежь, наполни две столовых ложки; завари в чайнике кипятком на пять чайных чашек; дай полчаса настояться в печке, потом вынь, и пусть больной выпьет все пять чашек зараз, в теплом или холодном состоянии, это все равно. Так как трава эта очень горькая, то ее можно пить с сахаром или с медом. После приема может случиться рвота, но этого пугаться не должно, — это значит, что средство подействовало. Если после этого приема будет опять позыв на водку, то прием надо повторить”.

Не желая упускать золотого времени, сердобольная сестра приготовила лекарство и уже почти на ночь напоила брата. К великому ужасу ее, перед тем, как ложиться спать, поднялась у брата такая рвота, что у бедной женщины, как говорится, опустились руки.

Но вот она заснули и снова видит этого же самого старичка, который подходит к ней и говорит: “Не бойся, матушка, я тебе говорю, не бойся. Это безвредно, а рвота — это винное гнездо разоряется”.

Много лет спустя эта женщина отправилась в Оптину пустынь, и каков же был ее нравственный восторг и удовлетворение, когда она увидела старца Амвросия именно таким, каким она его видела во сне…

Отец Венедикт, письмоводитель старца Амвросия, рассказывал: “Приходили к батюшке Амвросию ежедневно сотнями письма. Прочитать, просмотреть их все во время не было никакой физической возможности. Батюшка начинает безпокоиться и спрашивать, не получено ли было от такого-то письмо. Ну, где же упомнить. Тогда он сам подходит к письмам, вынимает письмо и начинает, не читавши его, говорить, что ответить автору этого письма. Распечатываю письмо, читаю, оказывается, действительно, как раз об этом и спрашивают батюшку...”

Отец Анфим родился в городе Софии и в миру был священником. По смерти жены своей, последовавшей около 1830 года, он удалился на Св. Гору (Афон), где вначале поселился в монастыре Симоно-Петре, и там принял монашество. С 1841 года он начал юродствовать. Отец Анфим всегда старался скрывать свою внутреннюю жизнь, показывая себя неразумным, часто говорил несвязанно, как бы безсмысленно, а иногда без церемоний и побранивался.

Многие получали духовную пользу от него, смотря на сверхъестественное его терпение, а некоторые соблазнялись, считая его безумным. Он многих назидал, исправлял, ободрял и обличал. Так, однажды, в Петров пост, старец пришел в Руссик очень изнуренный; монах, служивший ему, принял его с радостью и предложил ему трапезу. Старец начал есть, а монах ходил по трапезе взад и вперед, изредка посматривая на него. Старец, как бы не обращая на него внимания, продолжал есть более обыкновенного; это соблазнило трапезного монаха, он начал мысленно осуждать старца за то, что такой сухой и изможденный монах так много ест! Смутившись от таких помыслов, он с досадою ушел из трапезы. Старец окончив обед, вышел из трапезы и сел у дверей ее. Увидев соблазнившегося приятеля своего, он пригласил и его сесть и, взяв его за руку, спросил:

— Ты, брат, знаешь ли что значит смиренномудрие?

Монах, по скромности, отвечал ему:

— Не знаю!

Тогда старец сказал ему:

— Смиренномудрие в том состоит, чтобы не осуждать никого, а самого себя считать хуже всех. Вот ты сейчас соблазнился и осудил меня, что я много ел, а того не знаешь, сколько дней я не ел? Вспомни, когда я у тебя был и ел.

Монах отвечал ему:

— Помню, отче, что ты был у нас в Вербное Воскресение, а с тех пор я не видел тебя.

Старец сказал ему:

— Видишь ли сколько дней я не ел? А ты еще осудил меня, что я много ел. Брате, Божии дарования различны; всякому дано что-нибудь от Бога. Вот мне Бог дал силу терпеть голод и стужу. Можешь ли ты стерпеть, сколько я терплю? Попытайся, сними с себя одежду, и обнаженным пройди со мной хоть до соседнего монастыря. Вот ты хоть певец, а как поешь Богу? Мысли твои находятся более на стороне, в рассеянности, а послушай как я буду петь, — старец, подняв руки к небу, с крепким стенанием запел “Аллилуйя”, и слезы ручьем полились из глаз его. Трапезный пришел в ужас и заплакал. Потом старец сказал ему:

— Вот, брате, не осуждай никого, ибо не знаешь, кому какое дано дарование, а себе больше внимай. Брат поклонился старцу и попросил у него прощения. С того времени старец сделался откровеннее со своим приятелем.

Один из иеромонахов рассказывал, что, соскучившись по отечеству, он однажды принял мысль оставить Св. Гору. Когда он об этом думал, вдруг вошел в келлию о. Анфим, чего прежде не бывало, и сказал ему:

— Божия Матерь послала меня сказать тебе, отец, чтобы ты не ходил в Россию, а если выйдешь из пустыни в мир, то впадешь в грех.

В одно время о. Анфим безмолвствовал на высотах Афона довольно долго. Брат служивший ему, привыкши утешаться беседами его, не видя его долгое время соскучился по нем и молил Бога, чтобы Он внушил старцу придти к нему для духовного утешения, и притом размышлял: “Может быть, теперь мой старец в пустыне от подвигов изнурился, я бы его утешил пищею и чаем попоил бы его”. На другой день, утром, старец пришел к своему другу и, увидав его, с улыбкою сказал:

— Вот, по желанию твоему я пришел из-за Афона; устал и ноги избил о камни; стоит ли такого труда твой чай?

Брат удивился прозорливости и испросил у него прощения за труд.

В 1862 году на Афоне была холодная и снежная зима. В это время о. Анфим на высотах Афона в глухой пустыне жил в дупле. Снег выпал большой и совсем завалил его, так что ему невозможно было выйти оттуда. 46 дней он пробыл там без хлеба; тогда как прежде в зимнее время он более находился при монастыре. Старцы Руссика, узнав что в такую холодную и снежную зиму нет у них о. Анфима, начали безпокоиться о нем, не замерз ли он в пустыне? По прошествии 46 дней, старец пришел в монастырь в полном изнурении с обмороженным лицом и руками. Скорбевший о нем брат, неожиданно увидев его, от радости воскликнул:

— Ах, отче, это ты? А мы уже вовсе отчаялись видеть тебя. Где же ты был это время?

— В дупле сидел! — с улыбкою отвечал старец.

— Что же ты там ел, отче? — спросил его брат.

— О, брате Викторе, сколько я там от бесов и от холоду пострадал, об этом токмо один Бог весть; я уже отчаялся было и в жизни своей, но св. Иоанн Креститель явился мне и избавил меня от смерти...

Из истории острова Талабск

В Псковской летописи, изданной М.П. Погодиным, как отмечает сотрудник Псковского облгосархива Е.

Кацнельсон 17, встречается краткое упоминание о “селе Талабске” под 1629 годом, по случаю того, что “откупщик Васька Болдин откупил в Талабске и других местах новые кабаки ставити”.

Во время осады Пскова польским королем Стефаном Баторием окрестные крестьяне укрылись со своим имуществом на Талабских островах. В то же время туда Иваном Грозным посланы были стрельцы с наказом непременно войти на ладьях в осажденный со всех сторон Псков. Баторий намеревался напасть на Талабские острова, чтобы выбить оттуда стрельцов и разогнать жителей, но не мог этого сделать за неимением лодок. Когда же Псковское озеро замерзло, то жители островов ушли по льду в Гдов. Отряд Батория, прибыв в Талабск, уже не застал там никого, но всякой живности, спрятанной в ямах, осталось там много. Кроме того, неприятель нашел там до 200 лодок, замерзших во льду, и много рыболовных сетей.

В 1797 г. император Павел I пожаловал село Талабск со всеми дворцовыми крестьянками в числе 136 человек, угодьями и рыбными ловлями статскому советнику Харитону Лукичу Зуеву. С этого времени начинается продолжительная тяжба помещиков Зуевых с жителями островов о земле и рыбной ловле. Тяжба эта, длившаяся более полстолетия, заключалась в следующем. Экономические крестьяне о. Талабск и Верхнего острова узнали о том, что подарены губернатору Зуеву, обратились с Всеподданнейшей просьбой о дозволении им записаться в купечество и мещанство, т. к. они, за неимением земель, хлебопашеством не занимаются и все свое пропитание добывают от рыбного промысла. Ходатайство это было удовлетворено и им позволено приписаться к купечеству и мещанству Пскова. Но так как они оставались на прежнем месте жительства, то должны были нести повинности как крестьянские, так и городские.

Считая двойные платежи повинностей для себя тягостными, местные жители возбудили ходатайство об учреждении посада с наименованием его, в честь Государя Александра Павловича, Александровским. 25 октября 1820 г. последовало Высочайше утвержденное мнение Государственного Совета, которым селения островов Талабска и Верхнего переименованы в Александровский посад.

Во время проезда Государя Александра Павловича в 1822 г. в Печоры депутаты посада Александровский на станции Корлы, недалеко от берега озера, благодарили Государя, который принял от них хлеб да соль…

С 1821 г. в посаде была открыта ратуша с должностями мещанского старосты, двух членов и бургомистра. В период с 1865 г. по 1875 г. были учреждены должности полицейского надзирателя, двух сотских, от земства — должность фельдшера. Открыты две земские народные школы: одна — в Талабске, другая — на Верхнем острове. В 1875 г. введено городовое положение, ратуша упразднена и вместо нее учреждено посадское общественное управление, состоящее из посадского головы, двух членов, 243 избирателей и 30 гласных думы.

Благодаря близкому соседству с Псковом и удобному пароходному сообщению, Талабск не раз принимал у себя именитых гостей.

В 1886 г. его посетил Великий Князь Владимир Александрович с супругой Марией Павловной.

В 1890 г. на Талабске побывал бывший главнокомандующий Кавказа князь Дондуков-Корсаков, а в 1891 г. — обер-прокурор Синода К.П. Победоносцев. Существует предание, что остров посещали царь Николай II с супругой царицей Александрой Феодоровной. К их приезду рыбаки поймали огромного сома, на цепь посадили, царице показывали. Бывала здесь, говорят, проездом в Спасо-Елеазаровский монастырь и Великая Княгиня Елизавета Феодоровна.

До самой революции ходили сюда крестные ходы из Спасо-Елеазарова, и даже из Печорского монастыря, вестимо, в зимнее время по льду.

Тогда Талабские острова насчитывали 750 дворов!

А чего стоили ярмарки! Сюда, на острова, перед новым годом съезжались купцы, крестьяне, работный люд со многих губерний.

Население островов увеличивалось в 2-3 раза. Везли все, что только пожелаешь. Несколько дней, а то и недель, шел оживленный торг. С прибылью оставались жители островов и прибрежных деревень.

Особой властью и почетом пользовались на островах, как на Талабском, Верхнем, так и на среднем — Талабенце, жерники. Обычно, это были опытные рыбаки, владельцы больших неводов и промысловых судов. Дома жерников, обшитые тесом и покрытые масляной краской, издали вещали о хозяйском достатке.

Талабчане занимались, в основном, рыбной ловлей. Пойманную рыбу отправляли в Петербург, Москву, Ригу, Варшаву. Талабский снеток сушили в специальных печах, которых насчитывалось до 119.

Ежегодно продавали от 160 до 300 пудов рыбы. В посаде имелось 12 лавок, из них две с галантерейными товарами. Хлеб, соль, масло, свечи, чай, кофе, сахар, табак и прочее всегда можно было достать в местных лавках.

Продукты эти закупались в Пскове. Мясо было редкостью и употреблялось только по большим праздникам. В посаде в 1891 г. существовало четыре трактира и один ренсковый погреб. Даже в самые неурожайные годы торговля этих заведений всегда процветала.

Только купцы, да зажиточные островитяне располагались просторно и основательно. Двухэтажные дома, магазины, различные мастерские возводились вдоль южной стороны острова, называемой Набережная. На Верхней улице селились менее состоятельные жители или просто бедняки. Сегодня сохранился комплекс из двух двухэтажных домов бывшего Александровского посада, объединенных ранее каменной стеной. В советское время здесь располагались правление колхоза и склад.

Великая Отечественная не пощадила островитян. Военные действия, каратели, бомбежки — в результате всего этого дома были выжжены, люди вывезены на оккупированные территории, многие попали в лагеря.

После победы начинали с землянок… Но поднялись и обжились. Колхоз имени Залита стал миллионером, люди обрели достаток. Лишь в перестроечные лихолетья все пошло на перекос, расстроилось и пришло в запустение. Молодежь, что еще оставалась, перебралась в города, наезжая в родные места по праздникам, да в отпуска…

Если бы не жил на острове праведник, старец Николай, то верно и те шестьдесят пять домов, что остались сегодня на Залите, опустели бы и вконец осиротели. Но… не стоит село без праведника. В последние годы здесь появилось много новых жителей, которые оставили достаток и благополучие в городах для того лишь, чтобы быть поближе к старцу.

А паломники? Их поток привлекает сюда немалые материальные средства: неплохо подрабатывают лодочники-перевозчики из местных рыбаков; опять же, есть кому предложить свежую рыбку; старушки размещают вновь прибывших на ночлег и сами с того живут… Я сознательно не перевожу действие в прошедшее время, ибо и сегодня, после кончины старца, все продолжается: и паломники, и перевозка, и ночлег. Да и вряд ли когда прекратится. Не только жизнью, но и смертью своей, и местом упокоения, старец Николай благословил односельчан. Воистину — не стоит село без праведника!

Примечания

2 Стихиры Пасхи, глас 5-й.

3 Творения свт. Иоанна Златоуста, т. 9, стр. 986.

4 Творения свт. Иоанна Златоуста, т. 4, стр. 734.

5 Святейший Патриарх Алексий II, “Церковь и время”. № 2, 1999 г.

6 Вестник Псковской епархии “Благодатные лучи”, № 3 (22), май-июль 1995 г., стр. 6-7.

7 Приводится по книге “Воспоминание о старце Николае Гурьянове”, Трифоноф Печенгский монастырь, “Книжное дело”, Москва, 2003, стр. 118.

8 Приводится по видеофильму “Свете тихий”, документальный фильм о старце Николае, ОАО “Восхождение”, 2002 год.

9 Патриарх Сергий и его духовное наследие. М. 1947. Стр. 54.

10 Справедливости ради следует отметить, что статистические сведения о составе иерархии Русской Православной Церкви, приводимые в книге “Небесный Ангел”, весьма (!) приблизительны. Читаем на стр. 26: “К этому времени (к 1944 г., — прим. И. И.) в Русской Православной Церкви на свободе оставалось только четыре архиерея…” Явная ошибка. Кто в этом сомневается, может заглянуть в Православный Церковный календарь за 1945 г., стр. 41, раздел “Архиереи Русской Православной Церкви в 1944 году”. Здесь можно увидеть портреты трех митрополитов и тридцати шести архиепископов и епископов. А еще ранее, в 1943 году, на Архиерейском Соборе в Москве, на котором митрополит Сергий (Страгородский) был избран Патриархом, присутствовало три митрополита, одиннадцать архиепископов и пять епископов. Это для прояснения степени достоверности фактов, сообщаемых нам в “Небесном Ангеле”.

11 Учиться, учиться, но не работать.

12 Вестник Псковской епархии “Благодатные лучи”, № 7 (14), июль 1994 г., стр. 15-16.

13 Подробнее с жизнью этих замечательных подвижниц можно познакомиться в моей повести “Не хлебом единым”, изданной в С.-Петербурге в издательстве “Сатисъ” в 2000 г.

14 Вестник Псковской епархии “Благодатные лучи”, № 6 (13), июнь 1994 года

15 “Воспоминание о старце Николае Гурьянове”, Трифоноф Печенгский монастырь, “Книжное дело”, Москва, 2003, стр. 76..

16 Там же, стр. 90.

17 Е. Канцельсон, историческая газета “Псковские хроники”, № 9, 1999.