Преп. Серафим был носителем особой, ему присущей серафимовской радости, и радость его передавалась людям, соприкасавшимся с ним. Обретение святых мощей преп. Серафима было по-особому воспринято всем верующим народом. И в Троицком соборе Александро-Невской Лавры, и в Богоявленском патриаршем соборе в Москве не прекращался поток паломников. Из разных городов и весей, группами и в одиночку приезжали люди, чтобы поклониться святым мощам, поставить свечу. Я думаю, что обретение мощей Преподобного и их перенесение в Дивеево должно объединить сегодня русских людей и подвигнуть их к стяжанию мира в душе и примирению в обществе, помочь возрождению веры и Православия. АКТ ОСВИДЕТЕЛЬСТВОВАНИЯ ЧЕСТНЫХ ОСТАНКОВ
|
Братие, блюдитеся, черну нося ризу, Имейте смирение, око держа низу. Убегайте гордыни, тщеславия злаго, Еже погубляет всем небесное благо.
Зависть, славолюбие и гнев отлагайте, Постом и молитвою оных прогоняйте, Лицемерства, лености лишатися тщитесь, Но, смиренно постяся, в молитвах трудитесь;
Едино и общее все вам да будет, Не сумнитесь, понеже Бог вас не забудет. Высший брат над низким не высокомудрствуй, Но всегда себе равна быти умствуй.
Сице образ показа и Христос собою, Аще рек: кто в вас вящший, да будет слугою. Сего ради благость, мир в вас да пребывает, Кротость, воздержание в вас да водворяет.
Имейте же наипаче любовь между собою, Истинну, а не лестну, совестью благою: Сия бо вас представит небесному трону И даст некончаемой радости корону.
Во окончании сего моего завещания мир и благословение вам оставляю. Аминь. |
Успенском соборе Саровской обители благоговейным усердием Их Императорских Величеств сооружена художественная ценная рака для святых мощей новопрославляемого угодника Божия и над нею величественная сень.
Устройство гробницы преп. Серафима отличается величавою строгою красотою. Самая рака — каменная, в воспоминание великого подвига моления Преподобного на камне в Саровском лесу. Сделана рака из русского «вазелемского» мрамора желтовато-серого цвета.
Рака имеет форму продолговатого четырехугольного надгробного памятника, высотою 1 аршин 2 вершка, длиною 2 арш. 12 вершков и шириною 1 арш. и 2 вершка. Она сложена из четырех массивных плит, утвержденных на возвышенном каменном помосте, к которому с двух сторон ведут по три ступени из того же мрамора.
Рака вся кругом украшена одною резьбою, без шлифовки и позолоты, в ознаменование убогой простоты Преподобного и отречения его от благ мира.
На стене, в головах раки, на круглом щите изображен узорный четырехконечный равносторонний крест византийского образца.
На правой и левой боковых стенках, в углубленных кокошниках, иссечено точное подобие медного литого восьмиконечного креста с изображением Распятия, в продолжение 70-ти лет хранившегося среди прочих священных вещей, оставшихся после преподобного Серафима в его келлии. В углах креста вырезаны буквы: IС XС HI КА, что означает —«Иисус Христос победил».
По углам гробницы выступают пилястры с восьмиконечными крестами древнейшей формы, а по верхнему и нижнему фризам рака украшена каймою с изображением пальмовых ветвей. Все четыре стенки раки имеют вырезанные по камню соответственные надписи, сделанные на церковно-славянском языке. На стенке, в головах гробницы, по обе стороны четырехконечного креста иссечены два стиха из Священного Писания:
На обеих боковых стенках раки помещена летопись о главнейших событиях из жизни преп. Серафима.
На левой стенке по обе стороны креста-распятия иссечена следующая славянская надпись:
Крышка раки серебряная, весом около 3 1/2 пудов, и представляет собою широкую покатую раму, в которую вставлено под стеклом иконописное на цинке изображение преп. Серафима, во гробе лежащего. По углам крышка священной раки украшена чеканными изображениями шестокрылых серафимов, а между ними, по всем четырем сторонам крышки, славянскою вязью написан тропарь, общий преподобным. Крышка запирается на замок.
На внутренней доске крышки награвировано:
В каменную раку ставится дубовый гроб — художественное воспроизведение дубовой колоды, в которой 70 лет хранились всечестные останки Преподобного, и уже в него вставляется кипарисовый гроб со святыми мощами. Дубовая колода, длиною в 2 арш. 8 1/2 вершк. и в диаметре 14 вершков, окована тремя железными обручами, с разветвлениями в виде дубовых листьев, и снабжена по сторонам 10-ю подвесными скобами из витого железа, для несения гроба на руках.
Четыре базы и на них колонны из киевского лабрадора поддерживают сень, которая имеет в общем вид часовни со стрельчатою кровлей, в старинном владимиро-суздальском стиле. Сделанная из позолоченной бронзы тонкой чеканной работы сень увенчивается 5-ю луковичными главами. В арках и кокошниках среднего купола сени находятся следующие иконописные изображения святых и событий из жизни преп. Серафима:
В окнах среднего купола сени находятся иконы святых, творениями коих преп. Серафим назидался: святители Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст, Исаак Сирин, Макарий Великий, Иоанн Лествичник, Амвросий Медиоланский, препп. Антоний и Феодосий Киево-Печерские, Зосима и Савватий Соловецкие, Сергий Радонежский и другие.
По углам архитрава помещаются 8 иконописных изображений пламенных шестокрылых серафимов, а между этими изображениями и кокошниками поставлены иконы святых: Исидора и Агафии, имена которых носили родители преп. Серафима, Прохора (мирское имя Преподобного) и тех дневных святых, память которых празднуется церковью в дни рождения и кончины преп. Серафима.
Над капителями колонн находятся иконы Ангела Хранителя и святых, тезоименитых Государям Российским, споспешествовавшим делу прославления новоявленного угодника Божия, и Августейшей Семьи ныне благополучно царствующего Государя Императора.
Вокруг раки во всех четырех арках сени идет ряд лампад, а на восточной площадке помоста утвержден большой свещник.
Общий характер настоящего сооружения — весь материал для которого исключительно русский — отличается стройностью и строгостью линий.
Общая стоимость раки с сенью около 35 000 руб.; вес всей гробницы с сенью около 2 000 пудов, а одной раки — до 100 пудов.
Составление проекта всего сооружения, а также наблюдение за производством работ и установкою на месте Высочайше возложено на князя М. С. Путятина.
(«Прибавления к церковным ведомостям». 1903. №29.)
«Курских епархиальных ведомостях» напечатано следующее заявление курского гражданина Александра Николаевича Миленина:
«Около ста лет тому назад покойный дед мой, курский купец Иван Иванович Миленин, был в Саровской пустыни у подвизавшегося там угодника Божия Серафима, желая получить от него святое благословение и наставление, чего и удостоился; при этом дед мой имел счастие получить от отца Серафима на память драгоценный дар — портрет его.
Возвратившись домой, в город Курск, дед мой объяснил все семье своей: как был в пустыни, как получил благословение и портрет от Угодника. Но о том, какое именно наставление дал ему преподобный отец Серафим, дед мой не открыл никому и вскоре умер. В 1849 г. его сын, а мой отец Николай Иванович Миленин получил в наследство от отца своего дом, в котором находился и указанный портрет преподобного Серафима; в 1857 г. умер отец мой, оставив после себя в наследство мне, Александру Миленину, все свое имущество, в числе которого и портрет отца Серафима...
В настоящее время, имея в виду наступающее священное торжество прославления святого угодника Божия о. Серафима, я считаю своим долгом поставить в известность о том, что у меня, недостойного, хранится драгоценное изображение лика преподобного Серафима,— не снимок с другого портрета, а подлинный портрет. Портрет этот очень давних лет, нарисован художественною рукою, масляными красками на полотне, натянутом на деревянной раме, изображает Угодника, по-видимому, в 50-летнем возрасте, с открытою головою, лицо белое, глаза голубые, нос прямой, усы и борода с проседью, руки соединены одна на другой на груди. Угодник изображен одетым в мантию; размер этого портрета в вышину 1 аршин, а в ширину 3/4 аршина. Желание объявить об этом явилось у меня уже около месяца, да и как было мне, грешному рабу, умолчать об этом...»
редакцию «Церковных ведомостей» поступило следующее письмо преподавателя Воронежского реального училища В. Смирнова:
«У меня хранится как святыня, издавна чтимая в нашей семье, портрет о. Серафима Саровского, писанный масляными красками на полотне. История этого портрета весьма замечательна. Сообщаю ее со слов моей матери Елисаветы Петровны Смирновой, вдовы Пензенского кафедрального протоиерея К.Ф. Смирнова, жительствующей в Пензе. Дед мой — отец моей матери — протоиерей Петр Иванович Морев скончался в Нижнем Новгороде 9-го сентября 1832 г. После его смерти бабушка моя Татиана Гуровна (сконч. в 1868 г.) осталась вдовою с пятью детьми: двумя сыновьями и тремя дочерьми. С ноября этого года и до 9-го сентября 1833 г. бабушка проживала в местном женском монастыре, помещенная туда братом своего покойного мужа, архиереем Амвросием (Моревым), бывшим впоследствии епископом в Пензе. Преосвященный с большим участием отнесся к осиротевшему семейству своего брата и взял своих племянников к себе, приняв на себя все заботы об их воспитании и образовании. При бабушке остались только дочери. Несмотря на такое заботливое отношение владыки к сиротам, бабушке жилось нелегко, так как после ее мужа не осталось никаких средств. При полной материальной необеспеченности, бабушке с семейством приходилось жить за счет милостей строгого и, пожалуй, даже довольно сурового владыки-благодетеля. Будучи весьма религиозной, бабушка безропотно переносила постигшее ее горе и благодарила Господа за посланного Им ее благодетеля, считая свое несчастие испытанием Божиим.
Сосредоточиваясь более и более на мыслях религиозного характера, бабушка особенное удовольствие и наслаждение находила в чтении житий святых угодников и в беседах об их подвигах. Ей страстно, между прочим, хотелось повидать о. Серафима Саровского, о святой жизни которого приходилось слышать много удивительных рассказов, и принять от него благословение. Но наличность условий ее обстановки не позволяла ей осуществить свое желание. Это желание казалось бабушке настолько неосуществимым, что она даже никому и не высказывала своей мечты. Она затаила ее в себе и не считала себя вправе говорить кому-либо об этом, чтобы не казаться недовольною тем, что послал ей Господь.
Но вскоре желание ее видеть о. Серафима осуществилось, хотя и не так, как она могла бы предполагать, если бы считала это возможным. Однажды в монастыре явился монах-послушник, отыскал здесь мою бабушку и, передав ей портрет о. Серафима, заявил, что о. Серафим благословил этим портретом и велел ему отнести его именно моей бабушке. Вместе с портретом монах передал бабушке и пять сухариков черного хлеба — по числу сирот. Посылая эти сухарики, о. Серафим, по словам монаха, велел передать бабушке: «Не печалься, вдова! Трудно живется тебе, но Бог милостив. Он прокормит твоих сирот. Вот тебе сухарики». Сухарики эти были ромбической формы, в вершок длиною.
Когда именно прислан был портрет, точно неизвестно, но достоверно, что в период времени от 9-го сентября 1832 г. до 9-го сентября 1833 г.
Остается сказать несколько слов о самом портрете. Он, как уже выше упомянуто, написан на полотне масляными красками, вероятно, домашним монастырским художником. Полотно натянуто на тонкую сосновую доску 38,5 см в длину и 31 см в ширину. Портрет вставлен в сосновую рамку, окрашенную в желтый цвет, с черными шашками по углам».
(«Прибавления к церковным ведомостям». 1903. №31.)
«В начале тридцатых годов я был студентом Московского Университета,— так начал свой рассказ Андрей Филиппович, — и, как и многие из моих товарищей, я увлекся западным вольнодумством: в Бога не верил, над обрядами православной Церкви смеялся.
В 1832 г. мне случилось проживать недалеко от Саровской пустыни. Слава о Саровском пустыннике и его прозорливости в это время циркулировала уже по всей России. Из любопытства и мне захотелось повидать этого старца. И вот я в Сарове. Справляюсь об о. Серафиме: мне говорят, что он в своей пустыньке; указывают мне дорогу, и я иду,— иду не с целью получить назидание, как все поклонники, а поглумиться над старцем. Подхожу и вижу: старец сидит над колодцем и смотрит в него. Неверие охватило мою душу и вызвало глумление над старцем. Чем бы заниматься каким-нибудь делом, а старик бездельничает, сидит и смотрит в колодезь, думал я, а еще почитают его святым. Осудил и народ русский за его темную и безотчетную веру. Старец сидел ко мне спиной и меня не видал. Но вдруг он поднимает руку и приглашает меня ею подойти ближе. Подхожу. «Смотри на дно колодезя». Смотрю. «Видишь, говорит старец, вода бьет ключем из земли и вместе с нею поднимаются песчинки: они поднимаются и падают, поднимаются и опять падают, а вода остается чистою. Эти песчинки не могут возмутить воды. Так и вы, вольнодумцы, стараетесь возмутить Церковь Православную, замутить ее чистое и святое учение, подобно этим песчинкам, с своим учением будете падать вниз и вы, а учение св. Православной Церкви будет стоять чистым во веки». Когда о. Серафим говорил эти слова, у меня по всему телу пробежал мороз, волосы на голове зашевелились. Пораженный прозорливостью старца, я пал пред ним на колена, исповедал пред ним свой грех неверия и глумления над Православием и слезно просил его молитв и благословения. Ни слова укора, только теплотою и любовию дышало его наставление и согрело мое холодное сердце верою и любовию к Богу. И с тех пор я переродился, из неверующего сделался верующим. И вам, любезные юноши, даю сердечный совет быть в постоянном послушании Православной Церкви». Так закончил свой рассказ покойный добрый старец А. Ф. Леопольдов.
(«Душеполезный собеседник». 1903.)
Далее приводятся воспоминания его дочери Елизаветы Александровны.
«Семья моего отца была исключительной по своим твердым убеждениям и моральным устоям. Это была старая московская дворянская семья, принадлежавшая к внешнему дворянскому кругу, но, помимо и выше традиций дворянских, в семье Самариных незыблемо хранились устои Православия...
В 1919 г. А. Д. Самарин был второй раз арестован. Суд состоялся в зале бывшего Дворянского собрания. С обвинительной речью выступил Крыленко. Смысл его речи был цинически откровенен. Он сказал, что, «конечно, не внешние обстоятельства дела инкриминируются Александру Дмитриевичу, все это не имеет существенного значения. Суть в том, что в то время, как мы — советская власть и пролетариат — боремся за уничтожение здесь на земле всяческих предрассудков, сковывающих свободу человека, в том числе и веры в «так называемого Бога», он, Самарин, смеет противостоять революционному движению народных масс и своей деятельностью и личным примером противодействует ему. А потому приговор может быть только один — высшая мера наказания». Но вот подсудимым дано было «последнее слово». Александр Дмитриевич говорил после всех:
«Государственный обвинитель совершенно верно и справедливо сказал, что вменяемые мне в вину нарушения закона, по существу, только повод для привлечения меня к суду как тягчайшего преступника. Из всего сказанного им следует, что процесс, который здесь разбирался, является не моим личным процессом, не процессом Александра Самарина, а процессом «за Бога» и «против Бога». И я, пользуясь предоставленным мне словом, открыто заявляю: Я — за Бога, — и какой бы приговор, вы, граждане народные судьи, мне ни вынесли, я приму этот приговор как приговор свыше, как ниспосланную мне возможность делом подтвердить то, что составляет смысл и содержание всей моей жизни. И об одном лишь буду молиться, чтобы Господь послал силы всем близким мне по духу людям бодро и твердо встретить то, что мне по Божьей воле предстоит».
Эти слова произвели огромное впечатление на слушавших (зал был переполнен), многие плакали. Суд удалился для вынесения приговора. Наконец часу в третьем утра появился.
После долгого перечисления всех пунктов обвинения последовал приговор: Самарина Александра Дмитриевича — к высшей мере наказания — расстрелу (в зале раздался как бы общий вздох всех присутствующих)... была сделана длительная пауза, потом: «...но ввиду победоносного завершения борьбы с интервентами, суд находит возможным заменить эту меру заключением его в тюрьму впредь до окончательной победы мирового пролетариата над мировым империализмом».
После окончания всей длинной процедуры чтения приговора нам разрешили подойти к арестованным. Мы кинулись к отцу, и многие с нами стремились выразить радость, глубокое уважение. Почему-то особенно помню сияющие глаза студента Сергея Алексеевича Мечева. Знаю, что тяжело переживал эти события отец Алексей Мечев.
Этот памятный день был 2 января, день памяти преп. Серафима, которого так особенно чтил мой отец.
Имея особую веру и любовь к преп. Серафиму, отец всегда обращался к нему с молитвой и не раз получал от Преподобного утешение и помощь. Отец мой не был из числа тех людей, которые любят говорить о снах и придавать им значение. Но вот сон, о котором он сам говорил с радостью и большой теплотой, как бы о виденном и воспринятом реально. Видел он моего младшего, умершего в 5-летнем возрасте, братца Сережу, мальчика, которого особенно все любили за его удивительно отзывчивое сердце и какую-то тонкость душевную... Сережа в этом сне бегал по зеленой лужайке, на солнце, по траве и цветам и догонял удивительно красивых бабочек, а преп. Серафим ласково улыбался, глядя на мальчика, как бы охраняя его, и называл: «Сереженька, Сереженька!» Тут же, около, в этом светлом сне была и моя мать в белом платье и радостная. Этот сон был как бы ответом на предшествовавшие размышления отца о словах молитвы: «Со святыми упокой».
Второе общение и помощь от преп. Серафима моему отцу были также в заключении, в одиночной камере внутренней тюрьмы в 1925 г. В это время он был крайне измучен одиночным заключением и допросами, и сердце стало приходить в упадок, давая тяжелые сердцебиения. В таком состоянии он лежал на койке. Это был день святой великомученицы Варвары, день Ангела его покойной матери. Отец увидел, как согбенный старичок шел от запертой двери, подошел к нему, и он ощутил присутствие преп. Серафима, который положил ему на сердце кончик своей мантии, и сердцебиение прекратилось, наступил покой.
У моего отца была иконка преп. Серафима, сопутствовавшая ему во всех арестах и изгнании; и если ее отбирали, то потом опять возвращали ему. Изображение было написано на частице доски гроба, в котором преп. Серафим лежал до открытия его мощей. Это была небольшая, но очень толстая простая дощечка. Икона принадлежала двоюродной сестре моего отца Марии Николаевне Ермоловой. Доска была распилена по ее желанию на две равные части, и на второй было также написано изображение преп. Серафима, которое Мария Николаевна оставила себе, а первоначальную иконку отдала моему отцу, зная его особую любовь к преп. Серафиму. В день своей смерти отец благословил этой иконой меня.
Многие молитвы из службы преп. Серафиму отец положил на ноты и любил этим пением почтить преп. Серафима в день его памяти.
В 1925 г., незадолго до последнего ареста, мой отец совершил впервые путешествие в Саров к мощам преп. Серафима на праздник 19 июля. Меня он взял с собой, и это одно из самых светлых и прекрасных воспоминаний моей юности. Лето, солнце, жара, бескрайние тамбовские поля, и мы идем пешком от Арзамаса до Сарова 60 верст, оставив все попечения и заботы. Дивеево с его прозрачной чистотой, внутренней и внешней, пленило меня, там мы провели два дня; дальняя дорога через Саровский лес, величавый, прохладный, а за ним небольшая речка Сатис, и за ней неожиданно встает перед путниками белый монастырь. Вечером долгая торжественная всенощная, а наутро праздничный звон, несметные толпы народа, множество приехавших издалека, и местные женщины в своей красивой мордовской одежде и ярких разноцветных платках; незабываемое саровское монашеское пение в соборе и после обедни всех объединивший крестный ход с мощами Преподобного, которые обносят вокруг собора. Под ноги духовенства, как белые птицы, летят холсты, бросаемые крестьянами. И все это под покровом преп. Серафима, ради него. И отец мой, такой легкий, полный радости, что он попал к преп. Серафиму. До последних своих дней А. Д. Самарин глубоко почитал преп. Серафима Саровского. Прошли тяжелые годы ссылки в Якутии. Твердая вера в Бога и любовь к Нему помогли пережить все испытания. В Костроме, тяжело заболев, Александр Дмитриевич на предложение собираться в больницу ответил: «Нечего собирать, мне хотелось бы взять с собою только образок преп. Серафима... Я жил последнее время только молитвой и вашей любовью. Спасибо вам за все». После операции перед самой кончиной стали читать канон Божией Матери «Скорбных наведение». Потом Александр Дмитриевич поднял вверх широко открытые глаза, как бы увидев что-то невидимое для нас, и сказал: «Днесь благовернии людие, светло празднуем...» (Тропарь Покрову Пресвятой Богородицы). Конец... Ни агонии, ни вздоха, ни смятения, торжественный покой. Мы замерли и долго стояли на коленях в эти удивительные минуты тишины... Заветы отца, его твердая вера в Бога и Промысл Божий, его поистине христианская кончина до конца дней моих останутся для меня самым дорогим, незабвенным образом».
(«Самарины, Мансуровы. Воспоминания родных». — М., 2001.)
Поступив в число братии, бывший настоятель о. Исаия еще год прожил и все время болел. Не будучи в силах ходить в пустынь к о. Серафиму, он никак не хотел, однако же, лишиться утешения беседовать с ним, а потому братия, по усердию, возили в тележке бывшего своего настоятеля, больного старца, в пустынь, и о. Серафим успокаивал своею беседою духовного отца и услаждал последние минуты его жизни. 4-го декабря 1807 г. на 67-м году от рождения опочил доблестный старец, оставив по себе во всех добрую память. Потеря такого собеседника, духовного отца и начальника поразила глубокою скорбию любвеобильное и нежное сердце о. Серафима. Мысли о тленности настоящей жизни, о неизбежности и нечаянности смертного часа, о Страшном суде Божием еще живее представились сердцу о. Серафима в образе почившего старца и духовного друга. Праведная душа старца Пахомия, которого о. Серафим считал не только благодетелем, но и духовным другом своим, тоже витала в загробном мире. Всякий раз, проходя мимо кладбища, он считал обязанностью зайти на могилы их, преклонить колена у священного праха и вознести молитву о них Господу.
Со смертью Исаии последующая жизнь о. Серафима приняла новое, в аскетическом смысле, высшее духовное направление. Он принял на себя еще больший труд, а именно молчальничество. «Паче всего должно украшать себя молчанием, — говорил он, — ибо св. Амвросий Медиоланский говорит, что молчанием многих видел я спасающихся, многоглаголанием же ни единого. И паки некто из старцев говорит: молчание есть таинство будущего века, словеса же суть орудия мира сего». О. Серафим стал руководиться деяниями двух древних подвижников — Арсения Великого и Иоанна, молчальника и пустынника.
К посетителям он более не выходил. Если ему самому случалось неожиданно встретить кого в лесу, старец падал ниц лицом и до тех пор не поднимал глаз, пока встретившийся не проходил мимо. Таким образом он безмолвствовал в продолжение трех лет и некоторое время перестал посещать обитель по воскресным и праздничным дням. Один из послушников носил ему и пищу в пустынь, особенно в зимнее время, когда у о. Серафима не было своих овощей. Пища приносилась однажды в неделю, в день воскресный. Трудно было назначенному иноку совершать это послушание в зимнее время, так как в пустыньку о. Серафима дороги не было. Бывало, бредет он во время вьюги по снегу, утопая в нем по колена, с недельным запасом в руках для старца-молчальника. Войдя в сени, он произносил молитву, а старец, сказав про себя «аминь», отворял дверь из келлии в сени. Сложив руки на груди крестообразно, он становился у дверей, потупив лицо долу, на землю; сам ни благословит брата, ни даже взглянет на него. А пришедший брат, помолившись по обычаю и поклонившись старцу в ноги, полагал пищу на лоточек, лежавший на столе в сенях. Со своей стороны, о. Серафим клал на лоточек же или малую частицу хлеба, или немного капусты. Пришедший брат внимательно замечал это. Этими знаками старец безмолвно давал знак, чего принести ему в будущее воскресенье: хлеба или капусты. И опять принесший брат, сотворив молитву, кланялся старцу в ноги и, попросив молитв его о себе, возвращался в обитель, не услыхав от о. Серафима ни единого слова. Все это были только видимые, наружные знамения молчальничества. Сущность же подвига состояла не в наружном удалении от общительности, но в безмолвии ума, в отречении от всяких житейских помыслов для чистейшего посвящения себя Господу.
Молчальничество о. Серафим соединил еще со стоянием на камне. В глухом лесу, на половине пути от келлии к монастырю, лежал необыкновенной величины гранитный камень. Вспомнив о трудном подвиге святых столпников, о. Серафим решился принять участие в подвижничестве сего рода. Для сего он восходил, чтобы не быть ни от кого видимым, в ночное время на этот камень для усиления молитвенного подвига. Молился он обыкновенно или на ногах, или стоя на коленях, с воздетыми вверх, подобно св. Пахомию, руками, взывая мытаревым гласом: «Боже, милостив буди ми грешному». Чтобы уравнять ночные подвиги дневным, о. Серафим и в келлии имел камень. На нем он молился во время дня с утра до вечера, оставляя камень только для отдохновения от изнеможения сил и для подкрепления себя пищею. Такого рода молитвенный подвиг он нес по времени в течение тысячи суток. От стояния на камнях, от трудности этого молитвенного подвига тело его очень заметно изменилось, в ногах возобновилась болезнь, которая с этого времени до кончины дней не переставала мучить его. Отец Серафим понял, что продолжение таких подвигов повело бы к изнурению сил духа и тела, и оставил моление на камнях. Подвиги сии он проходил в такой тайне, что ни одна душа человеческая не ведала о них и не догадывалась. К бывшему после Исаии игумену Нифонту был тайный запрос об о. Серафиме от епископа Тамбовского. В бумагах обители сохранился черновой отзыв Нифонта, в котором настоятель отвечал: «О подвигах и жизни о. Серафима мы знаем; о тайных же действиях каких, также и о стоянии 1000 дней и ночей на камне никому не было известно». При кончине дней своих, чтобы не остаться загадкой для людей, по подобию других подвижников, в числе прочих явлений своей жизни он в назидание слушателям рассказал и о сем подвиге некоторым из братии.
Отец Серафим со времени смерти старца Исаии, наложив на себя труд молчания, жил в пустыне своей безвыходно, точно как в затворе. Прежде он хаживал по воскресеньям и праздникам в обитель причащаться Святых Тайн. Теперь, со времени стояния на камнях, у него болели ноги; ходить он не мог. Было неизвестно, кто его причащает Святых Тайн, хотя ни на минуту не сомневались, что он без вкушения Тела и Крови Христовой не оставался. Строитель созвал монастырский собор из старших иеромонахов и вопрос о причащении о. Серафима предложил на рассуждение. Решили же дело так: предложить о. Серафиму, чтобы он или ходил, если здоров и крепок ногами, по-прежнему в обитель по воскресным и праздничным дням для причащения Святых Тайн, или же, если ноги не служат, перешел бы навсегда жительствовать в монастырскую келлию. Общим советом присудили спросить через брата, носившего пищу по воскресеньям, что изберет о. Серафим. Брат, в первый же приход к старцу исполнил решение Саровского собора, но о. Серафим, выслушав безмолвно предложение собора, отпустил брата, не сказав ни слова. Брат, как дело было, передал строителю, а строитель велел ему повторить соборное предложение в следующее воскресенье. Принеся пищу на будущую неделю, брат повторил предложение. Тогда старец Серафим, благословив брата, вместе же с ним отправился пешком в обитель. Приняв второе предложение собора, старец показал, что он не в силах был, по болезни, ходить, как прежде, по воскресным и праздничным дням в обитель. Это было весною, 8 мая 1810 г.
(Архим. Серафим (Чичагов). «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря». — СПб., 1903.)
О МОЛИТВЕ
стинно решившиеся служить Господу Богу должны упражняться в памяти Божией и непрестанной молитве ко Иисусу Христу, говоря умом: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго; в часы же послеобеденные можно говорить сию молитву так: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитвами Богородицы помилуй мя грешнаго; или же прибегать собственно к Пресвятой Богородице, моляся: Пресвятая Богородица, спаси нас; или говорить поздравление Ангельское: Богородице Дево, радуйся! Таковым упражнением, при охранении себя от рассеяния и при соблюдении мира совести, можно приблизиться к Богу и соединиться с Ним. Ибо, по словам св. Исаака Сирина, кроме непрестанной молитвы, мы приблизиться к Богу не можем (Сл. 69, лист 142).
В церкви на молитве стоять полезно с закрытыми очами, во внутреннем внимании; открывать же очи разве тогда, когда уныешь или сон будет отягощать тебя и склонять к дреманию, — тогда очи обращать должно на образ и на горящую перед ним свечу.
Если в молитве случится плениться умом в расхищение мыслей, то должно смириться перед Господом Богом и просить прощения, говоря: Согреших, Господи, словом, делом, помышлением и всеми моими чувствы. Посему всегда должно стараться, чтоб не предавать себя рассеянию мыслей; ибо чрез сие уклоняется душа от памяти Божией и любви Его, по действию диавола, как говорит св. Макарий: «Все супостата нашего тщание есть, да мысль нашу от памятования о Боге и страха и любви отвратить» (Сл. 2. Гл.15).
Когда же ум и сердце соединены будут в молитве и помыслы души нерассеянны, тогда сердце согревается теплотою духовною, в которой воссиявает свет Христов, исполняя мира и радости всего внутреннего человека.
О всем мы должны благодарить Господа и предавать себя Его воле; должны также представлять Ему все свои мысли, слова и деяния, и стараться, чтобы все служило только к Его благоугождению»
О ПОДВИЖНИЧЕСТВЕ
«Совершенная любовь к Богу, — учил он, — соединяет любящих с Богом и между собою взаимно; ум, стяжавший духовную любовь, ничего, не согласного с любовью не мыслит.
Уединение, молитва, любовь и воздержание суть четырехсостав-ная колесница, возносящая дух на небо.
Истощай тело свое постом и бдением — и отразишь мучительный помысл сладострастия.
Как дело Божие — править миром; так дело души — управлять телом.
Похоть истребляется страданием и скорбию, или произвольною, или посылаемою Промыслом.
Какою мерою меришь своему телу, в такой же мере воздаст тебе Бог праведное воздаяние ожидаемых благ.
Бог есть неложный обещатель будущих благ; веруя ему, подвижник желает будущего, как бы уже настоящего.
Если ум, совершенно забывая здешнее, более и более старается узнать будущее, это знак, что он живет в благих ожиданиях.
Хорошо бесстрастие: сам Бог дает и утверждает это состояние в душах боголюбивых.
Не будь нерадив в деятельной жизни — и просветится ум твой; сам Бог обещает это: сокровища невидимая, сокровенная отверзу тебе (Исаии 45).
Уединение и молитва — великие средства к добродетели: очищая ум, они делают его прозорливым.
Подвижничество требует терпения и великодушия, ибо миролюбие искореняется только долговременным трудолюбием.
Кто переносит с молитвою удары невольных искушений, тот делается смиренным, благонадежным и опытным.
Терпение есть трудолюбие души, а трудолюбие состоит и в добровольных трудах, и в перенесении невольных искушений. Ум, получивший некоторую часть бесстрастия, иногда бывает непоколебим, но без дел неопытен.
Кому дана вера, от того требуется воздержание, которое, укореняясь, рождает терпение — навык многотрудный. Знаком терпения служит любовь к трудам; опираясь на них, ум надеется получить обетование будущих благ.
Обещание будущих благ привязывает ум к ожидаемому, так что мы забываем и отвергаем настоящее».
Послушник Иван Тихонов рассказывает, что, поступив в Саровскую пустынь 18-ти лет и читая жития св. отцов, решился он непременно, Господа ради, возложить на себя что-нибудь для умерщвления тела. Потому он в течение трех лет домогался получить чрез каких-либо духовных особ желаемые вериги или власяницу, и когда он добыл вериги, то «восхитился тщеславною мыслию, которая неприметно закралась в глубину его сердца». Когда он пришел к о. Серафиму, то великий старец сказал ему, улыбаясь: «Вот что я скажу тебе: приходят ко мне Дивеевские младенцы и просят моего совета и благословения: один — носить вериги, а другие — власяницы, то как ты думаешь: по дороге ли их дорога-то? — скажи мне». Ничего не понимая, Иван Тихонов ответил: «Я, батюшка, не знаю». Когда же батюшка Серафим повторил вопрос, то Иван Тихонов, как уверяет, вдруг вспомнил, что ведь и он пришел к старцу за благословением носить вериги, а потому высказал о. Серафиму свою просьбу. «Как же ты не понимаешь? Ведь я тебе об этом-то и говорю!» — сказал о. Серафим. Затем старец начал объяснять ему все безумие его подвига. «Многие из св. отцев носили вериги и власяницу,— говорил о. Серафим,— но они были мужи мудрые и совершенные, и все это делали из любви Божией, для совершенного умерщвления плоти и страстей и покорения их духу, но младенцы, у которых царствуют в теле страсти, противящиеся воле и закону Божию, не могут этого делать. Что в том, что наденем и вериги, власяницу, а будем спать, и пить, и есть столько, сколько нам хочется?»
Затем, намекая на недостатки Ивана Тихонова, о. Серафим продолжал: «Мы не можем и самомалейшего оскорбления от брата перенести великодушно. От начальнического же слова и выговора впадаем в совершенное уныние и отчаяние, так что и в другой монастырь выходим мыслию и, с завистью указывая на других из своих собратий, которые в милости и доверенности у начальника, принимаем все его распоряжения за обиду, за невнимание и недоброжелательство к себе. Из этого рассуди сам, как мало или вовсе нет в нас никакого фундамента к монашеской жизни; и это все оттого, что мы мало о ней рассуждаем и внимаем ей».
«...на жизнь нашу смотреть надобно, как на свечу, делаемую обыкновенно из воска и светильни и горящую огнем. Воск — это наша вера, светильня — надежда, а огонь — любовь, которая все соединяет вместе: и веру и надежду, подобно тому, как воск и светильня горят вместе при действии огня. Свеча дурного качества издает смрад при горении своем и угасает — так смрадна в духовном смысле и жизнь грешника пред Богом. А потому, глядя на горящую свечу, особенно когда стоим в Божием храме, да вспоминаем начало, течение и конец нашей жизни, ибо как тает свеча, зажженная пред ликом Божиим, так с каждою минутою умаляется и жизнь наша, приближая нас к концу. Эта мысль поможет нам менее развлекаться в храме, усерднее молиться и стараться, чтоб жизнь наша пред Богом похожа была на свечу из чистого воска, не издающую смрада». О. Серафим внушал непрестанно заниматься умною молитвою, каждому проходить неопустительно и усердно свое послушание, не вкушать пищи до времени, определенного уставом; за трапезу непременно ходить, хотя бы и не хотел кто кушать, чтобы отсутствием не соблазнять братии; за трапезою сидеть с благоговением и страхом Божиим, с благодарностию вкушать предлагаемое; без уважительной причины и благословения не выходить за ворота монастыря, а тем более не покидать совсем иноческого пути, удерживаться от своеволия, гибельные последствия которого неисчислимы; терпеливо сносить все искушения для спасения души (Мф. 10, 22), хранить взаимный мир. Бог обитает только в жилище мира, как сказано: в мире место Его (Псал. 75, 3).
(Архим. Серафим (Чичагов). «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря». — СПб., 1903.)
На Саровской колокольне были часы, они отсчитывали не только четверти, но даже и минуты. По всему лесу слышался благолепный звон.
После переворота косточки батюшки Серафима лежали открытыми в раке без облачения, так к ним тогда и прикладывались.
И вот раз произошел случай. Одной монашенке приснился Преподобный с такими словами: не ходите в Саров, кто будет смотреть косточки, тот не увидит его в будущем веке. С полгода это продолжалось, потом мощи снова облачили.
До разгона распорядок дня в монастыре строго соблюдался. В два часа ночи в соборе, летом в Успенском, зимою в «Живоносного Источника» начиналась утренняя молитва, полунощница, затем утреня. Так служба продолжалась до 5 часов утра. По окончании все переходили в церковь Зосимы и Савватия, там всегда бывала ранняя обедня. Поздняя обедня служилась в соборах, где почивали мощи Преподобного: на зиму их переносили из Успенского собора в теплый — Живоносного Источника. После поздней обедни все монахи шли в трапезную. Там чередной инок, стоя у аналоя, читал «Жертвенник» — жития святых или какое-нибудь поучение.
В три часа дня в соборе начиналась вечерня с чтением акафиста, пением канонов Иисусу сладчайшему, Благовещению и Ангелу Хранителю. По окончании службы все шли в трапезную, а в семь вечера в церкви Зосимы и Савватия принимались за монашеское правило, с многими поясными и земными поклонами, наподобие пятисотницы. Одних земных поклонов отбивали более 100. После вечерних молитв монахи расходились по келлиям. В трапезной вся посуда была точеная из дерева — чашки, ложки, тарелки. Черный хлеб лежал перед каждым иноком на деревянной тарелке, причем краюха ставилась нерезанной. Квас варили раз в год, в марте. Заливали в бочки, закупоривали, после чего закатывали в погреб, закидывали снегом и льдом. Перед разгоном общей трапезы уже не стало, и монахи сами себе варили по келиям. Стряпали в варежках, сшитых из холста, чтобы не обжечь рук.
Раньше на Покров в монастыре раздавали всем нуждающимся теплые вещи. И стекались к Сарову бедные люди, чтобы одеться, перебиться с нуждой.
На Гермогеновском хуторе имелась точильная мастерская. Я сама видела там два громадных маховых деревянных колеса, от них тянулся привод к точильным станкам. Раньше колеса вертели с помощью конного привода, а позже крутили руками. Кипарисовые кресты, ложки резали вручную; на станке вытачивали тарелки, блюда, чашки, солонки, кружки, ножки к стульям, веретена, а также прялки и детские игрушки.
По преданию, когда были прославлены мощи Преподобного, то он сам, бывало, нет-нет да и покажется в монастыре. Видели его не раз. А отец Маркеллин, гробный монах, говорил, что косточки батюшки Серафима, мощи его, облаченные в туфельки-сандалии, иногда были в песке, и их приходилось обтирать,— ходил, значит.
Исстари повелось, что в первую неделю Великого поста монастырь закрывался и женщин в него не пускали с понедельника до вечера в пятницу. В это время в соборе совершалось неусыпное пение Псалтири на два клироса попеременно. Великим постом монахи клали особые земные поклоны, трепетно повергаясь всем телом на землю, не сгибая колен; опора была лишь на руки. Пение в Сарове было совершенно особое, столбовое. Нот не признавали, пользовались крюками. Голосовщик начинал, к нему присоединялись остальные. Последнее время голосовщиком состоял иеромонах Иоасаф. Пели громко, прямо кричали. Напевы держались древние, протяжные, напоминали голос ветра, гулявшего по обширному Саровскому лесу.
Летом, перед праздниками, служили в 3 часа малую вечерню и повечерие с чтением сборного акафиста. Поющих было не менее ста. Всенощная продолжалась до 11 часов вечера. После Воздвижения и в зимний период праздничная вечерня служилась рано, в 3 часа, а утреня начиналась ночью. Молебны перед мощами Преподобного совершались после поздней обедни и после вечерни. На это назначался особый иеромонах. Почти до самого разгона таким иеромонахом был о. Маркеллин. Прикладывались к мощам во всякое время, когда открыт собор, и во время совершения служб. К раке вели широкие лестницы, подходы были с двух сторон.
Монахиня Серафима (Булгакова)
(«Дивеевские предания». — М.: Изд-е Валаамского монастыря, 1996.)
ПАМЯТНЫЕ ДАТЫ МАРТ
14/27 Возведение в сан игумении Марии (Ушаковой), первой игумении Серафимо-Дивеевского монастыря (1862)
18/31 В Субботу Акафиста, в день Похвалы Пресвятой Богородицы, повторно освящен Троицкий собор (1990)
23/5 Изъяты св. мощи преп. Серафима из Саровского монастыря (1927)
25/7 Явление Пресвятой Богородицы преп. Серафиму (1831)
Старшую сестру, Софию, Господу угодно было вскоре призвать к Себе. 17 июня 1834 года Вера пострижена была в монашество и наречена именем игумении — Дорофеей. 14 марта 1850 года монахиня Дорофея официально определена была начальницею Богородице-Знаменского Сухотинского монастыря, а 20 января 1852 года за выдающиеся труды по управлению монастырем возведена в сан игумении. Игумения Дорофея все внимание свое, все усердие сосредоточила на устроении внутренней духовной жизни монашествующих.
Относительно же келейных посещений старца Серафима рассказывала одна из стариц, со слов самой игумении Дорофеи, что в одно из них старец Серафим насыпал в мешок картофель и велел поднять монахине Дорофее и понести его. Когда она это сделала, старец сказал: «Ты можешь понести... устрой у себя богадельню, пусть там прядут и вяжут, а если не смогут, пусть в церковь ходят; барыню-то (Варвару Александровну Сухотину, жену майора) уважай и берег укрепи!» О старце Серафиме монахиня Дорофея отзывалась, по ее словам, с необыкновенным восторгом и со слезами глубокого умиления.
Игумения Дорофея заметила, что берег реки Нару-Тамбова, на котором расположен монастырь, подмываемый прибоем волн, сильно осыпается и угрожает разрушением монастырской ограде. Здесь-то она вспомнила и вполне поняла буквально уже значение слов, сказанных ей старцем Серафимом: «Берег-то укрепи, берег...» В 1858 году Господь судил ей укрепить берег. Так исполнилось с поразительной точностью предсказание преп. Серафима, данное им почти за 30 лет.
Игумения Дорофея принесла с собою в новоустрояемую обитель железные вериги и власяницу, полученные от преп. Серафима. Тщательно охраняемые в особом сундучке, вериги эти после смерти игумении Дорофеи преемственно переходили от одной к другой настоятельницам монастыря, а власяница положена была, согласно ее устному завещанию, вместе с нею в гроб. Вериги железные, весом 3 фунта и 45 золотников, по расположению частей — в форме монашеского парамана. При них два креста: первый — с изображением Распятия Христа Спасителя и задний — с изображением св. Архангела Михаила. Вериги и власяницу возлагали по временам на больных сестер или на впавших в какое-либо искушение; и те чувствовали после того заметное облегчение.
Незадолго до кончины отца Серафима, Анастасия Семеновна в третий и последний раз явилась к нему за благословением на уединенное в лесу жительство. На сей раз он благословил ее поселиться там, где ощутит она запах курящегося ладана, и носить вериги для усмирения плотских похотей, — в то время ей было уже около 23 лет. Но между последним свиданием ее с отцом Серафимом и окончательным переселением в лесное безвыходное пустынножительство был не малый промежуток времени. Когда она уже стала известна как подвижница и молитвенница, прошло 17 лет: ей было от роду 41 год. Всего вероятнее случилось это потому, что отец Серафим не давал советов без помощи оставлять престарелых родителей, которые за старостью трудиться не могли.
Во избежание особого почитания и прославления, она вознамерилась навсегда поселиться вдали от людей в лесу, в пещерке, куда иногда удалялась временно, в том самом месте, где обоняла запах ладана, по предречению отца Серафима, и где она, будучи еще малолетком, косарем копала себе пещерку, на урочище, именуемом «Куриха», в 12 верстах от села Кудлей; по прошествии более 30 лет со времени ее удаления отсюда, устрояется здесь женская общинка.
Нередко около ее землянки появлялись лесные звери. Днем сестры устроят гряды, а ночью медведь все гряды перепортит. Несколько раз так было. Однажды после молитвы Настасьюшка вместе с девушкой вышли из келлии к грядам вечером; медведь подходил уже к грядам; но она взяла палку, постучала ею в землю, приговаривая: «Медведь, а медведь! Мы тебя не трогаем, и ты нас не трогай». Медведь повернулся в сторону, скрылся и уже никогда их не беспокоил.
Кудлеевский крестьянин, идя вдоль ручья Курихи, поражен был необыкновенным явлением: стоит женщина среди разваленной муравьиной кучки, унизанная с ног до головы муравьями и множеством оводов (день был жаркий); кровь струилась по ее телу. «Добрый муж,—сказала она ему,—ты узнал меня, заклинаю тебя Богом, молчи, о месте моего жительства никому не объявляй, пока я сама не открою, или как Бог о сем промыслит».
Анастасии-пустыннице думалось, что все ее подвиги малы и незначительны. Она предприняла сорокоднев-ный пост и стояние на камне. С помощью Божиею она преодолевала все трудности своего подвига...
Тело с гробом было перевезено в Усть-Медведицкий монастырь. Из духовного завещания игумении Арсении: «Желание мое при жизни и по смерти и моя всегдашняя молитва ко Господу и Его Пречистой Матери, да хранят все сестры мои о Господе уставы монашеского жития, молитвенные правила, полное подчинение настоятельнице и да будет им Господь путеводитель во спасение».
(«Жизнеописания отечественных подвижников благочестия 18 и 19 веков». Репринт, изд. 1908 г. — Издание Введенской Оптиной пустыни, 1995.)
— Давно ли эти пещеры существуют? — спросил я у монаха при входе в них.
— С незапамятных времен,— отвечал тот,— еще задолго до основания монастыря. Эти пещеры весьма замечательны, и особенно тем, что они вырыты по плану пещер киевских и, вероятно, современны им.
— А это что за вериги и кресты висят по стенам?
— Это все найдено в пещерах при расчистке их. В этих веригах подвизались и в них же скончались отшельники этих пещер, а кто они, имена их ведает один Бог!.. Вот, смотрите, тяжкие вериги, более пуда весом, с наперсным крестом и железной шапкой... так и остались наглухо закованными: стало быть, тело-то подвижника истлело, а вериги остались... Вот не угодно ли шапку надеть на вашу голову...
— Это зачем?
— Помогает от всяких болезней. Потому ведь, почем знать, кто был этот подвижник? Может быть, это был святейший угодник Божий?.. Истинно, исцеления бывают.
Я послушался и с благоговением надел на себя эту отшельническую шапку, сделанную грубо из толстого полосового железа; она была слишком велика на мою голову, очевидно, хозяин ее был человек вдвое крупнее меня; эта шапка весит около восьми фунтов.
Когда мы вошли в пещеры, на нас пахнул сырой и холодный воздух.
— Боже мой! Как же тут жили люди безвыходно по несколько лет? — невольно воскликнули мы в один голос.
— А так вот и жили... Всю жизнь жили до глубокой старости... Тут тесно и темно, зато там, на небе, им будет и теперь есть — просторно и светло!.. Были когда-то люди верующие: вот это были истинные монахи!.. Не то, что нынче мы, грешные, живем при всем удовольствии, да еще ропщем... Какое уж тут спасение — один грех, больше ничего... Вот только и опомнишься немного, когда сходишь в эти пещеры, да посмотришь на эти подземные келлии, да на эти тяжелые вериги... Бывают минуты, что прибежишь сюда, припадешь со слезами к этим святым оковам, облобызаешь их да омочишь слезами,— и только после этого и вспомнишь, что ты монах. А без этого, так просто беда бы была: так тебя постоянно невидимая сила и поднимает на ропот да на смуту, так тебя и тянет в мир, на простор, на приволье!.. Эти пещеры да вериги много нашего брата сдерживают, обуздывают.
У монаха при этом дрогнул голос от внутреннего волнения, и он на минуту замолчал. Потом, идя впереди со свечою, продолжал:
— Вот видите, какие узкие пещеры: всего один аршин ширины, а в вышину — немного повыше человеческого роста... Это вот направо был тоже ход куда-то, а теперь завален... И много тут есть ходов таких заваленных и заделанных; а кто их позавалил и позаделал — неизвестно, и что там, в этих заваленных пещерах есть, тоже неизвестно... А вот налево — такое же узкое углубление в сажени две: это келлия, где какой-нибудь подвижник подвизался... Вон в уголку у него крестик железный прилажен; здесь он, значит, свое правило келейное выдерживал, молился, а вот в другом уголку узенький продолговатый земляной выступ: это, должно быть, было ложе подвижника, на котором он лежал, когда был нездоров... И таких келлий в пещерах много. Из этого можно заключить, что здесь до возникновения обители подвизалось много отшельников. Быть может, было организованное братство, с настоятелем во главе. На это указывает еще и то, что здесь в пещерах имеется церковь во имя Всех Чудотворцев Печерских... Вот мы подойдем к ней: надо еще три раза повернуть вправо да два раза влево... Она как раз подходит под ту часовню, что вы видели на монастырском дворе; в нее отсюда проведена каменная труба — это, должно быть, для очистки пещерного воздуха: чувствуете, как тяжело дышать?
— Да, как в могиле.
— И вот в этой могиле жили люди... живые мертвецы, спогребшиеся в буквальном смысле Христу, чтобы с ним же и воскреснуть...
— А что, ныне отшельников у вас нет? — спросил у провожатого монаха мой спутник.
— Да как вам сказать... Нельзя сказать, что нету — есть; да только отшельничество ныне более тонкое, так сказать, духовное и не такое суровое и беспощадное, как в стародавние времена... Ныне в пещерах не живут, в затворы не затворяются, заживо себя не хоронят... А так, более в умственном отношении... Замкнется человек сам в себя, наденет на себя духовные вериги и живет, будто его и нет между братиею: только и чувствуешь его присутствие по той невидимой нравственной силе, какая от него кругом распространяется. Вот есть в настоящее время у нас два таких инока: один принял схиму и живет в монастыре, а другой в лесу в келлии. Оба они — обыкновенные люди, как будто ничем не отличаются от прочей братии, а чувствуешь, что от них идет какая-то святость... Есть и еще среди нас истинные монахи, да только пока они живы, трудно за ними уследить... Был у нас один монах, и теперь еще он жив, которого все считали святым; он заметил это, такую штуку отмочил, что все в ужас пришли, и стали с тех пор сомневаться в его святости; а ему только этого и нужно было: перестали его считать святым, его монашеская совесть смиренная и успокоилась... А все-таки, я так полагаю, что святее этого монаха у нас нет...
Я только говорю, что и ныне есть подвижники, а какие из них выше перед Богом и людьми, прежние или теперешние — об этом и речи быть не может. Так что я нынешних не осуждаю, но прежних ставлю выше... Все сие к славе Божией и к нашему назиданию... А вот и церковь... Видите, вот пещера уширяется... Вон виднеется иконостас...
— А неизвестно ли, когда эта церковь основана здесь и кем?
— А вот, извольте прочесть на стене... Тут вырезано... Монах посветил, и мы прочли надпись, красиво вырезанную славянским шрифтом: «Лета 7119, от Р. Хр. 1691 индикта 14 маия месяца начаша сия пещера копатися. Лета 1711: индикта 6: маия 3 дня освятися в них сия церковь преподобных отец Антония и Феодосия печерских».
— Видите, все сказано, а не сказано, кто копал, кто сооружал церковь, кто освящал... Вот какое смирение!..
— Стало быть, известно, когда копались эти пещеры, а вы, кажется, говорили, что начало этих пещер теряется во мраке прошедших веков.
— А это, видите ли, говорится о копании пещер, где именно помещается церковь, а не о всех пещерах, которых здесь так много, что если бы их вытянуть в одну линию, то получилось бы несколько десятков верст.
Мы с особенным благоговением вошли в тесный и низенький алтарь, среди которого водружен камень, служащий престолом, а в углу сделан небольшой выступ для жертвенника. Обстановка древняя и скудная; иконы старинные с потемневшими ликами. Все это намеренно не обновляется, а сохраняется в прежнем виде из уважения к древней святыне.
После осмотра пещер я почувствовал сильную усталость, так что едва мог двигаться и с трудом добрался до своей квартиры.
(Свящ. Петр Поляков. «Под сенью благодати. Из путевых набросков и впечатлений паломника». — СПб.: Издание Тузова, 1903.)
Мы уже слышали о предсказании, как он воскреснет на самое короткое время. «И, проповедуя в Дивееве покаяние, батюшка Серафим откроет в нем четверо мощей и, по открытии их, сам между ними ляжет. И тогда вскоре настанет и конец всему», — это в сброшюрованных листочках, попавших ко мне в 73-м. То была беседа батюшки Серафима со своим «служкой» Н. А. Мотовиловым. Там было написано и о днях великой скорби, о коей сказано, что «не спаслась бы никакая плоть, если бы избранных ради не сократились оные дни»...
В Дивеево мы попали к вечеру. Звонили на обезглавленной колокольне: чуть в стороне от нее сиял куполами и белыми стенами Свято-Троицкий собор, из обители не успели к торжествам вторичного прославления духоносных мощей вынести мусор, оставшийся от прежних хозяев. Обветшавшие строения, общественный туалет в двух десятках метрах от стен храма, кучи битого кирпича напоминали «о днях великой скорби», обрушившейся на страну и ее народ.
За какие грехи? Каждому из нас есть что ответить...
Последнюю ночь перед отбытием из Дивеева провел в храме. Вдоль стен на ковровой дорожке спят богомольцы. У раки с мощами хор из паломников. Батюшка читает акафист преподобному Серафиму. Когда закончили, подхожу к батюшке, спрашиваю про икону Умиления, прекрасного письма. Она как раз у правого клироса, где мы приостановились. Может быть, перед нею и молился Чудотворец?
— Я ничего в том не разбираюсь,— о. Евстолий слабо от усталости улыбнулся.— Я только молюсь, потому что я простой монах.
Он из Почаевской лавры, оплота Православия на Украине. Монах вдруг спрашивает:
— Видел в алтаре икону Преподобного? По преданию, с него и писана. Меня сегодня угораздило — корреспондент сфотографировал рядом!
В том смысле «угораздило», как я понял по интонации, что не достоин он такого соседства! Благословил взглянуть. Святой в возрасте старца, согбенный, белые волосы. Опирается на посошок, глядит на тебя. Помолился о. Евстолий. Шепчет: «Чудные какие глаза-то!»
В самом деле, взгляд дивного батюшки был живой, проницающий твою жизнь до донышка. И светилась в них знаменитая любовь, отмеченная многими очевидцами...
Мы еще постояли перед картиной, ставшей иконой, и когда вышли, о. Евстолий попросил обождать. Вернулся с целлофановым пакетом.
— Поешь. Проголодался поди. Дорога-то трудная...
После торжественной литургии в ночь на первое августа очередь к раке, под сенью великолепной резьбы, поредела. Склонившись над стеклом, в волнении прочитываю на рукавичках святого: на одной — «преподобный отче Серафиме», на другой — «моли Бога о нас». На груди позеленевший от времени медный крест. Этим крестом благословила восемнадцатилетнего Прохора на иноческий путь мать...
Позади слухи о том, что якобы мощи сии — ненастоящие. Был слух и о том, что схоронила мощи в Дивеево мать Мария, келейница последней игуменьи обители. Однако митрополит Нижегородский и Арзамасский Николай исповедовал перед кончиной монахиню, и она не скрыла бы на последней исповеди этот факт.
Крестный ход вокруг Свято-Троицкого храма с хоругвями, иконами Преподобного завершал Крестный Ход через всю Россию, случившийся в дни перенесения мощей. Слезами и молитвами народа, притекающим и днесь в Дивееве смывали проказу и язвы России, исцеляя нас от застарелых недугов обезбоженного, обесцерковленного существования. В одночасье, конечно, не справиться. Как бы нам того не желалось. Так, в город Саров, где иночествовал великий старец и где пребывали его мощи до 1922 года, автобусы увозили архиереев во главе с Его Святейшеством и званых из мирян. Меня бдительный дядя в сером костюме попросил вылезти, презрев редакционное удостоверение. Саров по-прежнему закрытый город.
— Победив грех подвигом святости, «убогий Серафим» учит, что всякая победа над грехом есть отвоевание себя и других для взаимопонимающей жизни всех людей, — сказал Патриарх Алексий десяткам тысячам собравшимся на монастырской площади. Бог возлюбил человека даже и в поруганном образе. Не оставляет его в струпьях греха, устраняя зловонное дыхание дьявола.
Недалеко от бабы Лены живет матушка Маргарита. Девяносто два ей. Архиереи навещают монахиню, а вот все не привыкнет к свободной жизни. Просит по-прежнему:
— Вы уж меня зовите мирским именем — Ефросиньей.
Помнит матушка о темной силе, против которой у дивеевских сестер, как у миллионов православных, оставалась лишь молитва к Царице Небесной да надежда на предстательство пред Нею св. Серафима. Спросят у монахини совет, как жить. Тихо ответит:
— Я не врач. Я молюсь...
Благословит просящего, и уйдет он в успокоении души...
В монастыре теперь много молоденьких сестричек. Нужно поднять хозяйство до уровня прежнего. Дивеевская обитель, по воспоминаниям матушки Серафимы (Булгаковой), являла собой идеальное хозяйство. Целиком была на самообеспечении. Не имея капитала, сестры жили своим трудом.
Дивеевский дух сохраняется в Дивеево и теперь. Он выказывается в удивительном гостеприимстве жителей. Жену с сынишкой приняли в первой же избушке, куда постучались. Хозяйка — Е. В. Кулакова — категорически отказалась от денег. Продолжаю вспоминать читанное у матушки Серафимы. Монастырь славился регентами и хором. Сестры учились даже играть... на скрипке, фисгармонии.
Наутро ходили на Канавку. О ней сказала бабушка Лена:
— По ней обязательно кто-нибудь да идет. За ним и вы...
...Впереди нас шла послушница в белом платочке. Шли мимо туалета и бараков, возле которых на веревке сушилось белье и играли детишки, и покуривали дивеевские мужики, привыкшие к паломникам. И в самом деле, не одолел Канавку дьявол! «Это та самая тропа, где прошла Царица Небесная, взяв в удел Себе обитель... Она, Матерь-то Божия, все это место обошла. Кто Канавку с молитвой пройдет да полтораста раз «Богородицу» прочтет, тому все тут: и Афон, и Иерусалим, и Киев!»
Не мне, многогрешному, толковать предсказания Святого. Однако я, как все, кто бывал в Дивеево, убедился, что не одолел дьявол Канавки, и, как предсказал дивный старец, обитель возродится! По слову владыки Николая, Серафимо-Дивеевский монастырь вместе с Саровской обителью будут источником духовного делания для всех, кто хочет жить по законам Божественной правды. В те чудные дни, кажется, вся Россия захотела жить по этим законам. Во всяком случае, по-иному она жить не должна. Да и не может.
В. Шикин
(В. Шикин. «Воскресение» //Журнал «Свет. Природа и человек». 1991. №12.)
В это время о. Серафим жил в своей дальней пустыньке, где он уже около десяти лет подвизался, проводя время в уединении. Лесная келлия Преподобного была более, чем в пяти верстах от обители. Дороги в нее не было. А лес кругом тогда был дремучий. Трудно было сообщение монастыря с пустынькой о. Серафима. Лишь по воскресным дням да по праздникам хаживал он в обитель приобщаться Святых Тайн. Бредет он, бывало, во время вьюги по глубокому снегу, утопая в нем по колено, побудет у литургии, приобщится и опять к себе, в свою пустынную келлию. В другое же время о. Серафим почти никогда не бывал в монастыре.
Живя один в лесу, вдали от обители, Преподобный, однако, совсем не порывал с ней внутренних связей. Он любил Саровскую пустынь, радовался ее радостями и горячо принимал к сердцу ее скорби. Когда в обители случалось какое несчастие, Божий старец, узнав об этом, тотчас являлся из своей келлии, чтобы на людях разделить с братией общее горе. Вот об одном таком случае и повествует о. Евгений. Это было, как сказано, в 1803 году. 13-го марта в половине 7-го часа утра в Сарове загорелась братская трапеза с хлебной. Огонь вспыхнул наверху, под крышей. Боялись главным образом за архиерейские покои, находившиеся поблизости от горящего здания. Выстроенные настоятелем Пахомием для приема знатных особ, приезжающих в Саров, они имели и соответствующую сравнительно дорогую внутреннюю отделку.
Как только в обители начался пожар, на колокольне ударили в набат; необычный звон в большой колокол распространялся по лесу далеко кругом, всюду возвещая о случившемся несчастии. Слышен он был и в пустыньке о. Серафима. Старец тогда немедленно оставил свою келлию и поспешил из лесу в монастырь. Нужно было немало времени, чтобы обессиленному чрезвычайными молитвенными подвигами и усиленным постом пятидесятилетнему старцу пройти довольно длинный путь, трудности которого вследствие начинающейся весенней распутицы значительно тогда увеличились. Когда о. Серафим вошел в монастырскую ограду, к этому времени огонь успел охватить весь верх здания и пожар был в полном разгаре. Отовсюду сбежавшиеся иноки напряженно работали, стараясь затушить огонь. Были здесь и пустынники — известный о. Дорофей (+ 1825 г.) и о. Мефодий, жившие в уединенных келлиях в лесу, недалеко от монастыря; из них первый вместе с другими гасил пламя, а о. Мефодий, выйдя за монастырские стены, стал на колена и молил Бога, чтобы огонь погас и обитель избавилась от беды. Старец Серафим, по причине крайней слабости своих физических сил, не мог принять участия в общей братской работе тушить пожар. Вместо этого он весь отдался молитве. Находясь недалеко от места пожара, подвижник держал в своих руках большой железный крест, которым его при прощании благословила мать и который он с тех пор до конца жизни носил на своих плечах. С молитвою на устах о. Серафим этим крестом время от времени осенял горящее здание...
«При помощи Божией, — пишет Саровский летописец, — и за молитвами святых отец, во обители сей живущих, и при сильной расторопности о Христе любезной братии, кои, друг друга поощряя к погашению пламени, сей пожар благополучно утушили». Пожар ограничился одной крышей здания; огонь дальше не распространился, и архиерейские покои к общей радости всей братии остались целы и невредимы.
Второй случай, о котором рассказывает иеромонах Евгений в своих записках, касается отношения саровских иноков к преп. Серафиму в первое время его отшельнической жизни. Известно, что под конец жизни великого подвижника у него установилась близкая духовная связь со многими из братии. Как приобретший редкую высокую опытность в добродетельной, духовно-аскетической жизни, он является вдохновенным руководителем лучших членов Саровского братства, становится старцем, наставлениями которого изобильно пользовались многие иноки и миряне. Подобные отношения между братией и о. Серафимом устанавливались постепенно и вместе с духовным ростом Саровского подвижника. Начало же их можно относить к первым годам пустынной жизни Преподобного. Уже тогда многие иноки в скорбях, в трудных обстоятельствах жизни, когда не знали, что делать, обращались к нему за утешением и просили по вере указания. Нечто подобное случилось с автором записок. О. Евгений захотел отправиться в Киев для поклонения его святыням. С этой целью он в 1800 г. обратился к настоятелю обители, о. Исаии, и просил отпустить его из пустыни. Но строитель, зная, что Преосвященный неодобрительно относится к отлучкам монахов в разные города и неохотно дает паспорта, не отпустил его. В следующем и 1802 годах о. Евгений снова обращался к настоятелю со своей просьбой, но опять безуспешно. О. Исаия по разным причинам все отклонял его просьбу: «Потерпи», — говорил он. Прискорбно было это слышать иноку; но он всякий раз безропотно повиновался своему настоятелю. б-го мая 1803 года о. Евгений опять идет к о. строителю и в четвертый раз просит отпустить его в Киев. Но о. Исаия стоял на своем и только в утешение сказал ему:
— Непременно отпущу на будущий год, ибо мне так положилось.
— Будущей весной, — возразил опечаленный инок, — кто-нибудь из братии будет о сем же деле утруждать, а мне от сего будет препятствие.
— Я средство употреблю, чтобы тебя отпустить, — на это ответил ему строитель.
Волей-неволей пришлось о. Евгению примириться со своим положением. Но постигшая неудача опечалила его. «Я несколько от сей остановки смутился»,— пишет он о себе. Чтобы немного облегчить тяготу сердечную, о. Евгений в то же утро, когда во второй раз беседовал с настоятелем, спешит к о. Серафиму, в его пустынную лесную келлию, чтобы в ласковом слове Божиего старца обрести себе утешение. Ему он рассказал подробно, как четыре года подряд просится у строителя в Киев на богомолье и как тот его не отпускает; пред ним он раскрыл свою скорбь, у него просил себе утешения. Преподобный успокоил взволнованного инока, в мирной беседе он убедил его подчиниться решению настоятеля.
— Не худо отцу и повиновение оказать, — говорил старец.
В то же время о. Серафим оживил в нем надежду относительно будущего года.
— Однако да ты о сем запиши для памяти, — сказал он, — дабы отца строителя данное тебе слово было для будущей весны памятно.
«Тогда я, — пишет о. Евгений о себе, — повиновался воле отца своего, намерение свое оставил до будущей весны».
Строитель Исаия исполнил данное им обещание. На следующий год в мае месяце он отпустил о. Евгения в Киев. В Киеве Саровский паломник был ласково принят митрополитом Серапионом, которому он привез рекомендательное письмо от своего настоятеля. Пробыв в Лавре неделю, о. Евгений 20 июля благополучно прибыл в Саров.
Николай Озеров
(«Известия Тамбовской Ученой архивной комиссии». Вып. 50. — Тамбов: Тип. губ. правления, 1905.)
пископ Дмитровский Серафим (Николай Иванович Звездинский) всю свою жизнь глубоко почитал преп. Серафима Саровского, имя которого получил при монашеском постриге. Он был сыном протоиерея Иоанна, известного в то время настоятеля единоверческого храма на Новоблагословенной улице в Москве. Отец, овдовев, жил с тремя своими детьми: старшим Михаилом, дочерью Анной и младшим Николаем. Коля хоть и был с детства верующим, но любил и почитать романы, и потанцевать, а в храм ходить ленился, тогда как старшие дети были более религиозны.
Однажды, когда Коле исполнилось шестнадцать лет, была суббота, звонили ко всенощной, и старшие уже отправились в храм, Коля остался дома и стал читать какую-то светскую книгу. Наскучив чтением, он решил пройтись и, гуляя, дошел до храма Богоявления в Елохове. В это время народ выходил уже из храма, и у Коли мелькнула мысль: «Вот находят же люди удовольствие в молитве»... и он повернул домой. И вдруг Коля почувствовал острую боль под мышкой правой руки. Боль с каждой минутой настолько усиливалась, что Коля едва дошел до дома, не мог ужинать и слег в постель. И начались дни и недели тяжких страданий... Тогда он получил чудесное исцеление по молитвенному предстательству великого угодника Божия о. Серафима, тогда еще не прославленного в лике святых.
Отец Иоанн написал об этом письмо игумену Иерофею: «Имею честь сообщить Вашему Высокопреподобию следующее событие в моем семействе: сын мой Николай, 18 лет, воспитанник III класса Московской Духовной Семинарии, прошедшего января 12 сего 1902 г. заболел опухолью под правой мышцей (воспаление лимфы). Врач советовал сделать прокол и выпустить гной, но больной на это не соглашался. 25 января 1902 г. Вы осчастливили меня Вашим посещением; в это время я сообщил Вам о болезни и страдании моего сына. Болезнь его с часу на час усиливалась, больной сильно изнемогал, стали делаться обмороки; так продолжалось до 28 января. В этот незабвенный день через посланного Вашим Высокопреподобием в 6 часов вечера я получил книгу «Житие старца Серафима» и образок его на белой жести; я этот образок принес к страждущему сыну, попросил его перекреститься и с верою приложиться к образу Преподобного; он с трудом перекрестился, поцеловал образ и приложил к больному месту... О, дивное чудо! Болезнь утихла, страдания прекратились, больной успокоился. Ночью, сидя в постели, он молился и несколько раз целовал образок. В 5 часов утра он впал в забытье и уснул, через час просыпается и приглашает сестру, говоря: «Я весь мокрый, должно быть, сильно вспотел»,— но она увидела, что нарыв прорвался, белье и постель вся покрыта гноем, которого вытекло весьма много.
В настоящее время сын мой совершенно поправился.
Таковое милосердие Божие, оказанное моему сыну Николаю за молитвы святого старца Серафима, свидетельствую я и дети мои своею подписью и приложением именной печати. Вашего Высокопреподобия сердечно благодарный сомолитвенник и покорный слуга протоиерей Московской единоверческой Троицкой церкви Иоанн Звездинский, благочинный единоверческих церквей».
Коля стал быстро крепнуть и поправляться. С постели он встал уже не тем легкомысленным мальчиком, каким он был до болезни, душа его загорелась горячей верой и любовью к Богу.
Образок кроткого старца стал семейной святыней и почитался как икона, хотя изображение святого было без нимба.
Через некоторое время отец Иоанн получил из Святейшего Синода письмо с просьбой — написать службу батюшке отцу Серафиму (этого хотел и Государь, который узнал о случившемся в семье отца протоиерея чуде). Но отец Иоанн был без образования, он был из начетчиков, писать службу ему никогда не приходилось, и он написал в Синод отказ. Однако его не оставили в покое. Вскоре после первого предложения он снова получил письмо с той же просьбой. И на это письмо отец Иоанн ответил отказом. Но воля Божия была другая, и отец Иоанн опять в третий раз получил пакет с просьбой написать службу отцу Серафиму... И опять отец Иоанн взял в руки ручку с пером и протянул ее к чернилам... но в этот самый момент он услыхал приближающиеся к нему чьи-то шаги, и вдруг, с правой стороны около себя, он увидал стоящего старца, именно такого, каким был изображен на портрете отец Серафим. И старец этот глядел на отца Иоанна и ласково улыбался. Отец Иоанн от неожиданности ничего не мог выговорить, а старец, между тем, обошел сзади его стул и с той же улыбкой снова посмотрел на батюшку. Отец Иоанн наконец опомнился и стал звать к себе кого-то из детей... Но отца Серафима уже не было около него. Это чудное видение благостного старца подсказало сердцу отца Иоанна, что отец Серафим сам хочет, чтобы служба ему была составлена именно им, и что он поможет ему в этом деле. И отец Иоанн написал в Синод, что он согласен на его предложение. Помолившись, отец Иоанн приступил к делу. Он свидетельствовал, что, когда составлял службу, часто видел около себя живого отца Серафима, видел его так ясно, каждую черточку и морщинку на его лице, что если бы он был художником, то мог бы зарисовать отца Серафима на бумаге.
Службу отец Иоанн написал в продолжение месяца, — это очень быстро, как говорят понимающие люди, и послал ее в Синод. Туда же был прислан от других составителей целый ряд служб, но лучшая из всех оказалась служба отца Иоанна, и она принята святой Церковью и помещена в дополнительной Минее, и дважды в год мы прославляем угодника Божия устами отца Иоанна.
Когда подошло время прославления святых мощей отца Серафима, отец Иоанн поехал на это торжество, взяв с собой и сына Колю. Дорогой отец Иоанн простудился и потерял голос. А когда он был в Сарове, Государь высказал желание, чтобы сам творец читал за всенощной канон Святому. Что было делать? Коля просто решил этот вопрос — он посоветовал папе испить маслица из лампады перед мощами батюшки отца Серафима. И когда отец Иоанн выпил несколько капель этого святого масла, голос его к нему вернулся, и он читал канон, не как старец, а как юноша, на что и обратил внимание и Государь: «Я думал, что услышу старческий голос, а это читает молодой человек», — сказал он.
Торжества завершились парадным обедом. Государь, обходя обеденный стол, подошел к отцу Иоанну Звездинскому и наградил его за службу Серафиму Саровскому наперсным крестом, украшенным бриллиантами, и собственноручно подписанной иконой Преподобного, молящегося на камне.
После открытия святых мощей отец Иоанн видел наяву преподобного Серафима; подробности и суть явления не открыл, но со слезами говорил сыновьям: «Вы так уже не поживете, как я живу. Нет. Вам так не пожить...» Он очень изменился: рыдал, и вся грудь была мокрой от сильных слез. Много слез пролил он и в последующей жизни в молитвах к Преподобному.
Ревнители древнего благочестия косо смотрели на участие их единоверческого пастыря в прославлении Серафима Саровского, строгого обличителя старообрядческого раскола.
По возвращении в Москву отец Иоанн хотел торжественно внести в свой храм образ преподобного Серафима, но весь причт вдруг восстал против желания отца Иоанна — они продолжали признавать только древние иконы святых. И вскоре после их отказа у всех у них тяжело заболели старшие дети. Это было так поразительно, что они увидели в этом наказание, вразумление Бога, раскаялись в том, что не признали нового угодника Божия и со смирением обратились к отцу Иоанну с просьбой — внести в храм икону преподобного Серафима, что и было вскоре сделано, и дети их поправились.
(«Все вы в сердце моем: Жизнеописание и духовное наследие священномученика Серафима, епископа Дмитровского». — М.: Изд-во ПСТБИ, 2001.)
Стихира из службы преподобному Серафиму
На литии. Слава, глас 5:
1989 год
22 апреля в Лазареву субботу в пос. Северный была освящена деревянная церковь в честь Казанской иконы Божией Матери архиепископом Горьковским и Арзамасским Николаем. Так исполнился давний обет местных жителей о построении церкви на месте явления Казанской иконы Божией Матери на источнике (икона эта находится в Троицком соборе монастыря). Перед освящением церкви в нее внесли привезенный владыкой Николаем образ преп. Серафима Саровского в полный рост с вложенной в него полумантией святого. Люди, видевшие перенесение иконы плакали, многие в голос, и говорили: «Батюшка Серафим сам идет!» Удивительным образом освящение церкви совпало с днем памяти жившего в этом доме последнего дивеевского священника о. Иоанна Смирнова.
1 августа на праздник преп. Серафима служил и исповедовал всего один священник. Храм был полон. Приехали и первые зарубежные гости — из Болгарии.
В Субботу акафиста был освящен Троицкий собор, а осенью приходу был передан храм Рождества Христова.
1991 год
28 июля повесили колокола на первый ярус дивеевской колокольни. И батюшку Серафима встретили колокольным звоном!
30 июля в Дивеево пришел Крестный ход со святыми мощами преп. Серафима. Процессию, возглавляемую Святейшим Патриархом Алексием, встретили у Святых ворот.
Батюшка Серафим перед своей кончиной дал Прасковье Семеновне Милюковой свечку, сказав, что с этой свечой сестры встретят его в Дивееве. Свеча передавалась из рук в руки и бережно хранилась, в последние годы — у единственной оставшейся в живых дивеевской сестры — схимонахини Маргариты (Лахтионовой). Свечу вставили в большую диаконскую свечу, которую нес протодиакон Владимир Покровский. Было еще и немного ладана, переданного из рук преп. Серафима. С ним служил первый молебен на площади перед Троицким собором Патриарх Алексий!
В соборе раку поставили в центре, где стоит обычно праздничная икона. Открыли окошечко, и духовенство прикладывалось к открытым мощам. Потом раку перенесли под сень. Приехавшие священники читали акафист Преподобному, служили молебны перед ракой всю ночь. Люди шли, молились, прикладывались, пели. Утром в 9 часов служили Литургию. Пел дивеевский хор.
В 16 часов Святейший Патриарх Алексий служил малую вечерню с акафистом и всенощную в Троицком соборе. Пели три хора: нижегородский, арзамасский и дивеевский. Кончилась служба в 21-30, а в полночь, уже 1 августа, началась первая Литургия. На запричастном пели стихиры Пасхи. В 3 и в 6 часов служили вторую и третью Литургии в приделах преп. Серафима и иконы Божией Матери «Умиление».
На площади перед собором готовили патриаршую службу. Был освящен временный престол. Раку со святыми мощами архиереи вынесли из собора и поставили на площади перед праздничной иконой. После Литургии и крестного хода раку внесли в Троицкий собор.
В соборе после перенесения святых мощей и торжественных служб чувствовалось особое умиротворение и спокойствие, хотя было довольно шумно. На праздник приехало много больных, надеявшихся на исцеление. Всего в Дивееве было тогда 6-8 тысяч, во всяком случае до 10 тысяч паломников. Вероятно, было много чудес, но они тогда не записывались.
«Прошли те дни, ради которых столько было сделано, так много было искушений. Батюшка наш Серафим с нами в мощах! И нет опустошенности, которая бывает после прошедшего праздника, а такая радость, такая полнота, такое ликование в соборе! Мир на душе и радостно до слез. Все уедут, а батюшка Серафим останется. Он воскрес, он с нами»,— записала одна из сестер.
Служба идет своим чередом, а люди движутся непрерывным потоком, чтобы поклониться великому старцу. Паломников после праздника становилось не меньше, а больше. Каждый день причащалось по нескольку сотен человек, а по воскресениям — больше тысячи. Ехали со всего света.
1993 год
1 августа исполнилось два года со времени перенесения мощей преп. Серафима в Дивеево и 90 лет со дня его прославления. 30 июля в Дивеево прибыл Святейший Патриарх Алексий. Сразу же по прибытии он совершил молебен перед мощами Преподобного, потом посетил Рождественские храмы и пропел «Вечную память» у могил первоначальниц обители и Н. А. Мотовилова. Святейший сказал: «Уже в третий раз сподобил нас Господь посетить эту святую обитель и молиться перед мощами преп. Серафима Саровского. Исполняется 90 лет со дня прославления этого дивного старца, молитвенника земли Русской, носителя особого мира, мира внутреннего и душевного, которого так не хватает сегодня в нашей жизни и жизни нашего Отечества. Да подарит он и нам мирный дух, присущую ему любовь, с которой он встречал всех приходящих к нему, чтобы укрепленный в паломничестве к св. мощам преп. Серафима Саровского каждый из нас продолжил жизненный подвиг, укрепляемый благодатью Божией и молитвенным предстательством преп. Серафима. Мы верим, что с возвращением святых мощей преп. Серафима в Дивеевскую обитель, она будет возрождаться».
21 августа раба Божия Фелицитата привезла из Москвы бахилы преп. Серафима. Они хранились в разных домах: один — с благоговением, как святыня, и он издавал запах терпкого миндаля, другой — среди обычных вещей, и он не благоухал. С ноября бахилы Батюшки выставлены в витрине в Троицком соборе и одинаково благоухают.
12 сентября в день рождения игумении Марии Ушаковой на вечерней службе воскресного дня вместо второй кафизмы впервые читали нараспев акафист преп. Серафиму, как было заведено при ней из-за ее великой любви и почитания преп. Серафима.
22 декабря — день основания в Дивееве мельничной обители. «В день зачатия праведной Анны и я зачну мою обитель»,— сказал преп. Серафим. В 1993 году в этот день впервые в Дивееве совершалась митрополитом Николаем служба архиерейским чином.
1996 год
1 августа. На праздник приехал Святейший Патриарх Алексий II и служил всенощную и Литургию с 4-мя архиереями. После поздней Литургии был крестный ход с ракой с мощами преп. Серафима вокруг Троицкого собора. Вечером пошел дождь, спала сильная жара на улице, продолжавшаяся все лето. Было мирно и спокойно, хотя по-прежнему много паломников.
1997 год
27/9 февраля скончалась схим. Маргарита (Лахтионова). Это была последняя живая ниточка, связывающая монастырь сегодняшний со старым, человек, пронесший через полвека скитаний, страданий и гонений дух обители Царицы Небесной и преп. Серафима. В этот день она причастилась Святых Христовых Тайн, а за 30 мин до кончины — соборовалась.
Именно матушке Маргарите Царица Небесная повторила свое обетование о Дивееве, данное первоначальнице преп. Александре. В марте, когда освящался Троицкий Собор, 90-летняя старица не спала ночью, молилась. «Что было, что было, — это ее слова, — голос говорит, как бы рядом с иконой батюшки Серафима: «Слушай, слушай, слушай речь самой Царицы Небесной». Надо встать, не могу. Приятный, тихонький, нежненький голосок: «Эта келлия и эта местность поднимут всю вселенную». И сердце бьется, бьется, бьется радостно». Образ матушки Маргариты учит нас непрестанному молитвенному труду, терпению, смирению и перед начальством, и перед младшими, великой любви к обители, той нескончаемой радости, которая исключает всякое уныние. И нам она завещала быть такими.
Посещение сие было в день Благовещения, утром до ранней обедни 25-го марта 1831 года. «Батюшка,— сказывала старица,— за два дня приказал мне придти к себе к этому дню. Когда я пришла, батюшка объявил мне: «Нам будет видение Божией Матери» — и наклонил меня ниц, прикрыл меня своею мантиею и читал надо мною по книге. Потом, подняв, сказал: «Ну теперь держись за меня и ничего не убойся». В это время сделался шум, подобный шуму леса от большого ветра. Когда он утих, послышалось пение, подобное церковному. Потом дверь в келлию сама собой отворилась, сделалось светло — белее дня, и благоухание наполнило келлию, похожее, но лучше росного ладана. Батюшка стоял на коленях, воздев руки к небу. Я испугалась. Батюшка встал и сказал: «Не убойся, чадо, это не беда, а ниспосылается нам от Бога милость. Вот Преславная, Пречистая Владычица наша Пресвятая Богородица грядет к нам!» Впереди шли два Ангела, держа — один в правой, а другой в левой руке — по ветви, усаженной только что расцветшими цветами. Волосы их подобились золотисто-желтому льну и лежали распущенные на плечах. Они стали впереди. За ними шли св. Иоанн Предтеча и св. Иоанн Богослов. Одежда на них была белая, блестящая от чистоты. За ними шла Богоматерь, а за нею двенадцать дев. Царица Небесная имела на себе мантию, подобно той, как пишется на образе скорбящей Божией Матери, блестящую, но какого цвета — сказать не могу, несказанной красоты, застегнутую под шею большою круглою пряжкою-застежкою, убранною крестами, разнообразно изукрашенными, но чем — не знаю, а только помню, что она сияла необыкновенным светом. Платье, сверх коего была мантия, было зеленое, препоясано высоко поясом. Сверх мантии была как бы епитрахиль, а на руках поручи, которые, равно как и епитрахиль, убраны были крестами. Ростом она казалась выше всех дев. На голове ее была возвышенная корона, крестами разнообразно украшенная, прекрасная, чудная, сияющая таким светом, что нельзя было смотреть глазами, равно как на пряжку, застежку и на самое лицо Царицы Небесной. Волосы ее были распущены по плечам и длиннее и прекраснее Ангельских. Девы шли за нею попарно, в венцах, в одеждах разного цвета, были разного роста, разных лиц и разного цвета волос, лежащих также по плечам, все великой красоты, одна другой лучше, и стали кругом всех нас. Царица Небесная была в середине. Келлия сделалась просторная и верх весь наполнился огней, как бы от горящих свеч. Светлее было полдней, свет был особый, не похож на дневной свет, было светлее и белее солнечного света. Я испугалась и упала. Царица Небесная подошла ко мне и, коснувшись правою рукою, изволила сказать: «Встань, девица, и не убойся нас. Такие же девы, как ты, пришли сюда со мною. Я не почувствовала, как встала. Царица Небесная изволила повторить: «Не убойся, мы пришли посетить вас». Отец Серафим стоял уже не на коленях, а на ногах пред Пресвятою Богородицею, и она говорила с ним столь милостиво, как бы с родным человеком. Объятая великою радостию, спросила я о. Серафима: «Где мы?» — Я думала, что я уже не живая; потом, когда спросила его: «Кто это?», — то Пресвятая Богородица приказала мне подойти к девам и самой спросить их. Они стояли постепенно по сторонам, как шли. В первых рядах стояли великомученицы Варвара и Екатерина, во вторых — св. первомученица Фекла и св. великомученица Марина, в третьих — св. великомученица и царица Ирина и преподобная Евпраксия, в четвертых — великомученицы Пелагия и Дорофея, в пятых — преподобная Макрина и мученица Иустина, в шестых — св. великомученица Иулиания и мученица Анисия. Я подходила к каждой из них. Каждая сказала мне свое имя и подвиги мученичества и жизни Христа ради, сходного с тем, как написано в Четьях-Минеях, все говорили: «Не так Бог даровал нам эту славу, а за страдания, за поношения. И ты пострадаешь». Пресвятая Богородица много говорила о. Серафиму такого, что участница видения не могла слышать, а вот что слышала: «Не оставь дев моих (дивеевских)». О. Серафим отвечал: «О, Владычица! Я собираю их, но сам собою не могу их управить. На это Царица Небесная отвечала: «Я тебе, любимиче Мой, во всем помогу. Возложи на них послушание. Если исправят, то будут с тобой и близ Меня, а если потеряют мудрость, то лишатся участи сих ближних дев Моих, ни места, ни венца такого не будет. Кто обидит их, тот поражен будет от Меня, кто послужит им ради Господа, тот помяновен будет пред Богом». Потом, обратясь ко мне, сказала мне: «Вот посмотри на сих дев Моих и на венцы их. Иные из них оставили земное царство и богатство, возжелав царства вечного и небесного, возлюбили нищету самопроизвольную, возлюбили единого Господа и за то, видишь, какой славы и почести сподобились. Как было прежде, так и ныне. Только прежние мученицы страдали явно, а нынешние тайно, сердечными скорбями и мзда им будет такая же. Видение кончилось тем, что Пресвятая Богородица сказала о. Серафиму: «Скоро, любимиче мой, будешь с нами» — и благословила его. Простились с ним и все святые: св. Иоанн Предтеча и Иоанн Богослов благословили его, а святые девы целовались с ним рука в руку. Мне сказано было: «Это видение тебе дано ради молитв о. Серафима, Марка, Назария и Пахомия». И потом в одно мгновение стало все невидимо. Видение продолжалось не один час. Батюшка, обратясь после этого ко мне, сказал: «Вот, матушка, какой благодати сподобил Господь нас убогих. Мне, таким образом, уже 12 раз было явление от Бога. И тебя Господь сподобил. Вот какой радости достигли. Есть нам почему веру и надежду иметь ко Господу. Побеждай врага диавола и противу его будь во всем мудрая. Господь тебе во всем поможет. Призывай себе на помощь Господа и Матерь Божию, святых и меня убогого поминай. Помни и говори в молитве: «Господи, как мне умереть будет, как мне, Господи, на Страшный Суд придти, как мне, Господи, ответ отдать за мои дела. Царица Небесная, помози мне».
(ЦГАРМ.Ф.1.Оп.1.Д.1160.)
Любовию чистою сияя, Блаженный старец Серафим И на земле был житель рая, Христом-Спасителем храним.
Его любовь границ на знала, Как сын родной, он Русь любил, И за нее он слез немало В молитвах пламенных пролил.
И кто бы только за советом К нему в пустыньку ни ходил, Радушным, дружеским приветом Он души скорбные живил.
И ныне Бог его прославил. Сам Царь с державною Семьей В его пустыню путь направил С молитвой пламенной, святой.
И сколько там чудотворений Господь пред всеми проявил, Немых, хромых, с потухшим зрением, Как много там он исцелил!
«Вот это солнце, вот оно, — В слезах восторга восклицали Все те, которые давно, Давно его уж не видали, —
Вот это матушка земля С ее прекрасными лугами... Прославим, старец, мы тебя, Своими грешными устами!»
Молись, о Русь, молись, святая, Твой покровитель Серафим Тебя пред Богом поминает, И ты спасешься вместе с ним.
|
(«Тамбовские епархиальные ведомости». 1904. №22.)
Любимиче Божий, святой Серафиме! Моли милосердого Бога о нас. Ты высших чинов носишь светлое имя, Ты слышишь теперь неумолчный их глас.
Теперь ты в обители Вышнего Бога, Где радости вечны, где нет им конца, Куда путь тяжел и терниста дорога, Но где Вседержителя зришь ты Творца.
Ты тихой лампадой светил из Сарова, Светильником ярким теперь заблистал... Как дорого нам твое каждое слово, Что ты православным, любя, завещал.
«Молитесь, сказал ты, и веруйте в Бога, В Спасителя веруйте, в Матерь Его, О, как у Владычицы милости много, Ищите спасения в Ней своего.
Повсюду, как волки, враги наши рыщут, Разрушить святыню всю нашу хотят. Отступников много среди нас отыщут, Сердца в вас неверием скверным растлят.
Храните, как ока зеницу храните Вы чистую веру Христову свою, Царя всей душею, всем сердцем любите, Как дети с отцом составляйте семью,
Меня не забудьте, на гробик идите, На гробик почаще ходите ко мне... В сиротах, прошу вас, участье примите, В Дивееве жить что остались одне».
Идем мы, подвижниче Божий, идем, К честнейшим мощам твоим славным, Молись же за Русь с благоверным Царем, С народом его православным.
|
ПАМЯТНЫЕ ДАТЫ АПРЕЛЬ
9/22 Освящение деревянного храма во имя Казанской иконы
Пресвятой Богородицы в поселке Северный.
Возобновление богослужений в Дивееве (1989)
СТАРЕЦ ФИЛАРЕТ (ДАНИЛЕВСКИЙ), настоятель Глинской пустыни (1777-1841)
лубокую любовь о Христе питал к старцу Филарету преп. Серафим Саровский. Случалось, что просивших благословения на вступление в монастырь преп. Серафим посылал к старцу Филарету, указывая на Глинскую обитель как на великую школу иноческой жизни. Известен, например, такой случай. Некто Авксентий, живший в Глинской пустыни, по малодушию своему и некоторым другим обстоятельствам оставил монастырь и пришел в Саров к преп. Серафиму. Тот, никогда не видав его и не зная, назвал его по имени и, не ожидая вопроса с его стороны, сказал, чтобы он возвратился в Глинскую обитель. Но Авксентий решился идти во всякий другой монастырь, только не в тот, какой указывал ему святой старец. Провидя мысль Авксентия, преп. Серафим сказал: «Нет на земле места, где бы тебя не посетил гнев Божий, кроме Глинской, — иди, тебя примут». Авксентий послушался и, принятый старцем Филаретом, через полгода трудовой и послушливой жизни мирно отошел ко Господу, предузнав и предсказав свою кончину. Так смотрел великий подвижник на обитель Глинскую под мудроотеческим управлением старца Филарета. Старец Филарет, в свою очередь, не мог не почитать великого Саровского подвижника. Уже одно то, что он удостоился видеть его душу, со славою возносимую Ангелами на небо, показывает нам близкое взаимное духовное общение святых старцев. Старец Филарет многим рассказывал о своем видении. Это было так. Ночью 2 января 1833 г. после утрени, стоя на крыльце своей кельи, старец Филарет увидел сияние на небе и чью-то душу, Ангелами с пением возносимую на небо. Долго смотрел он на это чудное видение, подозвав к себе некоторых братьев, тут случившихся, указал им на необыкновенный свет и, подумав, сказал: «Вот так отходят души праведных! Ныне в Сарове почил отец Серафим». Видеть сияние сподобились только двое из братьев. После узнали, что точно в ту самую ночь скончался преп. Серафим.
СТАРЕЦ ГАВРИИЛ (ЗЫРЯНОВ) (1844-1915)
ак-то, сидя в постели, старец читал житие преп. Серафима Саровского. К концу чтения книги пришла ему мысль: «Если бы угодник Божий помог мне встать и ходить, заказал бы я написать икону на кипарисной доске!», и потом, продолжая чтение, забыл об этом. Докончил книгу о преп. Серафиме, закрыл ее и без всякой мысли, как бы в забытьи, встал на ноги и отнес книгу в моленную комнату, положил ее на место с прочими книгами и таким же образом вернулся к постели. И тут только он как бы очнулся, заметил, что он на ногах, а ведь до этого пять лет не вставал!.. Но все же от ходьбы утомился, лежа, не переставал удивляться, как это он один, без посторонней помощи мог встать и отнести книгу, тут же вспомнил о своем желании написать икону преп. Серафима. Однако как написать? Угодник Божий еще не прославлен.
Своим затруднением на этот счет старец поделился с отцом Виссарионом, и тот дал благой совет: написать икону явления преп. Серафиму Матери Божией с мученицами девами — вот тут де будет изображен и сам преп. Серафим. Старец так и сделал: потом икона всегда была его келейной.
СТАРЕЦ ЗАХАРИЯ (1850-1936)
езадолго до своей смерти отец Зосима ездил на богомолье в Саров. Как-то раз подошел он к источнику Преподобного, в который погружались для исцеления приезжие. Подошел и никак не решится войти в воду. Наконец вздохнул и сказал: «Отче Серафиме, ты знаешь, какой я старый, слабый, больной, дохлый, снести не могу холодной воды, как искупаюсь — заболею и домой не попаду. Помоги мне, согрей воду». И когда старец вошел в источник, вода стала очень теплая, почти горячая. С великой благодарностью вспоминал об этом старец.
«Не забывайте, чада мои, никогда подвигов преп. Сергия и преп. Серафима, Саровского чудотворца, подражавшего ему. Оба эти святые особенно связаны с милостью Божией Матери. Владычица наяву являлась им, укрепляла, исцеляла их. Не будем же забывать Ее любви к этим святым, о которых Владычица сказала: «Эти рода Нашего». Будем как можно чаще прибегать к их заступничеству, будем тщательно запоминать их жития. Будем выучивать на память их наставления. И Матерь Божия не оставит нас и близких нам за молитвы избранников Своих. Святые любили Бога и в Боге любили всех людей. Весь мир во зле лежит, но мир не зло (миром называются все страсти вместе).
Некоторые люди, не имущие в сердце Бога, называют любовью нечто совершенно противоположное любви, а именно: страсть, эгоистическую привязанность, увлечение и так далее. Но мы, христиане, знаем хорошо, что такое любовь. Бог любы есть. Он молится за нас так: Отче! Которых ты дал мне, хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною, да видят славу Мою, которую Ты дал Мне, потому что возлюбил Меня прежде основания мира. Отче праведный, и мир Тебя не познал; а Я познал Тебя, и сии познали, что Ты послал Меня. И Я открыл им имя Твое и открою, да любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет, и Я в них (Ин, 17, 24-26). Учитесь, учитесь, чада мои, у преп. Сергия и преп. Серафима, учитесь у них постоянной молитве и смиренной православной любви к Богу и ближним».
СТАРЕЦ СЕРАФИМ ВЫРИЦКИЙ (1866-1949)
тарцу Серафиму пришлось пройти множество послушаний. Перед тем как стать духовником Александро-Невской Лавры, старец Серафим принял великую схиму. Перед принятием схимы видел лаврский монах во сне преп. Серафима, имя которого должен был носить. Как наяву, он постучался тогда в окошечко лесной келлии Преподобного. Тот открыл, и они долго беседовали.
В годы Великой Отечественной войны старец Серафим повторил подвиг преп. Серафима Саровского — на огромном камне, лежащем в саду, старец молился перед иконою преп. Серафима о спасении России. Больному, измученному болезнями старцу, который не мог практически ходить (к камню его подводили), шел тогда 76-й год. Он молился на камне каждый день — в жару, дождь, мороз, молился, сколько позволяли силы: час, два или же несколько часов,— но это стояние продолжалось все военные годы.
«После войны, — вспоминает Татьяна Н., — мой муж и одиннадцатилетний сын Володя оказались в Риге, а я — в Ленинграде. Случилось так, что неизлечимо заболел муж. Сын учился в 4-м классе в Риге. Я была в тоске и смятении, казалось, что положение безвыходное. Жить в Риге бессмысленно: все близкие в Ленинграде, это наш родной город, и довоенное жилье сохранилось. Но муж все не решался вернуться в Ленинград. Мне посоветовали отправиться к старцу Серафиму в Вырицу. Долго ожидала приема, а когда вошла в келью, очень растерялась: над кроватью батюшки висела икона преп. Серафима Саровского, а на кровати как будто сам живой преп. Серафим лежит. Батюшка понял мое смущение и с улыбкой спросил, назвав меня по имени (а я впервые у него, и он не знал меня): «Татьяна, какие у тебя скорби?» А у меня уже нет никакой скорби, на сердце легко, светло и радостно».
(«Великие русские старцы. Жития, чудеса, духовные наставления», — М.: Трифонов Печенгский монастырь; «Новая книга»; «Ковчег», 2000.)
тец Серафим по дару прозорливости знал духом многих современных ему подвижников Христовых, не будучи лично знаком с ними. Приходивших к нему он часто посылал к священнику Симбирской губернии, Курмышского уезда, села Бусурман отцу Алексею Гневашеву. О. Серафим почитал его высоким подвижником и называл его иногда свечою, зажженною пред престолом Божиим, иногда же звездою на христианском горизонте, или же труженником, который и без клятвы иноческой выше многих подвижников. Замечательно, что о. Алексей не только святостью жизни, но и характером, привычками и даже чертами лица очень походил на о. Серафима. Он скончался 85 лет от роду, 21 апреля 1848 г.
(«Жизнеописания отечественных подвижников благочестия 18 и 19 веков». Репринт, изд-е 1908 г. — Издание Введенской Оптиной пустыни, 1995.)
Тут озарил меня свет, как луч солнечный. Обратив глаза на сияние, увидел я Господа Бога нашего Иисуса Христа видением Сына Человеческого во славе и неизреченным светом сияющего паче солнца, и окруженного Небесными Силами, Ангелами, Архангелами, Херувимами и Серафимами, как бы роем пчельным, от западных церковных врат идущего на воздухе. Приблизился Господь и, став против амвона и воздвигши Свои Пречистыя руки, благословил служащих и предстоящих; посем вступил в местный Образ свой святый, что близ Царских врат, и преобразился, окружаемый Ангельскими ликами, сиявшими неизреченным светом во всю Церковь. Я же, — продолжал старец, — земля и пепел, удостоился встретить на воздухе Господа Иисуса Христа и благословиться от Него; сердце мое возрадовалось чисто, просвещенно, во сладости любви к Господу». От сего Божественного видения отец Серафим изменился видом. Все могли заметить и понять, что с ним Господне посещение, ибо он тут не мог ни с места сойти, ни проговорить. Подошли два иеродиакона, взяли его под руки и, введя в алтарь, оставили в углу. — Стоя часа три, он лицом часто изменялся: лицо его было бело, как снег, потом являлся румянец, переливался. Но долго не мог он проговорить, исполнясь утешения Божией благодати. Когда же успокоился, поведал сие своим по Боге отцам, Пахомию и Иосифу, — и более никому, — которые слагали сие в сердце своем, Серафима же предостерегали от высокого о себе мнения, но более утверждали в смиренномудрии и самоукорении.
([Игум. Георгий]. «Сказания о жизни и подвигах старца Серафима, иеромонаха Саровской обители пустыника и затворника, извлеченные из записок ученика его» //Журнал «Маяк», 1844. Т. XVI. Кн. 32. Гл. 1.)
то нужно делать, братие, чтобы положить хотя бы начало своему спасению? Да, надобно, братие, делать то, что, полагая начало своему спасению, делали святые.
Начнем прежде всего с Серафима Саровского. Он положил начало своему спасению так. Приняв монашество, он, сказано, всецело обратил дух свой и сердце внутренним вниманием и умным Боговидением к вечному Солнцу правды, Христу Богу, имя Коего носил он непрестанно в сердце и устах своих; с пламеннейшим усердием начал подвизаться о приближении любовию к Господу и деятельным образом узнал, что любовию возвышается ум наш к Богу и Бог нисходит к нам, как и Сам Спаситель сказал: любяй Мя, возлюблен будет Отцем Моим: и Аз возлюблю его и явлюся ему Сам (Иоан. 14, 21). Во время соборной молитвы с братиею он предстоял Господу с пламенною любовию по слову псалмопевца: предзрех Господа предо мною выну: яко одесную мене есть, да не подвижуся (Пс. 15,8).
Как поступали другие святые, вступая в дело служения Господу? Да так же, братия, как и преп. Серафим. Например, свт. Игнатий, епископ Антиохийский, с юных лет носил Христа в сердце своем и за свою любовь к Богу получил название Богоносца. Душа св. великомученицы Екатерины с первых дней познания ею Христа была исполнена божественной любви и она мыслила только о Небесном Женихе своем.
Заключим призванием вас к подражанию святым. Как они полагали начало своему спасению любовию к Богу, так и вы полагайте; как они жили ею, так и вы живите; как они с этой любовию окончили жизнь свою, так и вы сохраняйте в себе эту же любовь до конца дней своих.
житии преп. Серафима Саровского пишется следующее. Однажды, когда он был иеродиаконом, случилось ему служить со строителем во св. Великий четверток. Но едва, обратясь к народу, навел на предстоящих орарем и сказал: «и во веки веков», увидел он Господа Иисуса Христа в образе Сына Человеческого, во славе и неизреченным светом сияющего, окруженного Небесными Силами: Ангелами, Архангелами, Херувимами и Серафимами, от западных церковных врат грядущего на воздухе.
Из сего события в жизни преп. Серафима ясным становится, что величайшую милость, о которой говорили мы выше и которую Господь обещал любящим Его, нужно понимать так, что Он подлинно являлся им и обитель у них творил. И пример Серафима не единственный. Все мы знаем, что Господь, после Своего воскресения, являлся Марии Магдалине, мироносицам, апостолам и наконец более, нежели пятистам братий вместе (1 Кор. 15, 6). Известно, что св. первомученик Стефан перед своей страдальческой кончиной, воззрев на небо, увидел славу Божию и Иисуса, стоящего одесную Бога (Деян. 7, 55). Известно, что Господь явился св. великомученице Екатерине и на вопрос ее: «Где Ты был, Господи, что не явился утешить меня?» отвечал: «Я был здесь, в твоем сердце». И ясно, значит, что не в духовном только, но и в прямом действительном смысле можно понимать слова Господни: приидем и обитель у него сотворим... И Аз возлюблю его и явлюся ему Сам. Как видите на самом деле Господь являлся любящим Его и обитель в сердцах их Себе сотворял. К чему все это должно вести нас? Конечно к тому, чтобы мы чаще себе представляли любовь Божию к любящим Его и сами старались, подобно им, стремиться всем сердцем к нашему Господу, соединяться с Ним через пламенную любовь к Нему и через нее же принимать Его в жилище своего сердца, чтобы мы любили Его не словом и языком, а делом и истиною,— слушая Слово Его, исполняя заповеди Его, подражая примеру Его и соединяясь с Ним посредством святой праведной жизни.
И если бы мы и на самом деле так поступали, если бы всегда заботились об умножении и охранении в сердцах наших любви к Господу, тогда, поверьте, и мы если не телесными, то духовными очами узрели бы Господа, уготовали бы сердце свое в жилище Ему, приобрели бы с Его стороны милость и любовь к себе, и к нам бы могли отнестись слова Его: и вселюся в них и похожду, и буду им Бог, и тии будут Мне людие (2 Кор. 6, 16).
Протоиерей Виктор Гурьев
(«Душеполезное чтение». 1903. Ч. 2.)
тарец Серафим говорил: «Если ум наущает взыти на Крест, исцеления чувства не имея, то гнев Божий приходит на него, ибо начал вещь выше меры своей, не исцелив наперед свое чувство. Из Святого Писания видим, что крещавшиеся от Иоанна исповедовали грехи свои; так и приходящий работать Богу да исповедует прежде свои согрешения. Одеяние Иоанна было от влас вельбуждь и прочее, то сказуется пост и злострадание, очищающее человека, и тогда да подвижется взыйти на Крест. Прежде распятия Господь сказал: Шедше, возвестите Иоанну, яко слепии прозирают, хромии ходят, прокаженнии очищаются (Мф. 11, 4; Лк. 7, 22). Сие знаменует, что имеющий любовь к миру слеп есть, — и, когда отвержется мира и обратится к вечности, тогда начинает видеть. Непостоянный в доброй воле — хром, — утверждаясь в постоянстве, начинает ходить. Глухие, нерадящие о заповедях Божиих по омрачению ума и окаменению сердца, когда оглохнут молвам мира, исцелевают. Прокажении очищаются: всяк прокаженный, имея зависть, ненависть, клевету, осуждение, если сие оставит и исправит любовь в сердце своем, — очистится».
Часто ходил старец в подгорие чрез реку, близ его текущую, на малый островок, как бы на он пол потока Кедрска, идеже бе вертоград, куда входил Господь и ученицы его. Там очами ума Серафим зрел Иисуса Христа, на землю поклоншася и глаголюща: Отче, аще возможно есть, да мимо идет чаша сия! (Мф. 26, 39).
«Так и нам, — продолжал старец, — если захощет ум взыти на Крест, требуется многого моления и слез, труда и подвига, потребно смиряться на всяк час пред Богом, прося помощи от благодати Его, да сохранит и сотворит непобедимыми. — Ибо скорбь велия в час распятия. Егда же изыде Иисус на молитву, поят Петра, Иакова и Иоанна, — поймем и мы веру Православную, упование крепкое и любовь совершенную, да сих ради облобызаем вышнюю благодать и премудрость и возможем взыти на Крест, якоже рече Апостол: дабы разумети нам силу воскресения Его и приобщения страстем Его, яко сообразным быти смерти Его, да достигнем в оное воскресение мертвых (Флп. 3, 10). Чтобы быть со Владыкою нашим, сладчайшим Иисусом Христом, сия вся в наставление наше и в образ себе приимем, — подтверждал отец Серафим и сим богомыслием и умосозерцанием возвышался и преуспевал, — да приимем и желчь, которую вкусил нас ради Христос! То есть презрим всякое сладостное чувствам, желание и вкушение, оплевание же бесчестия и скорби, приходящие нам от духов злобы поднебесных, ради Его да терпим со благодарением.
Терновый венец да будет нам укорение и осуждение себя и от иных укорение и досаждение, терпеливо сносимое, без всякого смущения. Трость, ею же главу пресвятую били, и мы да тщимся иметь на главах своих, то есть смиренномудрие, чем попирается всякая гордыня и вражие сети. При мысли же о разделении ризы Господа нашего Иисуса Христа полезно и нам, прежде распятия миру, совершенно совлещись от всякого попечения и стяжания мира сего, без смущения. Все сие полезно сотворить прежде всякому хотящему взыти на Крест. Иже в шестый час распятия, Иисус Христос образ нам есть ко укреплению нашему против всякого уныния и малодушия и дабы умрети греху. Иже в девятый час воззва гласом велиим Христос, глаголя: Или, или, лама савахфани! — это показывает нам, по страстях и терпении, дабы в скорбях и печалях, пока совершенно не погаснут, не продерзать в чем-либо, но в смиренномудрии вопиять к Богу. Предание же Господом духа по захождении солнца научает нас, что если свободится ум наш от призраков мирского смущения, то это знак, что умер человек сей греху, тогда и завеса раздирается свыше, по освобождении ума, и дух к Богу восходит. Что камения распались и гробы отверзлись, являет нам, что если ум наш умертвится миру сему, всякая тяжесть и слепота, лежащая на душе, тогда рассыпается. А что обвили Иисуса в плащаницу чистую, с ароматы, являет освящение: повитый нетлением упокоится во веки. Положение во гробе нове, в нем же никто же положен бе, являет, что если ум наш от всех сих свободится, субботствовати будет в новом веке, новая помышляя, нетленная. Так же воскресе Господь во славе, и взыде на небеса, и седе одесную Бога Отца в вышних. Предавая нам образ сей, святый апостол Павел глаголет: Аше убо воскреснусте со Христом, вышних ищите, идеже Христос есть одесную Бога седя; сего ради горняя мудрствуйте, а не земная! (Кол. 3, 1-2). Сильно бо имя святое Его немощь нашу заступить от всех враг наших, и по смирению нашему покрыть грехи наши, и обрести нам Его со всеми святыми».
В шестый час дня старец ходил на место уединенное, в духовном смысле у него именуемое Голгофа; на сем месте он исполнял правило великого Пахомия; а по исполнении погружался в Богомыслие, и очами веры как бы зрел пред собою Господа Спасителя нашего, ко кресту четырьми гвоздьми люто пригвожденного, и стоящую при кресте Иисусове Матерь Его, Пресвятую Деву Марию, с прочими своими сестрами, и ученика возлюбленного Иоанна; внимал душею, как сладчайший Иисус, видев Матерь Свою и ученика, его же любляше, глагола Матери Своей: Жено, се сын Твой; с сим Божественным Своим словом, всю Свою Божественную любовь к роду человеческому из Своего сердца излил в сердце Матери Своей, Пресвятой Деве Марии, и глагола ученику: Се мати твоя! — и с этим же Своим Божественным словом, тою же Своею любовию к роду христианскому, Матерь Свою, Пречистую Деву Марию, усвоил Материю как возлюбленному Иоанну, так и всему роду христианскому.
([Игум. Георгий]. «Сказания о жизни и подвигах старца Серафима, иеромонаха Саровской обители пустыника и затворника, извлеченные из записок ученика его» // Журнал «Маяк». 1844. Т. XVI. Кн. 32. Гл. 1.)
елающему спастися всегда должно иметь сердце, расположенное к покаянию и сокрушенное: жертва Богу дух сокрушен, сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс. 50, 19).
Начало покаяния зарождается от страха Божия и внимания к себе, как говорит св. мученик Вонифатий (Чет. Мин. дек. 19), страх Божий есть отец внимания, а внимание — матерь внутреннего покоя. Страх Господень пробуждает спящую совесть, которая делает то, что душа, как в некоей воде чистой и невозмущенной, видит свою некрасоту, — и так рождаются начатки и разрастаются корни покаяния.
Мы всю жизнь грехопадениями своими оскорбляем величество Божие; а потому и должны всегда со смирением просить у Господа оставления долгов наших.
Покаяние во грехе, между прочим, состоит в том, чтобы не делать его опять.
Как от всякой болезни есть врачевание, так и всякому греху есть покаяние.
Итак, несомненно приступай к покаянию, — и оно будет ходатайствовать за тебя пред Богом.
(Архим. Серафим (Чичагов). «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря». — СПб., 1903.)
Совсем иное видим в угоднике Божием преп. Серафиме. Припомним, как он сказал Елене Васильевне Мантуровой, давая ей послушание умереть вместо брата Михаила. Когда она смутилась и произнесла: «Батюшка, я боюсь смерти!» — отец Серафим с совершенной простотой и несомненностью стал успокаивать ее: «Что нам с тобою бояться смерти, радость моя, для нас с тобою будет лишь Вечная Жизнь». И в другой раз, уже за пять месяцев до смерти, в беседе с монахинею Симбирского монастыря Платонидою, им исцеленной, сказал ей, показывая на небо рукой: «Там увидимся, там лучше, лучше». А еще более сильно и определенно он говорил любимым дивеевским сестрам, обещая им свою небесную помощь и по смерти: «Когда меня не станет, ходите ко мне на гробик, как к живому, и все расскажите. И всегда я для вас жив буду». Невольно вспоминаются слова Самого Господа пред Вознесением ученикам: Се Аз с вами во вся дни до скончания века (Мф. 28, 20). Апостол Петр говорит о себе христианам: Более и более старайтесь делать твердым ваше звание и избрание (2 Пет. 1, 10). И вот таким апостольским духом жил на земле преп. Серафим, как бы уже на небе. Впрочем, что же дивиться тому, если уже Сама Матерь Божия и в начале, и в конце монашеского подвига Преподобного ясно указала, что он не от мира сего.
Когда он, еще будучи послушником Прохором, заболел, Она явилась ему с апостолами Петром и Иоанном и, указывая на него перстом, сказала им: «Сей от рода Нашего». А незадолго до кончины его, в знаменитый день явления ему в праздник Благовещения (в 1831 г.), Она назвала его «Своим любимцем». Об этом преп. Серафим сообщает так: «Небесная Царица, батюшка (протоиерей Василий Садовский), Сама Царица Небесная посетила убогого Серафима, — и вот, какая радость-то нам, батюшка! Матерь Божия... неизъяснимою благодатию покрыла убогого Серафима».
Припомним и еще нечто большее, о чем можно благоговейно помыслить. Когда явился ему во время служения литургии иеродиаконом Сам Господь Иисус Христос, то Преподобный «удостоился особенного от Него благословения». Каково это благословение, он так и не открыл никому. Но да будет возможно допустить, что Спаситель изрек нечто такое, что удовлетворяло его в «особенной и милости, и любви Божией», а может быть, нечто еще более определенное о небесных благах, отчего «сердце мое,— говорил батюшка,— возрадовалось чисто, просвещенно, во сладости любви ко Господу!» При таком состоянии смерть для преподобного старца не только не явилась страшною, но желанною, подобно как и апостолу Павлу, который в римской тюрьме желал себе смерти: Имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше (Флп. 1, 23). И отец Серафим говорил: «Там лучше, лучше, лучше...»
Христианство в нем проявилось в полноте: спасенным и облагодатствованным готов был он отойти к своему Спасителю. Жизнь эта дана для духовного рождения; и отец Серафим, умирая телом, рожден был для Жизни Новой.
Так именно он сам о себе сказал одному собеседнику: «Жизнь моя сокращается; духом я как бы сейчас родился, а телом ко всему мертв». А однажды, ни мало не смущаясь, наоборот, со властию заповедал он, повелев той же сестре Евдокии повествовать о нем, не боясь при этом сравнить себя со святыми.
«Раз я была у батюшки в келлии. Он беседовал со мною шесть часов кряду. Много говорил утешительного и к концу беседы сказал: «Радость моя, я вас духовно породил и во всех телесных нуждах не оставлю... Не бойся: говори обо мне, когда будут спрашивать: не умолчи моей благодати. И как у угодников Божиих: Антония, Феодосия и Сергия Чудотворца, были помощники, списали их житие, — и ты: что слышишь от меня — запиши». И такое упование — вера в будущее блаженство, в наследие святых обителей, делало Преподобного особенно радостным еще при жизни. Он на земле уже жил как на Небе. Непостижима нам, грешникам, в полноте жизнь святых! Но все же можно сделать усилие — понять так же светлое состояние святых. Благодать Святого Духа — это сущность Христова дела, она даруется человеку в Крещении, делая его способным к святой жизни. И если просвещенный, или крещенный, сохраняет сию благодать, знаменуемую и белою одеждою крещеного, незапятнанною, неоскверненною, и к тому же еще и возгревает подвигами благочестия, то он должен быть святым, он становится святым, он уже есть святой. Таковы были в особенности первые христиане, которые в посланиях так и называются — святые. Приветствуйте всякого святого во Христе Иисусе... Приветствуют вас все святые, а наипаче из кесарева дома, — пишет из тюрьмы римской филиппийцам апостол Павел (Флп. 4, 21-22). Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный, — сказал и Сам Господь (Мф. 5, 48).
И это есть задача для всякого христианина еще на земле. И следовательно, это все не только должно, но и возможно. Правда, в действительности мало таких, которые хранят сию крещенскую одежду благодатной чистоты, но это возможно. И преп. Серафим именно был одним из этих сохранивших благодать Святого Духа. Что само по себе есть очевидное и поразительное свидетельство истинности христианства: человек-христианин может истинно сохранить себя в святости. Преподобный угодник Божий однажды подтвердил это с особенной силой. Однажды он, будучи уже глубоким старцем, беседовал с молодою девицею. В это время подошел почитатель батюшки, не раз уже упоминавшийся крестьянин, впоследствии живописец, Ефим Васильев. И вдруг ему пришли лукавые помыслы: «О чем это батюшка беседует с нею? Какие еще наставления идут к ее возрасту?» Прозрел святой Серафим эти нечистые помыслы его и подозвал к себе. Потом взял его руку и положил в свой, лишенный уже зубов, рот пальцы его и сказал: «Я — ко всему мертв, а ты что думаешь?» И потом дополнил: «Притом ведай, что в твоей жизни возможно благодатию Божиею достичь чистоты!» Правда, для этого требуется великий подвиг, непрестанное хранение себя в самых глубинах сердца: молитва, посты, бдения. Нам известно, что все это прошел святой Серафим, и в необычайной степени, о чем сохранилась лишь небольшая часть свидетельств. И теперь, к концу жития своего, он мог бы сказать, что не только веру (2 Тим. 1, 6), но и благодать сохранил и возгрел. И воистину созрел для будущей блаженной жизни, как спелый плод.
Митрополит Вениамин (Федченков)
1933 год
(«Журнал Московской Патриархии». 1990. №8.)
Я вошел в келлию. До того времени я видел эту келлию не иначе, как наполненной народом, а потому заметил только передний ее угол, уставленный образами с горевшими перед ними лампадами, под образами стол, на котором лежали свечи, а под столом просфоры, бутылки с церковным вином и деревянным маслом — и ничего более; да меня занимала, конечно, не келлия и ее обстановка, и даже не хозяин ее, а публика, теснившаяся около него. Но тут я был один перед старцем, и меня поразило странное зрелище: посередине келлии стоял гроб, и в гробу сидел почтенный старец Серафим, держа в руках книгу. Он чрезвычайно приветливо обратился ко мне со словами:
— Здравствуй, мой друг, здравствуй. Что тебе надобно?
Я отвечал ему:
— Матушка прислала меня просить прощенья у вас в том, что я давеча смеялся над вами.
— Тебя матушка прислала, ну, благодари от меня твою матушку, мой друг, благодари ее от меня, что она вступилась за старика. Я буду молиться за нее, благодари ее!
Слова эти сказаны были самым добродушным тоном, но с некоторым особым ударением на фразу «тебя матушка прислала», так что я, сознавая внутренне свою виновность перед старцем, слышал в них как бы укор, а потому, желая во что бы ни стало получить прощение, позволил себе сказать:
— Нет, не матушка прислала, а я сам пришел.
— Ты сам пришел, мой друг, ну, благодарю тебя, благодарю! Да будет над тобой благословение Божие! — при этом он позвал меня к себе и благословил, сказав:
— Раскаяние и грех снимает — ну а тут не было греха, Христос с тобой, мой друг!
При этом он спросил меня, читаю ли я Евангелие? Я, конечно, отвечал: «Нет», потому что в то время кто же читал его из мирян: это дело дьякона. Старец пригласил меня взять единственную в келлии скамейку и сесть возле него, а сам, раскрыв бывшую у него в руках книгу, которая оказалась Евангелием, начал читать седьмую главу от Матфея, стих: «Не судите, да не судимы будете, юже меру мерите, возмерится и вам», — и читал далее всю главу. Он читал без всяких объяснений и даже не сделал ни малейшего намека на мой проступок, но, слушая его, я сам глубоко сознал мою виновность, и это чтение произвело на меня такое потрясающее впечатление, что слова евангельские врезались в мою память, и я, достав Евангелие, после несколько раз перечитывал эту главу от Матфея и долго помнил почти наизусть ее всю. Окончив чтение, Серафим снова благословил меня и, отпуская, советовал мне почаще читать Евангелие, что я принял к сердцу и начал делать с того времени.
Замечательно, что у нас в доме не было Евангелия, и вообще в том кругу, среди коего я провел мое детство, почиталось если не грехом, то профанацией святыни читать дома Евангелие. Для этого находили необходимым торжественную обстановку, так как и в церкви Евангелие читалось священником или дьяконом во время богослужения, а не причетниками, и потому полагали, что оно не могло быть читано в семье. Даже в училище законоучитель не только не объяснял, но и не читал нам Евангелия в классе, и только устав гимназий и училищ 1833 г. вменил в обязанность законоучителям объяснять учащимся в воскресенье перед обедней Евангелие, но и это долгое время оставалось без исполнения, и этому распоряжению не сочувствовали не только законоучители, но и архиереи, так что я, будучи директором, должен был на себя принять эту обязанность.
Вследствие всего этого я не мог тотчас начать это душеполезное чтение, но, живо помня совет почтенного старца, воспользовался им после.
При описанной мной сцене в келлии Серафима мать моя не присутствовала, она только поджидала моего выхода на монастырском дворе. Увидев меня чрезвычайно взволнованным, когда я подошел к ней, она не тотчас поверила моему рассказу и все приписывала мое волнение нагоняю, который я, как ей казалось, должен был получить от старца; но проявившееся с этой поры во мне глубокое к нему уважение и стремление непременно быть у него всегда, когда мы приезжали в Саров, и его всегда необыкновенно ласковое со мной обхождение вполне ее успокоили впоследствии.
Действительно, в первый же раз, когда мы после описанной сцены отправились к нему вслед за священником с Дарами, я протеснился вперед к старцу, и меня занимала уже не толпа, как то было прежде, но именно сам Серафим и его причащение. По обыкновению, он стоял на коленях на пороге своей келлии, и сверх иеромонашеской мантии на нем была епитрахиль. Когда приблизился священник и передал ему чашу, он, благоговейно приняв ее в руки, начал громко читать причастную молитву: «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога Живаго, пришедый в мир грешныя спасти, от нихже первый есмь аз». При этом он преклонил голову до земли, держа чашу над головой. Затем, поднявшись, продолжал: «Еще верую, что сие есть самое пречистое Тело Твое» и т. д.— и все это с таким убеждением и с таким восторженным умилением, что и я невольно преклонил колени, и каждое слово этой молитвы глубоко впечатлелось в душе моей.
Когда после приобщения в числе прочих подошел и я к его благословению, то он так приветливо обратился ко мне со своим обычным угощением — крошеных просфор в чашке с вином, погладил меня по голове и дал целую просфору, что обратило на меня внимание всей толпы, так как это была необыкновенная с его стороны благосклонность.
С тех пор я всякий раз, когда был в Сарове, старался как можно ближе становиться к Серафиму, чтобы не только слышать, как он произносит причастную молитву, но и любоваться его глубоко вдохновенною наружностью и следить за каждым его движением, что все производило на меня потрясающее впечатление. Даже до сей поры, подходя к причастию и повторяя за священником слова причастной молитвы, я мысленно вижу перед собой величественный облик Серафима с чашей в руках, и, будучи впоследствии директором гимназии, я обращал особое внимание на то, чтобы приступающие к приобщению ученики отчетливо знали и понимали эту молитву.
(Неверов Я. М. «Подвижник и подвижница» // «Русская старина». 1880. Т. 28. №6.)
огослужение совершалось чинно, торжественно, с соблюдением всех уставных подробностей и монастырских обычаев. Всенощное бдение совершал Преосвященный Димитрий, епископ Тамбовский и Шацкий; чистый громкий баритон святителя, его особенная интонация со строгим соблюдением ударений и тщательная внятность и раздельность произношения богослужебных возгласов придавали службе особую обаятельность и одухотворенность; оригинальный же напев Саровской обители, нигде дотоле мною не слыханный, делал богослужение необыкновенно действующим на души молящихся, у которых глаза не высыхали от слез умиления до конца службы.
Саровского пения описать невозможно, чтобы иметь о нем ясное представление, его надо самому лично слышать. Отличительные его черты — безыскусственность, душевность и какая-то хватающая за сердце тихая заунывность. Вот начинается какая-нибудь стихира, канонарх делает обычные поклоны предстоятелю и лику, произносит нараспев безыскусственным, но чисто теноровым голосом стих песнопения, братия, стоящая на правом клиросе, не совсем дружно и стройно поет тот же стих, но делая такие непринужденные изгибы и интервалы голосом, которые сразу дают почувствовать молящимся всякого звания и развития, что пение выливается из глубины сердца. Далее канонарх, несколько изменив и повысив голос, поет второй стих; певчая братия уже стройнее и дружнее с новым оттенком тихой священной грусти подхватывает его и разливает, как благоуханное миро, под высокими и художественно расписанными сводами просторного монастырского храма... И так с каждым стихом песнопения: новые звуки, новое впечатление, новые струны сердца задеты этими звуками у молящегося, который силится удержаться от слез, но не может... Наконец стихира заканчивается несколько неожиданными оборотами и интервалами хора, голоса которого вдруг значительно понижают тон, идут по нотам, как по лестнице, вниз, словно спускаются с неба на грешную землю, здесь сходятся почти в унисон, несколько затихают и потом, постепенно усиливаясь и расходясь, как бы разлетаясь уносятся от земли в горняя и там медленно замирают, оставив в душе молящегося неизъяснимое наслаждение...
Или вот другой пример. Владыка возглашает, подняв к небу руки: «Слава Тебе, показавшему нам свет!» Несколько секунд волны густого баритона расходятся под сводами храма и выходят за пределы его, слегка трогая сердца сплошною массою стоящего народа и сообщая им предчувствие чего-то необыкновенного, действительно светлого... Затем короткая пауза, и на секунду водворяется по всей церкви священная, дышащая благоговением тишина, среди которой один за другим тихо и как бы нерешительно раздаются трепещущие голоса обоих ликов, сошедшихся среди храма «вкупе»: «Слава в вышних Богу!..» Голоса все растут, все умножаются, действие их на душу все усиливается... и когда достигает, так сказать, высшей своей точки, вопия к милосердому Богу с неописуемым сокрушением сердца: «Господи, помилуй мя и исцели душу мою, яко согреших Тебе!..», вся церковь, как бы повергшись к стопам своего Творца и Зиждителя, молится и плачет; причем в паузах пения слышатся сдержанные рыдания молящихся... В голосах певчих в это время ясно слышится голос наболевших страданий грешной души, чувствуются все ее многочисленные раны и немощи... Но зато, когда оглашается церковь радостным, сильным, исполненным решительной надежды всеобщим кличем: «Во свете Твоем узрим свет!..», все собрание верующих вдруг поднимается, отирает слезы и светится небесной улыбкой упования!.. Одним словом, без преувеличения можно сказать: пение Саровской обители, с начала и до конца богослужения, вполне и совершенно овладевает чувствами богомольца и держит их в своей подавляющей власти долго, долго по окончании службы, даже по оставлении богомольцем святой обители. Да, дивное пение в Сарове!..
...Два богомольца разговаривали между собой на пути к гостиницам:
— Да... Будто и просто... на мужицкий лад, словно, смахивает, — а за душу так берет, что готов умереть хоть сейчас здесь... Я думаю, камень, и тот растает от этакого пения!.. Молишься — и молиться хочется; плачешь — и плакать хочется... Часов шесть, почитай, служба шла, а усталости никакой, хоть бы еще столько стоять...
— Да, брат, Иван Гаврилович: тут не задремлешь за службой!.. Словно как перерождаешься. Словно как земли под тобой нету, а переселился ты в небесные обители!..
— Истинно, как среди чинов небесных!..
особой небольшой палате призреваются три старца. Современники преподобного старца Серафима, только и осталось их три во всей обители. Самому старшему из них Василию более ста лет.
Поговорив со старцами, я попросил их сесть вместе и позволить мне снять их фотографический портрет на память. Они молча повиновались, очевидно, не давая себе ясного отчета, что именно хотят с ними делать. Я снял с них портрет и стал прощаться.
— Прощай, прощай,— сказал по-малороссийски тот же послушник Василий со слезами, — уже бiлши не побачимся... А хиба и побачимся, так на тiм свiтi... He забувай мене, а я не буду тебе забувать, дьякуна Петра...
Из этой палаты мы все вышли растроганными.
— Кто его знает, отчего, —сказал провожатый, — только так вот всегда: как побеседуешь с этими старцами, так и растрогаешься... Придешь в свою келью: слезы так и давят... Упадешь перед иконой и плачешь, и плачешь, а чего — и сам не знаешь...
— Да, — сказал и монах-странник, глубоко вздохнув, — истинно: «Аще не будете, как дети, не можете внити в Царствие Небесное!..»
(Свящ. Петр Поляков. «Под сенью благодати. Из путевых набросков и впечатлений паломника». — СПб.: Изд-е Тузова, 1903.)
На Пасху 1941 года ее чудом выпустили. Вызывали по одному. Через одного говорили: «на выход» или «остаешься». Ей сказали: «остаешься». Она упала в ноги: «Выпустите меня ради Христа! Сегодня Пасха! Мне так хочется быть в Церкви!» И ее выпустили. Она пошла по улицам Бийска. Было еще темно, 4 часа утра. У случайного прохожего спросила, где находится церковь. Ей объяснили, как пройти. Но церковь оказалась закрытой, нельзя было даже зайти внутрь ограды. Постояв у калитки, мать Анастасия прочла все пасхальные молитвы, какие могла, и решила пойти на кладбище. На предрассветном кладбище было удивительно тихо. Мать Анастасия стояла одна, вокруг ни души. Чтобы поделиться радостью о воскресшем Господе, она обратилась к могилам: «Братия и сестры усопшие, Христос воскресе!» И вдруг отчетливо услышала в ответ: «Воистину воскресе!» Она была потрясена и в радости воскликнула: «Христос воскресе!» И ей ответил стройный хор, говорила вся земля: «Воистину воскресе!» Тогда она набралась храбрости и произнесла в третий раз: «Христос воскресе!» И вновь ей ответили из-под земли: «Воистину воскресе!»
В городе Бийске мать Анастасия стала алтарницей в той церкви, к которой приходила в ту незабываемую пасхальную ночь. Она свято верила предсказаниям Преподобного, многим пересказывала слова батюшки Серафима о том, что он придет в Дивеево и «сестры его там приютят».
Она сказала о. Александру, тогда еще мальчику: «Я никогда не увижу Дивеева, а ты там будешь. Очень прошу тебя, не забудь, спой мне «Вечную память», когда приедешь». Рассказав это, стоя у раки преп. Серафима, о. Александр начал петь, но голос у него от слез и волнения срывался, многие плакали. Дивеевские сестры помолились о упокоении схимонахини Феофании и пропели ей «Вечную память».
Блаженный старец иеромонах Серафим Саровский завещает новоначальному, по прежде существовавшему общему обычаю в Саровской пустыне, творить непрестанно молитву: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго. «При молитве, — наставляет старец, — внимай себе, то есть собирай ум и соединяй его с душею. Сначала день, два и более твори эту молитву одним умом, раздельно, внимая каждому слову особо. Когда Господь согреет сердце твое теплотою благодати Своея и соединит тебя во един дух, тогда потечет в тебе эта молитва непрестанно и всегда будет с тобою, наслаждая и питая тебя. Это-то и значат слова, сказанные пророком Исаиею: роса бо, яже о Тебе исцеление им есть (Ис. 26, 19). Когда же будешь содержать в себе эту пищу душевную, то есть беседу с Господом, то зачем ходить по келлиям братий, хотя кем и будешь призываем? Истинно сказываю тебе, что празднословие есть и празднолюбие. Если себя не понимаешь, то можешь ли рассуждать о чем и учить других? Молчи, непрестанно молчи, помни всегда присутствие Бога и имя Его. Ни с кем не вступай в разговор, но вместе и остерегайся осуждать разговаривающих и смеющихся. Будь в этом случае глух и нем. Что бы о тебе ни говорили, все пропускай мимо ушей. В пример себе можешь взять Стефана Нового, которого молитва была непрестанна, нрав кроток, уста молчаливы, сердце смиренно, дух умилен, тело с душею чисто, девство непорочно, нищета истинная и нестяжание пустынническое, послушание его было безропотливое, делание — терпеливо, труд — усерден. Сидя за трапезой, не смотри и не осуждай, сколько кто ест, но внимай себе, питая душу молитвою» (наставление 32). Старец, дав такое наставление новоначальному иноку, проводящему деятельную жизнь в монастырских трудах, и преподав ему упражнение молитвою, приличествующею деятельному, воспрещает преждевременное безрассудное стремление к жительству умозрительному и к соответствующей этому жительству молитве. «Всякому, — говорит он, — желающему проходить жизнь духовную, должно начинать с деятельной жизни, а потом уже переходить к умозрительной, потому что без деятельной жизни в умозрительную прийти невозможно. Деятельная жизнь служит к очищению нас от греховных страстей и возводит на степень деятельного совершенства, а тем самым пролагает нам путь к умозрительной жизни. К сей могут приступать только очистившиеся от страстей и стяжавшие полное обучение в деятельной жизни, как это можно видеть из слов Священного Писания: Блаженни чистии сердцем, яко тии Бога узрят (Мф. 5, 8), и из слов святого Григория Богослова: к умозрению могут приступать только совершеннейшие по своей опытности (в деятельной жизни). К умозрительной жизни должно приступать со страхом и трепетом, с сокрушением сердца и смирением, со многим испытанием святых Писаний и под руководством искусного старца, если такового можно найти, а не с дерзостию и самочинием. Дерзостный и презорливый, по словам Григория Синаита, не по достоинству своему взыскав (высокого духовного состояния), с кичением усиливается достигнуть его преждевременно. И опять: если кто мечтает по мнению своему достигнуть высокого состояния и стяжал желание сатанинское, а не истинное, того диавол уловляет своими мрежами, как слугу своего» (наставление 29).
Предостерегая таким образом от гордостного стремления к высоким молитвенным состояниям, старец настаивает, можно сказать, на необходимости для всех вообще иноков, никак не исключая и самых новоначальных послушников, во внимательной жизни и в непрестанной молитве. Замечено, что, по большей части, то направление, которое примется при вступлении в монастырь, остается господствующим в иноке на всю его жизнь. «Благодатные дарования, — утверждает Серафим, — получают только те, которые имеют внутреннее делание и бдят о душах своих» (наставление 4). «Истинно решившиеся служить Богу должны упражняться в памяти Божией и непрестанной молитве ко Господу Иисусу Христу, говоря умом: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго. Таковым упражнением, при охранении себя от рассеянности и при соблюдении мира совести, можно приблизиться к Богу и соединиться с Ним. Иначе как непрестанною молитвою, по словам святого Исаака Сирского, приблизиться к Богу мы не можем» (наставление 11).
Монахам и послушникам, произволяющим заниматься молитвою Иисусовою, для удобнейшего избежания рассеянности и пребывания во внимании Серафим советует стоять в церкви, при молитвословиях, с закрытыми глазами и открывать их только тогда, когда будут отягощать сон и дремание. Тогда советует он устремлять взоры к святым иконам, что также охраняет от рассеянности и возбуждает к молитве (наставление 6).
Новоначальный с особенным удобством приучается к молитве Иисусовой на продолжительных монастырских молитвословиях. Присутствуя на них, к чему бесплодно и душевредно скитаться мыслями повсюду? А этого невозможно избежать, если ум не будет привязан к чему-либо. Займись молитвою Иисусовою: она удержит ум от скитания, ты сделаешься гораздо сосредоточеннее, глубже; гораздо лучше будешь внимать чтению и песнопениям церковным, — вместе неприметным образом и постепенно обучишься умной молитве. — Желающему проводить внимательную жизнь Серафим завещает не внимать посторонним слухам, от которых голова наполняется праздными и суетными помышлениями и воспоминаниями; завещает не обращать внимания на чужие дела, не размышлять, не судить и не говорить о них; завещает избегать собеседований, вести себя странником, встречающихся отцов и братии почитать поклонами в молчании, при хранении себя от внимательного воззрения на них, потому что такое воззрение производит непременно в душе какое-либо впечатление, которое будет причинять ей развлечение, привлекая к себе внимание ее и отвлекая его от молитвы. Вообще проводящему внимательную жизнь не должно смотреть ни на что пристально и не слушать ничего с особенным тщанием, но видеть, как бы не видя, и слышать мимоходно, чтоб память и сила внимания были всегда свободными, чуждыми впечатлений мира, способными и готовыми к приятию впечатлений Божественных.
Очевидно, что способы молитвы, предложенные священноиноком Дорофеем и старцем Серафимом, тождественны со способом, предложенным святым Иоанном Лествичником.
Написанное каждым святым писателем написано из его благодатного устроения и из его деятельности, соответственно его устроению и его деятельности. На это должно обратить особенное внимание. Не будем увлекаться и восхищаться книгою, написанною как бы огнем, поведающею о высоких деланиях и состояниях, нам не свойственных. Чтение ее, разгорячив воображение, может повредить нам, сообщив познание и желание подвигов, для нас безвременных и невозможных. Обратимся к книге Отца, по умеренности своего преуспеяния, наиболее близкого к нашему состоянию. При таком взгляде на отеческие книги, в первоначальное чтение инока, желающего ознакомиться с внутренним молитвенным подвигом, можно предложить наставления Серафима Саровского, сочинения Паисия Нямецкого и друга его схимонаха Василия. Святость этих лиц и правильность их учения — несомненны.
Великий делатель молитвы Иисусовой блаженный старец Серафим Саровский много претерпел неприятностей от невежества и плотского воззрения на монашество своих собратий, потому что те, которые читают Закон Божий телесно, полагают исполнять его одними внешними делами, без мысленного подвига, не разумеюще, не яже глаголют, ни о них же утверждаются. «Проходя путь внутренней, умозрительной жизни, — наставляет и утешает Серафим, почерпая наставление и утешение из своей духовной опытности, — не должно ослабевать, не должно оставлять его потому, что люди, прилепившиеся к внешности и чувственности, поражают нас противностию своих мнений в самое сердечное чувство и всячески стараются отвлечь нас от прохождения внутреннего пути, поставляя нам на нем различные препятствия. Никакими противностями в прохождении этого пути колебаться не должно, утверждаясь в этом случае на слове Божием: Страха их не убоимся, ниже смутимся, яио с нами Бог. Господа Бога нашего освятим в сердечной памяти Его Божественного имени, и Той будет нам в страх (Ис. 8, 12—13)».
Искажая образ моления умных делателей Восточной Церкви и кощунствуя над ним, латиняне не останавливаются кощунством и над благодатными состояниями, производимыми молитвою, не останавливаются хулить действие Святаго Духа. Предоставим суду Божию клеветы и хулу еретиков; с чувством плача, а не осуждения отвратим внимание от произносимых ими нелепостей. Что говорит о видении света Христова наш блаженный делатель молитвы Иисусовой Серафим Саровский: «Чтоб приять и узреть в сердце свет Христов, надобно, сколько возможно, отвлечь себя от видимых предметов; предочистив душу покаянием, добрыми делами и верою в Распявшегося за нас, закрыть телесные очи, погрузить ум внутрь сердца, где вопиять призыванием имени Господа нашего, Иисуса Христа, тогда по мере усердия и горячности духа к Возлюбленному, находит человек в призываемом им.имени услаждение, которое возбуждает желание искать высшего просвещения. Когда чрез таковое упражнение укоснит ум в сердце, тогда воссиявает свет Христов, освящая храмину души своим Божественным осиянием, как говорит пророк Малахия: И воссияет вам, боящимся имени Моего, солнце правды (Мал. 4, 2). Этот свет есть вместе и жизнь по Евангельскому слову: в Том живот бе, и живот бе свет человеком (Ин. 1, 4)».
Очень полезно знать, что плодом чистой непарительной молитвы бывает обновление естества, что обновленное естество снабжается и украшается дарами Божественной благодати; но стремление к преждевременному стяжанию этих даров, стремление, которым, по побуждению самомнения, предупреждается благоволение о нас Бога, крайне вредно и ведет лишь к прелести. По этой причине все Отцы очень кратко говорят о дарах благодати, говорят очень подробно о стяжании чистой молитвы, последствие которой — благодатные дары. Подвиг молитвы нуждается в тщательном обучении, а благодатные дары являются сами собою как свойства естества обновленного, когда это естество, по очищении покаянием, будет освящено осенением Духа.
Откажемся от мечтательности и суетных помышлений, возникающих в нас по причине нашего неверия, по причине безрассудной попечительности, по причине тщеславия, памятозлобия, раздражительности и других наших страстей. Необходимое, существенное условие преуспеяния в молитве Иисусовой есть пребывание в заповедях Господа Иисуса. «Будите в любви моей», — сказал Он ученикам Своим. Что значит пребывать в любви ко Господу? — Значит: непрестанно памятовать о Нем, непрестанно пребывать в единении с Ним по духу. Первое без последнего мертво, и даже не может осуществиться. Аще заповеди Моя соблюдете, пребудете в любви Моей: если будем постоянно соблюдать заповеди Господа, то духом нашим соединимся с Ним. Если соединимся с Ним духом, то устремимся к Нему всем существом нашим, будем непрестанно памятовать о Нем. Направь поступки твои, все поведение твое по заповедям Господа Иисуса, направь по ним слова твои, направь по ним мысли и чувства твои, — и познаешь свойства Иисуса.
(«Сочинения епископа Игнатия Брянчанинова». Т.II. Аскетические опыты. — СПб.: Изд-е книгопродавца И. Л. Тузова, 1886.)
ПАМЯТНЫЕ ДАТЫ МАЙ
9/22 Преп. Серафим принимает подвиг затворничества (1810).
Возвращение преп. Серафима в Саровскую обитель после пятнадцати лет пустынножительства (1825)
иакон Тихвинской церкви г. Богородска, Московской губ., Н. Троицкий сообщает: 11 августа я, жена моя отправились к камню, на котором преп. Серафим молился 1000 ночей. Когда я стал прикладываться, то в этот момент был положен на камень сын крестьянина Симбирской губ., села Большие Березники, Ивана Гулкова — Феодор, 9 лет, немой от рождения, как это засвидетельствовали бывшие при нем его родной дядя и родная мать. Как только его вынесли из толпы, он начал говорить и свободно повторять слова, какие ему говорили посторонние.
Другой случай был у источника. На извозчике привезли дочь почетного гражданина города Бежецка, Ивана Ребякина,— Антонину, 11 лет, которая три года не владела ногой и не могла даже передвигать ее. Как только она, при посторонней помощи, была внесена в источник и облита водой, то свободно стала на ноги и шла с нами три версты до Саровской пустыни. Я спросил ее: что она чувствовала, когда ее несли на источник? Она мне ответила, что в сердце она держала мысль: «Серафим, ты меня исцелишь».
(«Душеполезный собеседник». 1903.)
20 ноября 1903 г. у Феодосии Скляровой заболел единственный ее ребенок. С каждым днем мальчик изменялся к худшему. Болезнь была лихорадочного свойства, с появлением сильного жара по всему телу, а затем озноб; усиливающийся кашель надрывал его грудь. Ребенок в продолжение этого времени ничего не ел, щечки и глаза запали, лицо пожелтело и осунулось, под глазами образовались темно-синие круги. Часов в 6 вечера 1 декабря 1903 г. ребенок вдруг стал громко плакать и на вопросы отвечал, что у него болит глоточка и в уши колет. Сколько ни успокаивали его, ребенок не переставал плакать, и тут же вскорости появилась рвота с сильным кашлем. Мальчика уложили в кровать, и вот тут-то ребенок не находил места, бросался и метался по кровати и с рыданием говорил: «Ох, болит!» Не зная, чем помочь ребенку, я хотел послать за доктором, но он, услышав о моем намерении, крикнул: «Не надо доктора!», что разделила и мать его. Между тем ребенок не переставал жаловаться на боль глоточки и колотья в
уши. Без состраданья нельзя было смотреть на его слезы, мать же его с рыданием старалась, насколько возможно было, успокаивать его, но все было напрасно. Ребенок по-прежнему метался по кровати и кричал от боли. И вот в этот критический момент мать в отчаянии с рыданием обращается к сыну и восклицает: «Вася! Проси отца Серафима о молитве его пред Царицею Небесною об исцелении тебя от болезни». Я воспользовался религиозным настроением матери больного, поспешил снять икону преп. отца Серафима и, подойдя к больному, благословил его этою иконою. Мать же опять обратилась к сыну со словами: «Васюша, поцелуй отца Серафима». Ребенок принял в ручонки икону и прильнул губами к лику Святого и, не отрываясь от нее, пролежал в таком положении около пяти минут, а потом стал уже целовать всю икону. Приблизительно через час ребенок перестал стонать и успокоился немного. Через некоторое время боли хотя и возобновились, но уже ненадолго и без болезненных страданий. Часам к 10 ночи ребенок заснул и если разновременно и просыпался, то уже не жаловался на боли и в таком состоянии проспал до 6 часов утра. Проснувшись, он сказал матери: «Мама! У меня ничего не болит, все прошло» — и, увидев икону на столе, поднялся и, взяв ее в руки, стал перед нею креститься и целовать Святого и не выпускал из рук до тех пор, пока я не отобрал от него эту икону. Мы поражены были происшедшей во всем у ребенка перемене: глаза стали светлые, ребенок ни на что не жалуется, и кашель перестал, лицо веселое, он без умолка лепечет и на вопросы о его болезни отвечает, что у него ничего не болит, что ему отец Серафим помог. Во время его сна жар прекратился, перестала болеть глоточка, прекратились колики в ушах и кашель, мучивший его с 20 ноября. После утреннего чая мальчик по-прежнему стал резвиться и играть. И с этого дня мальчик по сей час, слава Богу, здоров. Вполне приписывая исцеление заступничеству преподобного отца Серафима, мы отслужили благодарственный молебен Святому.
Области войска Донского, отставной полковник Василий Васильевич Ермаков. Декабря 20-го дня 1903 г., г. Новочеркасск.
рестьянин Владимирской губернии, деревни Александровки Иван Клопов был болен долгое время катаром желудка, а в 1903 году болезнь его дошла до такой сильной степени, что открылась беспрестанная рвота. На первый день Пасхи, б апреля 1903 года, сын его, Михаил, ходил в Саровскую пустынь и принес с собой целебной воды из источника отца Серафима.
Собираясь совсем умирать, больной просил причастить его Святых Христовых Тайн, но желание его нельзя было исполнить вследствие непрекращающейся рвоты.
Тогда он попросил жену подать ему воды отца Серафима, что та и исполнила. Он выпил полчашки и просил жену обтереть его этою чудодейственною водою. После этого, измученный болезнью и бессонницей, больной крепко заснул и, проснувшись поздно вечером, опять просил жену обтереть и дать напиться, говоря, что он чувствует себя немного лучше.
Пролежав еще день, мужичок встал совершенно здоровый, с обновленными силами, и стал работать, к величайшему удивлению всей деревни.
(«Нижегородские епархиальные ведомости». 1904.)
ишу со слов крестьянина деревни Новоселок, Рязанской губернии Ивана Корнеева.
«Что это такое случилось с тобою, Иван Андреевич, — спрашиваю я, — что ты из такого молодца вдруг сделался положительно евангельским разслабленным-калекой?» — «Грехи наши тяжкие всему делу причиной. Я был настолько пьян, что уже и не помню, почему я не пошел в трактир чай пить, а улегся тут же около него на голую мерзлую землю. Очнувшись от пьяного и глубокого сна, я было ринулся вскочить на ноги, но... ни встать, ни повернуться я не мог; сторона, на которой я лежал, онемела, и с тех пор рука моя и нога повисли плетью. В таком-то виде я прибыл домой и с тех пор лежу теперь и плачу уже седьмой год». Так тянулось время уныния и печали до 1903 года, когда воссиял на Руси святой светильник веры Христовой, великий ходатай и заступник пред Богом, преп. Серафим. Иван Корнеев поехал в Саров. «Много чувств пришлось пережить мне в Сарове в ту незабвенную неделю священного торжества, — говорил Иван. — Я плакал и скорбел, я и радовался, клялся и каялся пред Богом и молил святого угодника простить мне вину мою, дав обет больше не пить зловредного зелья; я стремился к святому целебному его источнику с полной верой очиститься и избавиться от недугов душевных и телесных. И вот желанный час настал — я под струею чудного источника преп. Серафима... Как огнем охватила меня ледяная струя животворной воды; тело мое содрогнулось, а онемелые члены впервые почувствовали ощущение сильного холода, сменившегося затем приятною истомою теплой испарины. В первый раз во все свое страдание я почувствовал, что члены мои встряхнулись и оживились. Господи Боже мой!.. Угодниче Божий, — я чувствую! Нога моя действует и рука шевелится. Слезно молился я Господу Богу, приподнимаясь из воды еще при помощи других с оживевшими членами. Меня привели в собор, где я с радостию и умилением выслушал, стоя на коленях, благодарственный молебен преп. Серафиму. Чудодейственная сила святого источника спасла меня от тяжкого недуга. И вот, видите ли батюшка, ныне я возвратился от Преподобного с совершенно здоровой ногой». Тут Иван Андреевич так стремительно бросился бежать по дороге, что я невольно содрогнулся и молвил: «Чудны дела Твои, Господи!» И есть чему подивиться: еще так недавно Иван Андреевич, несколько лет был калека, убогий нищий, а теперь так быстро, без всяких каких-либо медицинских средств и лечений, вдруг ожил и окреп. Вера, вера чистая от души спасла страдальца, и грехи видимо Господь простил ему, приняв его чистое сердечное раскаяние и намерение впредь оставить дурную привычку и пристрастие к безумному пьянству.
Священник Александр Перехвальский
(«Рязанские епархиальные ведомости». 1905. №13.)
По вступлении в монастырь он затворился в своей келлии и опять, по прежнему своему обычаю, предал себя безмолвию и уединению, в течении пяти лет никого почти не принимая из братии, ни из посторонних посетителей. Он не хотел требовать для себя даже нужных потребностей. В его келлии не было огня; волосы на голове свалялись так, что едва ножницами кое-как могли подстричь их и снять наподобие шапки. Одежда его была всегда одинакова. На теле своем носил он вериги. Умертвив в себе ко всем мирским прелестям желание, он всегда пред очами имел память смертную, по учению Иисуса, сына Сирахова: Помни последняя твоя, и вовеки не согрешиши (Сир. 7, 39). Он упросил сделать себе дубовый гроб и поставил его в сенях своей келлии, у которого, часто моляся, всегда готовился к исходу от здешней к вечной жизни, и сидел в келлии своей, как во гробе, подобно живому мертвецу. Редкие из братии могли его видеть и с ним беседовать. Он приходящих к нему учил ходить в церковь неопустительно, заниматься умною молитвою, проходить послушание, какое начальником будет возложено, и стараться паче всего быть мирну. Нужная же пища для него приносима была чрез одного живущего с ним брата в его сени и тут поставляема. Так приносили ему оную до самой его кончины. Часто случалось, что кто-нибудь из братии заставал его в келлии на молитве или в чтении и, желая воспользоваться его наставлениями, предлагал ему разные вопросы; но он, не обращая на его слова никакого внимания, оставался при своем занятии, и пришедший к нему брат принуждаем был удалиться, не получив от него никакого ответа на предлагаемые вопросы. Таково было его безмолвие и углубление в самого себя!
Во время пребывания в затворе имел он следующее келейное правило. Начиная с вечера субботнего и в самый воскресный день отправлял службу всю воскресную, которую положено исправлять в Уставе Церковном; в понедельник прочитывал все Евангелие от Матфея, во вторник от Марка, в среду от Луки, в четверток от Иоанна, в пяток отправлял службу Кресту Господню по Церковному Уставу, в субботу всем Святым; сверх сего полагал по тысяче поклонов каждый день вместо правила, которое содержит Саровская пустынь, и упражнялся в умной Иисусовой молитве.
Святые Тайны для приобщения его, по благословению настоятеля, приносимы были к нему в келлию в воскресные и праздничные дни от ранней литургии. Приобщаться Святых Тайн Тела и Крови Господней поставлял он для себя столь вожделенным, что не пропускал ни одного праздника и воскресного дня, не спододобившись сея Святыни. Да и других к тому же побуждал, чтоб не пропускали ни одного годового праздника, не очистив совести своей исповедию и не омыв грехов своих Кровию Господа нашего Иисуса Христа.
После пятилетней безмолвной жизни, убежден будучи просьбами некоторых посетителей, отец Серафим начал принимать и посторонних. Первый принял от него благословение бывший Тамбовский губернатор, посетивший обитель 1815 года в сентябре месяце. С сего времени старец не отказывал никому, кто только желал принять от него благословение и воспользоваться его советами; а потому и посетителей время от времени более и более умножалось. Многие из дальних мест начали приходить к нему для принятия от него благословения и полезных советов. Приходящих к нему он благословлял и делал им краткие поучения, смотря по душевным нуждам каждого. При сем он имел обыкновение приходящим к нему раздавать антидор и мелко искрошенные благословенные хлебы; и все принимали от него оные с благоговением, почтением и любовию. В затворе пробыл он 17 лет. От столь долгого пребывания в затворе пришел он в крайнее изнеможение и особенно стал чувствовать сильную головную боль; почему и спросил врачей, каким бы образом можно было ему облегчить болезнь и хотя несколько восстановить свое здоровье. Они советовали ему или открыть кровь, или выходить на воздух. А как он во всю жизнь свою не лечился, то и избрал последнее. Но так как он положил себе за правило, чтоб ничего не предпринимать, не получив какого-нибудь извещения свыше, то и в сем случае открыл он в молитвенном возвышении ко Господу Богу намерение свое и просил на сие Божественного извещения, которое и получил. Почему 1825 года ноября 25-го дня, в память святителей Климента, папы Римского, и Петра Александрийского, в первый раз вышел из затвора в лес. За дальностию расстояния первой келлии, он построил себе другую поближе при речке Саровке, от обители расстоянием около двух верст, где имел он отдохновение во время дневных трудов и приносил Всевышнему молитвы, С тех пор он, кроме праздников и воскресных дней, каждый почти день ходил в лес и там занимался то приготовлением дров для топки келлии, то возделыванием грядок для саждения картофеля, и к вечеру всегда возвращался в обитель. Во время хождения из лесу в келлию и из нее в лес он имел обыкновение носить в мешке на себе камни, и на вопрос, для чего он их носит, отвечал: «Я, по Ефрему Сирину, томлю томящаго мя». Во время такового его уединения многие из братии слышали его часто поющим антифон: Пустынным непрестанное Божественное желание бывает, мира сущим суетнаго кроме. Сие пение было не простое биение воздуха, но было выражением сердечного его чувствования, ибо он сие делал в восторге духа.
([Иером. Сергий]. «Сказание о жизни и подвигах блаженныя памяти отца Серафима, Саровской пустыни иеромонаха и затворника». — М.: Университетская типогр., 1841.)
ергий К. из Кстова Нижегородской области с молодых лет страдал наркоманией. Своим поведением создавал конфликтные ситуации в семье, вызывал слезы у матери и жены, у маленького сына, на глазах которого варил «наркоту». В 1996 г. впервые попал в Дивеевский монастырь. Мама уговорила его поехать вместе с женой и ребенком в Дивеево и там повенчаться, что он и сделал. Прошло еще три года. Никакие лечения за огромные деньги не дали положительного результата. Сергий мучился сам, причинял страдания другим, хотел исцелиться, но ничего не помогало. Ездил даже в Киргизию к доктору нетрадиционных методов, но сильная тяга к наркотикам так и осталась. Но вот, по Промыслу Божию вновь посетил Дивеево. Поехал на источник преподобного Серафима. И там совершилось чудо. Сергий рассказывал, что когда он окунулся три раза с молитвой, то почувствовал, что как будто пелена какая-то с души спала, чернота отошла, он ощутил радость, мир, будто в его душу проник свет. Он почувствовал, что из его жизни ушли наркотики, вино, курение и все остальные пагубные страсти. Сейчас он прекрасный семьянин, старается вести духовную жизнь. В благодарность за исцеление он пожертвовал на украшение иконы преподобного Серафима золотой крест с полудрагоценными камнями.
онах со святой горы Афон о. Митрофан из монастыря Каракал, келлии Провато, очень большой почитатель преп. Серафима Саровского. В 2001 г. приезжал в Россию, был на зимнем празднике батюшки Серафима 15 января. По его рассказу, в апреле 2002 г. у него случился сильный приступ аппендицита с невыносимыми болями, шла речь об операционном вмешательстве, которого он очень боялся. С глубокой верой и горячей молитвой об исцелении обратился он к батюшке Серафиму, помазал больное место святым маслом от мощей — и почувствовал внезапное исцеление. С тех пор он чувствует себя здоровым, радуется и благодарит Преподобного за чудо. Можно к этому добавить, что храм, где служит о. Митрофан, единственный храм на Афоне, где вместо положенной по греческой традиции иконы св. пророка Иоанна Предтечи в местном ряду иконостаса находится икона преп. Серафима Саровского.
В январе 1831 года о. Антоний отправился к преп. Серафиму для совета по случаю сильно смущавших его неотвязчивых мыслей о смерти.
Приехав в Саров вечером и никуда не заходя, Антоний пошел прямо к келлии старца Серафима. Не доходя до нее, он встретил некоторых из братии Саровской пустыни, которые сказали ему, что о. Серафим в монастырь не возвратился еще из своей пустыни. Было уже около пяти часов вечера и темнело. Приехавший остановился в раздумье: идти ли ему куда или тут дожидаться? В это время стоящая с ним братия, завидев издали грядущего старца, известила: «Вот о. Серафим идет». Старец шел в обыкновенной своей одежде с мешком за плечами, опираясь на топор. О. Антоний тотчас подошел к нему и поклонился обычно. В келлии наедине Антоний умолял старца Серафима сказать ему откровенно: совершится ли с ним то, что внушают ему скорбные помыслы? Не приближается ли в самом деле смерть его?
О. Серафим слушал рассказ, не изменяя положения и держа за руку о. Антония. Когда же тот окончил, блаженный старец, взирая на него с любовью, сказал: «Не так ты думаешь, радость моя, не так: Промысел Божий вверяет тебе обширную лавру». О. Антонию подумалось, что старец Серафим желает развлечь его от скорбных мыслей, поэтому, прерывая его речь, сказал: «Батюшка, это не успокоит меня, не усмирит моих помыслов; я умоляю вас, скажите прямо: мысли мои о смерти не служат ли от Бога указанием на близкую мою кончину? И в таком случае я буду просить молитв о душе моей и прииму мирно и благодарно ваше слово. Мне хочется встретить час смертный с должным приготовлением». О. Серафим с ангельской улыбкой отвечал: «Неверны твои мысли; я говорю тебе, что Промысел Божий вверяет тебе лавру обширную». Строитель же сказал на это: «Где же Высокогорской пустыни быть лаврою. Дай Бог, чтобы не сошла ниже, чем теперь стоит».
К большему удивлению Антония, старец Серафим, не переменяя своих мыслей, стал просить его милостиво принимать из Сарова братию, кто придет в лавру, или он пришлет. Оставаясь в прежнем впечатлении, Антоний продолжал: «Батюшка! Кто захочет из Сарова переходить в скудную Высокогорную пустынь? А если бы кто пожелал, или кого бы вы прислали, то вы знаете всегдашнюю мою готовность делать все, что вам угодно: да на деле сего не может быть».
О. Серафим, как будто идя по одной и той же дороге, сказал: «Не оставь сирот моих, когда дойдет до тебя время».
Не выдержал строитель Антоний, и в порыве беспредельной любви и уважения к старцу бросился к нему, обнял его и долго плакал. Не понимая значения сказанных слов, он остановился вниманием своим на слове «сирот»: ему казалось, что старец говорит о своей кончине. Блаженный Серафим продолжал: «Поминай моих родителей Исидора и Агафию». Затем стал советовать покоряться во всем воле Господней, быть прилежным к молитве, строго исполнять свои обязанности, быть милостивым и снисходительным к братии, и вообще быть милостивым ко всем и по себе смиренным.
«Смирение и осторожность, — говорил он, — есть красота добродетелей». Потом о. Серафим несколько раз обнял строителя, благословил висевшим на груди его крестом и сказал: «Теперь гряди во имя Господне. Время уже тебе: тебя ждут».
Между тем время шло: прошел январь, февраль, наступил март и Великий пост. На второй день марта месяца, в понедельник первой недели поста, отправив череду неусыпаемого чтения Псалтири, отправляемую каждым братом по два часа, строитель встал на свое место. Здесь подали ему письмо от митрополита Московского. О. Антоний пошел в свою келлию. При письме, приглашающем о. Антония в наместника Сергиевой Лавры, приложен был конверт к Нижегородскому преосвященному Афанасию о скорейшем увольнении о. Антония от должности строителя Высокогорской пустыни и отправлении его в Москву.
Кем же был новоприбывший в Лавру ее новый наместник? Архимандрит Антоний, в миру Андрей Гаврилович Медведев был сыном крестьянина Нижегородской губернии. Родился в 1792 году. В молодости был аптекарским учеником и певчим, а в 1912 г. получил право на врачебную практику. Был принят в Саровский монастырь в 1818 г. В 1820 г. перешел в Высокогорскую пустынь. Пострижен в монашество в 1822 г. и рукоположен во иеромонахи. Путешествовал по святым местам и в 1826 г. назначен строителем означенной пустыни. Привел таковую в благоустройство. В 1831 г. назначен митр. Филаретом в наместники Троице-Сергиевой Лавры, где пробыл 46 лет и привел Лавру в цветущее состояние. В бытность свою в Сарове о. Антоний был почитателем преп. Серафима и посещал его.
Еп. Леонид, викарий, записывает (в 1849 г.) замечательный рассказ, слышанный о. Феодором от наместника, ему и переданный.
О. Антоний рассказывает, что когда постригся он в монахи, было у него пламенное желание того жития, образец которого он встречал в книгах отеческих, им прочитанных: ему хотелось, по примеру древних, начать с того, чтобы волю свою бросить в горн послушания, совершенно отречься от себя и предать волю свою в волю избранного старца. С этой мыслью пошел он к о. Серафиму (это было в Сарове). Выслушав его, о. Серафим взял его за руку и вложил в руку старца, который случился в его келлии. «Я так и обмер...» — говорит о. наместник, потому что, как нарочно, судьба свела его в келлии о. Серафима в такую важную минуту с человеком, которого слабости ему были известны и которого особенно не хотелось бы ему иметь своим наставником. Это было бы делом неизбежным, если бы так решил о. Серафим, ибо о. Антоний во всем решил повиноваться его воле. Но скоро дело выяснилось. Отец Серафим сказал старцу: «Возьми ты этого молодого брата, введи его в церковь, поставь перед местным образом Спасителя, вели сделать 3 земных поклона и скажи: «Вот тебе наставник и покровитель: все, что Он скажет тебе, делай и спасешься». Так и к местному образу Божией Матери и скажи: «Вот тебе наставница и покровительница — иных тебе не нужно». После этого распоряжения он сделал о. Антонию как бы пояснение следующего содержания: «Ты хорошую взял мысль всецело подчинить свою волю воле другого, но посмотри, чего ты хочешь: хочешь ты, чтобы тебя, как свечу поставили в светлый, крепкий фонарь, где ты безопасен от ветра и несли тебя бережно; или хочешь ты, чтобы через реку перевез тебя надежный челн... Сам умей укрываться от ветра, чтобы не потух пламень; сам борись с волнами, чтобы перебраться за реку». И указал только кого можно выбрать в советники».
Духовное общение с преп. Серафимом, «любезнейшим его сердцу», не прерывалось о. Антонием до самого конца. Однажды, идя по лаврскому сосновому лесу, о. Антоний нашел плоский и гладкий камень, наподобие аспидной дощечки, велел написать на нем явление Божией Матери преп. Сергию, освятил этот образ на мощах угодника Божия и послал в благословение о. Серафиму. Подвижник за неделю до смерти вручил его одному из монахов с такими словами: «Сей образ наденьте на меня, когда я умру, и с ним положите меня в могилу: он прислан мне честным архимандритом Антонием, наместником Святой Лавры, от мощей преподобного Сергия». Завещание старца было исполнено.
О. Антоний, который духом и жизнью подражал древним подвижникам и всегда носил в сердце слова преподобного Серафима: «Будьте милостивы, к милости прибегайте и в словах, и в делах, и в помышлениях, ибо милость есть жизнь души», — неоднократно был сподоблен благодатных явлений: причащая братию, он увидел, как два старца инока, со страхом приступившие к Чаше со Святыми Тайнами, причастились из нее небесного огня. Умирая 85-ти лет и лежа в тяжком недуге, о. Антоний увидел наяву своего покойного друга митр. Филарета: «Тяжко тебе?» — спросил он его. «Да, владыка святый», — «Читай 5 раз Христос Воскресе и один раз Отче наш»,— сказал иерарх и стал невидим. О. Антоний почил 12 мая 1877 года. Посмертным явлением о. Антоний исцелил одну монахиню, жестоко страдавшую судорожными припадками. Это засвидетельствовано священником, начальницей обители и доктором и было напечатано в «Нижегородских епархиальных ведомостях» в 1888 г., №16.
(И. М. Концевич. «Оптина пустынь и ее время». Репринт. изд. 1970 г. — Сергиев Посад: СТСЛ, 1995.)
бытность мою арзамасским городовым архитектором, в 1827 году, ардатовский помещик г-н Мантуров просил меня съездить с ним в Ардатовского уезда село Дивеево осмотреть каменную церковь и составить план на постройку к ней небольшого придела. Это было в мае месяце; погода стояла прекрасная, и потому я с удовольствием принял это предложение, и мы к вечеру того же дня были в Дивееве, в 60-ти верстах от Арзамаса. Вставши очень рано поутру, я занялся съемкой чертежей с церкви; окончив это дело до полудня, я хотел возвратиться к вечеру опять в Арзамас, но г-н Мантуров предложил мне поехать с ним в Саровскую пустынь для предварительного совета об этой пристройке с о. Серафимом, без благословения коего будто бы он ни на что решиться не может. Согласиться на это было делом одной минуты, потому что Саровская пустынь от Дивеева, как помнится, не более 15-ти верст; а между тем исполнялось этим и мое давнишнее желание видеть эту знаменитую в России обитель. Дорогою объяснил мне г-н Мантуров, что придел к церкви желает выстроить родная сестра его, с несколькими отшельницами, на собственное свое иждивение и что в этом деле покровительствует им Саровский затворник о. Серафим. Рассказав много чудесного о его затворнических подвигах и даре предвидения, (что впоследствии прочитано мною в его жизнеописании), г-н Мантуров этим еще более возбудил во мне желание видеть кроме знаменитой пустыни и сего праведного мужа. Часа чрез два мы были уже в Сарове. Нам отвели отличное помещение в гостинице близ монастыря, и как время уже было обеденное, то нам был подан сытный обед со стерляжьей ухою.
После обеда, часу в 4-м отправились мы к о. Серафиму. Келлия его находилась тогда в длинном, каменном, низеньком флигеле, отстоящем недалеко от Святых ворот по правую сторону со входа в монастырь. Мы подошли к этому флигелю; наружная дверь ввела нас в коридор. У противоположной стены коридора, в углу близ окна, увидел я стоящий гроб и тотчас же возвратился на двор, чтобы не дожидаться в коридоре, пока г-н Мантуров узнает, можно ли видеть затворника. Чрез несколько минут он выглянул из коридора и попросил меня войти в келью затворника. Настроив воображение мое рассказами Мантурова о святой жизни затворника и бывши притом поражен зрелищем атрибутов смерти, я входил в келью его как преступник, которого может обличить он не только во всех прежде бывших действиях, но даже и в самых тайных помышлениях... Но войдя в келлию затворника, я увидел необыкновенное зрелище, — и я забыл все земное! Передо мною стоял согбенный старец, с лицом, сияющим чем-то неземным, со взором ангельски кротким и ласковым. На нем была длинная белая власяница, опоясанная широким ремнем; на груди у него висел на серебряной цепочке довольно большой серебряный крест. Я хотел было принять от него благословение, но он, не допустив меня шага на два, предупредил меня самым низким, почти земным поклоном и, поднявшись, подал поцеловать мне висевший на груди его крест, обнял меня обеими руками и поцеловал. Потом, суетливо нагнувшись к возле стоящему сундуку, взял несколько сухариков, лежавших на нем, положил их в мою руку, а один последний своею рукой положил мне в рот. Потом, налив из бутылки, стоявшей тут же на сундуке, в серебряный ковшичек красного вина, дал мне три раза прихлебнуть и, поставя его на свое место, повел со мною, сколько могу припомнить, следующую речь: «Ты был в Дивееве — вот с ним», — указывая на Мантурова. Я ответил, что был и снял план церкви. «Там сироты хотят сделать пристройку к церкви, чтобы им можно было беспрепятственно в ней молиться Богу во всякое время: как ты думаешь, в каком бы месте лучше устроить ее?» При этом старец заметил, чтобы размер придела был «семь и девять». На этот его вопрос и замечание я отвечал ему, что размер определить невозможно, до тех пор, пока не будет наложен по масштабу план и фасад церкви, только тогда, сообразно виду и объему существующей церкви можно будет определить и настоящий размер пристройки, чтобы она составляла общую гармонию с размерами всех частей древнего храма. Эту пристройку я предполагаю провести в виде галереи от колокольни до церкви; и тем удобнее сделать это, что с западной стороны, по причине большого косогора, ходу в нее нет, и постройка эта не потребует больших издержек; а если сделать пристройку сбоку церкви, то надобно будет пристроить такую же для симметрии и с другой стороны — это уже стоить будет гораздо дороже. Тогда о. Серафим, обратившись к Мантурову, сказал: «Слышишь, как он предполагает? Так и делай, и слушайся его во всем; у него ум светлый!» Этим заключил он свою беседу, и эти-то последние слова его навсегда остались в моей памяти! После сих заветных слов, осеняя нас обоих благословением руки своей, прибавил: «Да благословит вас Господь Бог на доброе дело». Сделав опять мне, как прежде, низкий поклон, он дал поцеловать тот же крест; и мы вышли от него, унося с собою самые отрадные мысли о его подвижнической жизни и радушном приеме.
Я не буду описывать знаменитую Саровскую пустынь, потому что многие ее знают, а иные и сами, если захотят, могут видеть ее. Действительно, там очень много любопытного, как то: трехпрестольный храм на колодезе, вне монастыря; отдельно стоящая от церкви изящной архитектуры огромная колокольня; прекрасная картина в соборной церкви — исцеление расслабленного; механический водоворот из колодезя, доставляющий прекрасную воду во все части монастыря и прочее. Но не лишним считаю передать сведение о внутренности келлии о. Серафима, в которой был я так радушно принят им, и оригинальность которой оставила во мне до сих пор сильное впечатление. Довольно просторная комната, с одним входом из коридора, имеющая два окна в сад, завалена была почти вся какими-то связками в бумаге, холсте, клеенке и разных материях. Против двери находилось небольшое пространство для приема, а от оного проложены две узенькие дорожки к двум углам, северо- и юго-восточному, где стояли иконы с теплящимися лампадками. Недалеко от двери, на площадке для приема, стоял сундук, на котором находились Распятие с горящею лампадкою, разной величины бутылки с деревянным маслом и красным вином, серебряный ковшичек, несколько просфор и довольно большая куча сухариков из просфор на бумаге. Вот и все убранство его оригинального жилища. Постели я в нем не приметил, а слышал впоследствии, что этот самый гроб, который я видел в коридоре, сделан был собственными его руками и служил ему постелью для ночлега.
Считаю себя счастливейшим из смертных, что Бог сподобил меня усладиться приятнейшею беседою с таким богоугодным мужем; я всегда с удовольствием вспоминаю то время и то, что начатое дело, в коем и я был участником, увенчалось таким блистательным успехом — что вместо предполагавшейся небольшой пристройки в церкви в короткое время по благословению приснопамятного о. Серафима воздвиглась на том самом месте обширная Дивеевская обитель. В особенную вменяю себе обязанность исполнить желание некоторых сделать этот приятный для меня случай известным и решаюсь через тридцать семь лет передать его для напечатания в «Духовной беседе».
Архитектор С. Соколов
10 июля 1864 года г. Воронеж
(«Духовная беседа». — СПб., 1864. Т. 21.)
Целительную силу источника испытала на себе Шилина Ирина, жительница Нижнего Новгорода. 15 октября 1994 г. она сообщила, что болела более 25 лет кожной болезнью (диффузным нейродермитом). 1 августа она была на дальнем источнике в Цыгановке и обратилась с молитвой к преп. Серафиму. И вот уже 3 месяца чувствует себя исцеленной, хотя ранее врачи предупреждали, что болезнь почти неизлечима.
С теплой благодарностью за исцеление на источнике преп. Серафима и за удивительное обращение ее мужа к Богу написала жительница г. Жукова Калужской области: «Дорогие сестры Дивеевской обители! Разрешите мне сообщить об исцелении, которое я получила после купания в источнике батюшки Серафима. В начале октября 1991 г. я была в вашем монастыре. 4 декабря мы исповедались и причастились, 5-го мы поехали на источник. Я в течении 25-ти лет перед поездкой страдала воспалением левой почки. При обострении боли были нестерпимые. Ехала я как раз в период обострения и решила не купаться по своему маловерию. Но в последний момент побежала, купила рубашку и искупалась. Боли прошли сразу же и до сих пор не возобновлялись. Кроме того, я усердно молилась за мужа. Он почти не верил в Бога и в церковь почти не ходил. Я очень просила за него батюшку Серафима. Когда я приехала домой, пришли друзья и я стала рассказывать о поездке. А муж смотрит в потолок и как будто не слушает. Я его спрашиваю, почему он меня не слушает, а он говорит, что думает и удивляется почему не ходит в церковь. С тех пор он постепенно начал поститься, читать духовную литературу и ходить в церковь. Уверена, что все это произошло по молитвам батюшки Серафима. С любовью раба Божия Людмила».
Еще один случай исцеления на источнике преп. Серафима произошел с молодым человеком — Олегом Кудрявцевым, проживающим в Чебоксарах. Он мучился головной болью. Врачи через УЗИ обнаружили опухоль в голове и предложили ему операцию. Но старший брат Игорь привез его в Дивеево на источник преп. Серафима. После купания головные боли прошли уже к вечеру, а через неделю не стало и опухоли.
Е. Поселянин писал: «А какое едва ли виданное откровение любви к людям явил старец Серафим! Он весь как бы трепетал этой любовью, этой безграничной силой сочувствия и сострадания». И ныне он остается отзывчив к нужде и горю людскому, заволакивающему собой жизнь, и спешит с небесною помощию, утешает, исцеляет, творит дивные чудеса. Принимает преп. Серафим не только молитвы самих больных, но и исполняет прошения усердно молящихся за своих ближних. Еще совсем недавно молодой человек страдал от облысения. Какое горе! Легко представить сколько разных насмешек и издевательств перенес он и в армии, и дома. Боялся лишний раз выйти на улицу. Как все это омрачало его жизнь! И вот его троюродная сестра из Чувашии в 1991-1992 гг. приезжала в Дивеево и «очень слезно» просила батюшку Серафима исцелить ее брата от такой невыносимо тяжелой болезни. Когда через 3 года она вновь встретила брата, то обрадовалась его исцелению, увидев его густые волосы.
«Из чудес Серафима Саровского упомяну об облегчении предсмертных страданий моего отца Алексея Федоровича, — пишет врач Алексей Юрков, проживающий в Одессе. Мой отец с марта 1989 г. болел раком мочевого пузыря. Трижды оперировался, но болезнь не отступала. Опухоль прорастала в лимфатические узлы, в результате чего сильно распухла левая нога, появились очень сильные боли. Летом 1991 года св. мощи преп. Серафима находились в Богоявленском соборе в Москве. Для поклонения им в храм отправилась живущая в Москве моя сестра с тремя детьми. Все они горячо просили чудотворца о помощи отцу и дедушке. И он помог. В те самые минуты, когда они были у мощей, отец почувствовал, что боль в ноге внезапно исчезла. Он смог вставать с постели и стал ходить без палочки и посторонней помощи. Впоследствии боли повторились снова, но терпимые, и он мог пользоваться пораженной ногой до самой своей кончины. Велик преподобный Серафим!»
«Написать это письмо меня побудили и горе, и радость, — сообщила жительница Краснодарского края Кузьменкова. — 24 января 2001 г. мою дочь Валентину увезла «скорая помощь» в тяжелейшем состоянии. Ночью ей была сделана сложная операция. Больше месяца врачи боролись за ее жизнь. Надежды на выздоровление не было, организм был подведен под искусственный аппарат. Встретив рабу Божию Галину, я рассказала ей о своем тяжком горе. Она дала мне платок, освященный на мощах преп. Серафима, и посоветовала повязать его на голову больной дочери. В этот же день с верой и облегчением в душе пошла я в больницу и повязала платок дочери. На второй день ее отправили в краевую больницу, и я убедительно попросила сопровождающего врача платок не снимать. Врач оказалась верующая, просьбу мою охотно приняла и тоже сказала: «Шансов мало на ее выздоровление, но будем надеяться на Господа, все в Его руках». Все вместе помолились, и я полностью была уверена, что дочь моя будет жить. Через неделю она начала подавать признаки жизни, а через полтора месяца ее выписали из больницы, хотя еще слабую и беспомощную. И это только благодаря милосердию Господа, благодаря помощи преп. Серафима Саровского моя дочь осталась жива».
23 сентября 1991 г. узнали случай чудесного исцеления на источнике преп. Серафима в Цыгановке. Смешивая русский и украинский языки, счастливая Неонила из города Луцка рассказывала, что они пришли на источник и стали читать акафист преп. Серафиму. Кружились осенние листья на воде речки Саровки, воздух был свежий и по-осеннему ароматный. Неонила почти решила не купаться — холодно, но подумала: «А как же я пойду на исповедь и к Причастию, если даже купаться грехи не позволяют» — и вошла в воду. «Купайся с головой»,— советовали ей. «Когда вышла, — вспоминала она, — было cipo, так cipo в глазах, будто полные воды. И вдруг как пелена спала — так ярко, так чудно все вокруг увидела, как никогда, так все дивно и красиво!» «Я бачу, слышите, я бачу (по-украински вижу)», — закричала Неонила в восторге. У нее была высокая степень близорукости, так что она не могла читать. И вдруг исцелилась и увидела все так ясно и четко, что смогла прочитать даже мелким шрифтом написанный акафист преподобному Серафиму. «Я кричала от радости на весь Саровский лес», — сказала она. Когда читали благодарственные молитвы, еще одна женщина стала лучше видеть — та, которая читала, она и не купалась, а только пила воду из источника. Эти простые глубоко верующие женщины, плача, прощались с сестрами в Троицком Соборе.
25 января 1996 г. на зимний праздник преп. Серафима во время молебна с акафистом преп. Серафиму исцелился семинарист П. из Троице-Сергиевой Лавры. От боли в желудке он не мог двигаться. Ему предложили выпить теплого масла из горящей лампады у святых мощей преп. Серафима, что он и сделал, после чего боль сразу прошла — он пообедал как обычно и уехал в Москву здоровым. Приехав снова в Дивеево, П. сказал, что боли в желудке с тех пор никогда не повторялись.
Через полгода после последнего свидания с о. Серафимом, Елена Васильевна опять поехала в Саров. Она стала неотступно, но смиренно просить старца благословить ее на подвиг монашества. На этот раз о. Серафим сказал ей: «Ну, что ж, если уж тебе так хочется, то пойди, вот за двенадцать верст отсюда есть маленькая общинка матушки Агафьи Семеновны, полковницы Мельгуновой, погости там, радость моя, и испытай себя!» Елена Васильевна в неизреченной радости и неописанном восторге поехала из Сарова прямо к матушке Ксении Михайловне и совсем поселилась в Дивееве. Так целых три года готовил ее батюшка Серафим к предстоящей перемене в ее жизни и к поступлению в Серафимову общину.
Много и усладительно беседовал с ней о. Серафим, говоря: «Матушка! Виден мне весь путь твой боголюбивый! Тут тебе и назначено жить, лучше этого места нигде нет для спасения; тут матушка Агафья Семеновна в мощах почивает!»
Преп. Серафим приказал сестрам Мельничной общины во всем благословляться и относиться к Елене Васильевне как к начальнице, хотя она никак не могла его в этом послушаться по своему глубокому смирению.
Елена Васильевна, несмотря на то, что считалась начальницей Мельничной обители, всегда трудилась и несла послушания наравне с прочими сестрами. В особенности, когда батюшка Серафим благословил сестер копать Канавку по указанию Царицы Небесной, о. Серафим говорил приходящим к нему сестрам, указывая на старание и труды ее: «Во, матушка, начальница-то, госпожа-то ваша, как трудится, а вы, радости мои, поставьте ей шалашик, палатку из холста, чтоб отдохнула в ней госпожа-то ваша от трудов!»
Елена Васильевна исполняла, так как имела образование и имела дар рассуждения, все трудные поручения батюшки Серафима. Со времени освящения храмов, пристроенных к Казанской церкви, — Рождества Христова и Рождества Богородицы, батюшка Серафим назначил Елену Васильевну церковницей и ризничей. Для этого он попросил Саровского иеромонаха отца Илариона постричь ее в рясофор, что и было исполнено. О. Серафим надел ей под камилавочку шапочку, сшитую из его поручей.
По построении Рождественских церквей в Дивееве батюшка Серафим занялся приобретением земли под будущий собор, о котором он много предсказывал. Для этого он приказал Михаилу Васильевичу Мантурову вымерить и купить за триста рублей 15 десятин земли недалеко от Казанской церкви, принадлежавших г-ну Жданову. По поручению батюшки Серафима покупать эту землю для собора ездила Елена Васильевна.
Елена Васильевна незадолго до своей смерти начала как бы предчувствовать, что батюшке Серафиму недолго осталось жить. Поэтому она часто говорила со скорбью окружающим: «Наш батюшка ослабевает; скоро, скоро останемся без него! Навещайте сколь возможно чаще батюшку, недолго уже быть нам с ним! Я уже не могу жить без него и не спасусь; как ему угодно, не переживу я его; пусть меня раньше отправят!» Однажды она высказала это и о. Серафиму. «Радость моя, — ответил батюшка. — А ведь служанка-то твоя ранее тебя войдет в Царствие-то, да скоро и тебя с собой возьмет!» Действительно, любившая ее и не желавшая расстаться с ней крепостная девушка Устинья заболела чахоткой. Ее мучило, что она по болезни занимает место в маленькой и тесной келлии Елены Васильевны, и постоянно повторяла: «Нет, матушка, я уйду от тебя, нет тебе от меня покоя!» Но Елена Васильевна уложила Устинью на лучшее место, никого не допускала ходить за ней и сама служила ей от всего сердца. Перед смертью Устинья сказала Елене Васильевне: «Я видела чудный сад, с необыкновенными плодами... Мне кто-то и говорит: этот сад общий твой с Еленой Васильевной, и за тобой скоро она придет в этот сад!» Так и случилось.
Михаил Васильевич Мантуров заболел в имении генерала Куприянова злокачественной лихорадкой и написал письмо Елене Васильевне, поручая ей спросить батюшку Серафима, как ему спастись. О. Серафим приказал разжевать ему горячий мякиш хорошо испеченного ржаного хлеба и тем исцелил его. Но вскоре он призвал к себе Елену Васильевну, которая явилась в сопровождении своей послушницы и церковницы Ксении Васильевны, и сказал ей: «Ты всегда меня слушала, радость моя, и вот теперь хочу я тебе дать одно послушание... Исполнишь ли его, матушка?» — «Я всегда вас слушала, — ответила она, — и всегда готова вас слушать!» — «Во, во, так, радость моя!» — воскликнул старец и продолжал: «Вот, видишь ли, матушка, Михаил Васильевич, братец-то твой, болен у нас и пришло время ему умирать и умереть надо ему, матушка, а он мне еще нужен для обители-то нашей, для сирот-то... Так вот и послушание тебе: умри ты за Михаила-то Васильевича, матушка!»
«Благословите, батюшка!» — ответила Елена Васильевна смиренно и как будто спокойно. О. Серафим после этого долго-долго беседовал с ней, услаждая ее сердце и касаясь вопроса смерти и будущей вечной жизни. Елена Васильевна молча все слушала, но вдруг смутилась и произнесла: «Батюшка! Я боюсь смерти!» — «Что нам с тобой бояться смерти, радость моя! — ответил о. Серафим. — Для нас с тобою будет лишь вечная радость!»
Простилась Елена Васильевна, но лишь шагнула за порог келлии, тут же упала... Ксения Васильевна подхватила ее, батюшка Серафим приказал положить ее на стоявший в сенях гроб, а сам принес святой воды, окропил Елену Васильевну, дал ей напиться и таким образом привел в чувство. Вернувшись домой, она заболела, слегла в постель и сказала: «Теперь уже я более не встану!»
По рассказам очевидцев, ее кончина была замечательная, исполненная дивных видений...
Батюшка Серафим, провидев духом кончину Елены Васильевны, поспешно и радостно посылал работавших у него в Сарове сестер в Дивеево, говоря: «Скорее, скорее грядите в обитель, там великая госпожа ваша отошла ко Господу!»
Все это произошло 28 мая/10 июня 1832 года, накануне праздника Пятидесятницы, а на другой день, в самую Троицу, во время заупокойной Литургии и пения Херувимской песни, воочию всех предстоящих в храме покойная Елена Васильевна, как живая, три раза радостно улыбнулась в гробу своем. Ее похоронили рядом с могилой первоначальницы матушки Александры, с правой стороны Казанской церкви.
Когда Ксения Васильевна пришла на сороковой день по смерти Елены Васильевны к батюшке Серафиму, по его приказанию, то старец, утешая свою любимую церковницу, сказал радостно: «Какие вы глупые, радости мои! Ну, что плакать-то! Ведь это грех! Мы должны радоваться; ее душа вспорхнула как голубица, вознеслась ко Святой Троице. Перед ней расступились Херувимы и Серафимы и вся Небесная Сила! Она прислужница Матери Божией, матушка! Фрейлина Царицы Небесной она, матушка! Лишь радоваться нам, а не плакать должно! Со временем ее мощи и Марии Семеновны (схимонахини Марфы) будут почивать открыто в обители, ибо обе они так угодили Господу, что удостоились нетления!»
В наши дни сбылись пророческие слова преподобного Серафима Саровского: преп. монахиня Елена почивает в мощах в церкви Рождества Пресвятой Богородицы вместе с преп. Александрой, первоначальницей Дивеевской обители, и преп. Марфой. Все они в 2000 году причислены к лику местночтимых святых Нижегородской епархии.
("Жития преподобных Александры, Марфы и Елены Дивеевских". — Свято-Троицкий Серафимо-Дивеевский монастырь, 2001.)
Не смею и проповедовать от себя во имя его, но хочу, чтобы ныне он сам проповедовал нам, чтобы услышали мы от него, как от живого, слова спасения, поражающие своей простотой и глубиной: «Бог есть огонь, согревающий и разжигающий сердца и утробы. Итак, если мы ощущаем в сердцах наших хлад, который от диавола, то призовем Господа, и Он, придя, согреет наше сердце совершенною любовью не только к Нему, но и к ближним. И от лица теплоты изгонится хлад доброненавистника».
Святые отцы учат, что, когда совесть наша чиста перед Богом и не творим мы зла, а творим добро, в сердцах наших чувствуем дивную теплоту и тихую радость и уста наши трогает ясная улыбка. А когда неправы мы пред Богом, нами владеют низкие страсти. Когда полны греха и находимся во власти сатаны, тогда чувствуем тревогу, холод и пустоту в сердце.
Когда мы молим людей о помощи и хотим, чтобы они избавили нас от страданий, трудно подчас дозваться их, найти сердце сострадательное, готовое утолить тоску и печаль ближнего. Не так у Господа. Преподобный Серафим говорит, что нужно воззвать к Богу, когда почувствуешь диавольский холод в сердце, призвать Его на помощь, и Он не будет ждать долгих просьб, но тотчас придет и согреет сердце.
Но не всегда огонь Божий действует так, как говорили пророк Иеремия и преп. Серафим. Бывает он и грозным, и сжигающим. В Ветхом Завете сказано: Огонь возгорелся во гневе Моем, жжет до ада преисподнего, и поядает землю и произведения ее, и попаляет основания гор (Втор. 32, 22). Это — огонь гнева Божия, который мы вызываем сами и действие которого мы так долго испытывали на себе. Благодатный же огонь Божией милости пребывает в сердцах избранников Божиих.
В житии великого пророка Илии сказано, что, когда был он младенцем, отец его в страхе и ужасе увидел, что возле сына стоят два светлых мужа и повивают его огнем и дают ему глотать огонь. Когда Исаию призвал Господь на великое служение, он ужаснулся: «Как я, человек с нечистыми устами, могу быть пророком Божиим?» Тогда подошел к нему пламенный Серафим, взял с жертвенника горящий уголь и коснулся уст его. Но уголь не обжег его, но возжег в нем великий пламень ревности о правде и славе Божией.
А вот другие слова Преподобного: «Где Бог, там нет зла. Все, происходящее от Бога, мирно и полезно и приводит человека к смирению и самоосуждению». Запомните хорошо эти слова, ибо, если нет мира в сердцах ваших, если вы не чувствуете благодати Божией и присутствия Бога в сердце своем, это значит, что нет в вас смирения, не сознаете вы недостоинства своего, осуждаете не себя, а ближних своих. Нет Бога в сердце вашем, нет и мира в сердце, ибо где Бог, там нет зла.
Преп. Серафим приводит слова преп. Исаака Сирина: «Не называй Бога правосудным... Ибо в делах твоих не видно Его правосудия. Если Давид и назвал его правосудным и правым, то Сын Его показал нам, что Он более благ и милостив. Где Его правосудие? Мы были грешники, и Христос умер за нас».
Где же тут холодное правосудие, лишенное любви? Ведь правосудие требовало бы тяжкой кары за весь род человеческий, погибающий в нечестии, а вместо этого праведного суда излилось на нас величайшее Божие благодеяние, ибо Сам Христос умер за нас.
Вы видите, что Бог гораздо более благ, чем правосуден. Он, конечно, правосуден, но Его благость, Его любовь к миру часто связывают Его правосудие, и оно умолкает перед святым голосом любви. Вот какими мыслями наполнены сердца святых, вот о чем размышлял, говорил, чему учил преподобный отец наш Серафим Саровский.
Воздадим ему горячую любовь нашу, будем всегда чтить святую память его. Аминь.
Святитель Лука (Войно-Ясенецкий; +1961)
Произнесено 1 августа 1945 года в Тамбове («Журнал Московской Патриархии». 1991. №7.)
ПАМЯТНЫЕ ДАТЫ ИЮНЬ
8/21 День кончины митрополита Нижегородского и Арзамасского Николая (Кутепова) (2001)
14/27 День кончины протоиерея Василия Садовского (1884)
Что же касается до того, что я монах, а Вы мирской человек, об этом думать нечего: у Бога взыскуется правая вера в Него и в Сына Его Единородного, за что и подается обильно свыше благодать Духа Святаго. Господь ищет сердца, преисполненного любовью к Богу и ближнему,— вот престол, на котором Он любит восседать и являться в полноте Своей пренебесной славы. «Сыне, даждь Ми сердце твое,— говорит Он,— а все прочее Я Сам приложу тебе»; ибо в сердце человеческом Царствие Божие вмещаться может, почему и Господь ученикам Своим заповедует: ищите прежде Царствия Божия и правды его и сия вся приложатся вам, весть бо Отец ваш Небесный, яко всех сих требуете. Не укоряет Господь за пользование благами земными, ибо и Сам говорит, что по положению нашему в жизни земной «мы всех сих требуем», т. е. всего, что нашу человеческую жизнь на земле успокаивает, украшает и делает удобным и более легким путь наш к Отечеству Небесному. Вот на это именно опираясь, ап. Павел сказал, что, по его мнению, нет ничего лучше на свете, как «благочестие с довольством»; об этом-то молится и Церковь Святая, чтобы то даровано было нам Господом Богом, и хотя прискорбия, и несчастия, и разные нужды и неразлучны с нашей жизнью на земле, однако же, Господь не хотел и не хощет, чтобы мы в скорбях и напастях были, почему и заповедует нам через Апостолов, чтобы мы друг друга тяготы носили и тем исполнили закон Его Христов. И Сам лично дает нам заповедь, чтобы мы любили друг друга и, этою любовью взаимно соутешаясь, облегчали себе прискорбный и тесный путь шествия нашего посреди скорбей земных к Отечеству нашему Небесному. Для чего же Он и с небес к нам сошел, как не для того, чтобы, нашу нищету восприяв на Себя, обогатить нас богатством благости Своей и щедрот неизреченных? Пришел не для того, чтобы послужили Ему, но да послужит Сам другим и дати душу Свою во избавление многих.
Так и Ваше Боголюбие творите и, видевши явно оказанную Вам милость Божию, сообщайте все то всякому желающему себе спасения. Жатвы бо много, говорит Господь, делателей мало, — Вот и нас Господь Бог извел на делание и нам дал дары благодати Своей, чтобы, пожиная класы спасения ближних наших через множайшее число приведенных нами в Царствие Божие, принесли Ему плоды: ово — тридесять, ово — шестьдесят, ово же — сто. Будем же блюстися, батюшка, чтобы не быть нам осужденными с тем ленивым и лукавым рабом, который закопал талант свой в землю, а будем стараться подражать тем благим и верным рабам Господним, которые принесли Господину своему один вместо двух — четыре, а другой вместо пяти — десять.
О Господе же Боге и Его милосердии к нам сомневаться нечего. Видите, Ваше Боголюбие, как слова Господни, через пророка сказанные, сбылись и сбываются на нас: «Несмь Аз Бог издалеча, но Бог вблизи; се при устех твоих спасение твое». — Вот видите, не успел я, убогий,'" и перекреститься, а только лишь в сердце своем едва успел пожелать, чтобы Господь удостоил Вас видеть благостыню Его во всей полноте ея, как Господь немедленно и на деле исполнением поспешить изволил, и не велехваляся говорю я то и не с тем, чтобы привести Вас в зависть, и не для того, чтобы Вы подумали, что я монах, а Вы мирянин. Нет, Ваше Боголюбие, нет! Близ Господь призывающим Его во истине, и несть у Него зрения на лица; Отец бо любит Сына и вся дает в руце Его, лишь бы мы только сами любили Его, Отца Небесного, истинно, по-сыновнему. Господь равно слушает и монаха, и мирянина — простого христианина, лишь бы оба были православны и оба любили Бога из глубины душ своих, и оба имели в Него веру хотя яко зерно горушно. И оба двинут горы, или, лучше сказать, «един движет тысящи, два же — тьмы», ибо Сам Господь говорит: Вся возможна верующему, и велегласно, батюшка, ап. Павел восклицает: Вся могу о укрепляющем мя Христе. Сам же Господь наш Иисус Христос и еще того дивнее говорит о верующих в Него: веруяй в Мя, дела не точию яже Аз творю, но больше сих сотворит, яко Аз иду к Отцу Моему и умолю Его о вас, да радость ваша истинная будет. Доселе не просисте ничесоже во имя Мое, ныне же просите и приимите. — Так-то, Ваше Боголюбие, все, о чем бы ни попросили Вы у Господа Бога, все восприимите, лишь бы только то было во славу Божию или на пользу ближнего; ибо и пользу ближних Он к славе Своей относит, почему и говорит: Вся же, елика единому от меньших сих сотвористе, Мне сотвористе. Так никакого сомнения не имейте, чтобы Господь Бог не исполнил Ваших прошений, лишь бы только оне или к славе Божией или к пользам и назиданию ближних относились. Но если бы даже и для собственной Вашей нужды, или пользы, или выгоды что нужно Вам было, то лишь бы в том крайняя нужда и необходимость настояла, и это все столь же скоро и благопослушливо изволит послать Вам Господь Бог, как и ныне не замедлил преклониться к убогому молению моему, утешаючи и Вас скорым исполнением его на деле. Ибо любит Господь Бог любящих Его, благ Господь всяческим, щедрит же и дает и не призывающим имени Его, щедроты Его во всех делах Его; волю же боящихся Его сотворит и молитву их услышит, и весь совет их исполнит. Исполнит Господь вся прошения твоя. Однако опасайтесь, Ваше Боголюбие, чтобы не просить у Господа того, в чем крайней нужды иметь не будете; ибо хотя за Вашу православную веру в Христа Спасителя и в том не откажет Господь, ибо не предает Господь жезла праведных на жребий грешных и волю раба своего Давида сотворит неукоснительно, однако взыщет с него: зачем он тревожил Его без особенной нужды, просил у него того, без чего весьма удобно бы мог обойтись.
Так-то, Ваше Боголюбие, все я Вам сказал теперь и на деле показал, что Господь и Божия Матерь через меня, убогого Серафима, Вам сказать и показать соблаговолили. Грядите же с миром; Господь и Божия Матерь с Вами да будут всегда ныне и присно и во веки веков. Аминь. Грядите с миром».
И во все время беседы сей, с того самого времени, как лицо о. Серафима просветилось, видение это не переставало, и все, с начала рассказа и доселе сказанное, говорил он мне, в одном и том же положении находясь, и неизреченное блистание света, от него исходившее, видел я сам моими собственными глазами, что готов подтвердить и присягою, если бы в том нужда потребовалась к славе имени Божия, к доказательству, сколько Бог близок всем, призывающим Его во истине, и в назидание не только отечества нашего — святой Земли Русской, но и для всех тех народов, населяющих шар земной, которые пожелали бы через правую веру во Христа Спасителя и Бога нашего веру приобрести себе жизнь вечную. Вот, благолюбознательные читатели, первая моя к Вам письменная беседа о великом старце Серафиме. Много ли я виноват в том, что прежде канонизирования церковного, сам для себя и для всех тех, которых я по разумению моему считаю за истинных христиан в душе (не по имени только, но и по житию), я называю о. Серафима угодником Божиим? Но о канонизировании великого Старца никого не просил и не прошу; ибо сам он при жизни своей из уст в уста мои сказал, и в сердце запечатлелись слова его, что «Господь не иначе воздвигает Святых Своих, заставляя Церковь Свою канонизировать их, как только тогда, когда она в членах своих тяжко страждет, каким бы то ни было нечестием». От такого бедствия да избавит Господь Церковь нашу русскую на столько лет, на сколько долготерпение Его продлить изволит!
(«О цели христианской жизни. Беседа преп. Серафима Саровского с Николаем Александровичем Мотовиловым». — Сергиев Посад: Тип. ТСЛ, 1914.)
На верху каменных ступеней, по которым мы сошли к пещерам, меня ожидала монастырская одноколка, и тот же приветливый инок С, заботившийся о моем успокоении в гостинице, сопутствовал мне по лесам; все тропинки их ему были знакомы, по давнему пребыванию в пустыни. Мы въехали в густой лес, окружающий обитель, такою узкою песчаною дорогою, что едва могла пробираться по ней сильная и привычная лошадь, промежду огромных деревьев или обгоревших пней, при частых подъемах и спусках в малые овраги, покрытые вековою тенью глухого бора.
«Вот достойное жилище отшельников», — сказал я своему спутнику, и он отвечал: «Гнезда остались, но отлетели райские наши птицы; вы увидите сломанные их келлии, где уже никто более не живет. По грехам нашим Господь лишил нас сих великих подвижников, к которым стекались отовсюду за духовным советом».
«Кто же был последний пустынник?» — спросил я. «Иеродиакон Александр, скончавшийся весьма недавно, — сказал мне в ответ С, — и после него уже никто не получал благословения на пустынное житие, хотя были желающие. Вот и тот холмик, где стояла его келлия, которой нет теперь и следа».— «Где же были келлии Марка и Серафима?» — спросил я опять инока. «Марко не имел нигде постоянной келлии. А у отца Серафима были две келлии в разных местах, одна за пять верст, другая за две от пустыни, потому что он два раза уединялся, на расстоянии нескольких лет. Я укажу вам только место последней, над источником, потому что самую келлию взяли к себе, из уважения к памяти старца, сестры Дивеевской общины, основанной с его благословения».
Между тем мы спустились на берег речки, или лучше сказать, лесного источника, где некогда стояла келлия Серафима. Над родником поставлен навес, куда приходят черпать воду благочестивые почитатели его памяти, но уже не видать и следов пустынной хижины и возделываемого им огорода: так все понемногу стирается с земли с собственным следом человеческим!
«Здесь в первый раз увидел я отца Серафима, — сказал мне мой путник, — когда пришел на послушание в обитель, он взял меня за голову и поцеловал, потому что был черезвычайно ласков к каждому приходящему, и сказал только: «Спасайся, будешь монах». Такая ангельская доброта была в его взгляде и речи, что невольно привязывалось к нему сердце, и никак нельзя было бы подумать, что сам он до такой степени строг к себе, видя его снисхождение к другим, вовсе ему неизвестным».
Покамест мы стояли у источника, подошли еще несколько богомольцев, предводимых монахом в белой одежде и низкой камилавке, по тому подобию как носили их Саровские пустынники и сам отец Серафим: приятно было такое напоминание о блаженном старце на тех местах, где он спасался.
«Если вы едете к камню отца нашего, то подождите нас там, — сказал пришелец, — мы туда же придем кратчайшею стезею»; и действительно, едва только мы помолились на месте ночной молитвы Серафима, как уже показались в чаще леса идущие к нам. Увидя камень, на котором столько ночей провел, истинно в серафимской молитве, подвижник, я изумился и едва верил слуху и взору. «Так же изумлялись и самые очевидцы, — сказал мне мой спутник, — и спрашивали старца, как он мог совершать такой трудный подвиг. "С помощию укрепляющей благодати Божией, — отвечал старец, — иначе не стало бы сил человеческих". И, помолчав, присовокупил: "Когда умиление есть, то с нами Бог"».
Мы возвратились в обитель по берегу речки Саровки. Добрый настоятель ожидал меня в своей келлии, и мы продолжили с ним беседу о подвижниках Саровских, которые были так близки его сердцу. «Справедлива ли молва, — спросил я, — будто отец игумен Нифонт не любил отца Серафима и не позволял ему ни жить в пустыне, ни принимать посетителей? Как объяснить такое чувство к мужу праведному, каков был Серафим, в душе благочестивого Нифонта?» — «Кто усомнится в праведности обоих? — простодушно отвечал Исайя. — Мне, бывшему свидетелем благой жизни и всего, что сделал для святой обители покойный отец настоятель, можно ли не восхвалять его добродетелей? А слава отца Серафима ходит по всей России; но бывают иногда, по тайному попущению Божию, некоторые недоумения и между людьми самыми святыми, как о том читаем в их житиях. И тут однако не без причины было неудовольствие отца игумена. Строгий соблюдатель древнего чина Саровского, положенного первоначальником нашим, он не мог равнодушно видеть, как иногда нарушался этот устав, стечением людей обоего пола, хотя и благочестивых, в келлию затворника, когда устав строго запрещал такие посещения. С другой стороны, старец Серафим, испытанный долгим затвором и пустынножительством, конечно не без особого откровения, ему лишь ведомого, открыл двери своей келлии приходящим для духовного назидания, и хотя он оказался нарушителем заповеди монастырской, был однако, с крайним для себя истощением, исполнителем заповеди Христовой о любви; а я знаю, что предместник мой был исполнен к нему искреннего глубокого уважения».
«Прежде нежели оставить святую обитель, — сказал я настоятелю, — мне, знавшему только по слуху о великих отцах ваших и уже опоздавшему видеть их, по моему недостоинству, хотелось бы войти хотя в молитвенное общение с ними; прошу вас велеть для меня отпеть панихиду в соборе о душах первоначальника Иоанна, Ефрема, Назария, знакомого мне по Валааму, предместника вашего Нифонта и пустынников Марка и Серафима». — «Желание ваше будет исполнено, — отвечал игумен, — и я пойду помолиться вместе с вами, над гробами святых отцов наших, да воспомянут и они поминающих их усердно в своих молитвах».
Мы взошли опять в собор; тихая панихида совершена была о усопших, с литией над гробами Марка и Серафима; так я мысленно ознакомился и простился с ними. Уже время было оставить их обитель; в Святых вратах настоятель предложил мне взойти еще в малую церковь святителя Николая, что над вратами под колокольнею, и на самый верх ея, дабы оттоле окинуть взорами окрестность. Я изумился пустынному зрелищу: мне открылось лесное море, в полном смысле сего слова, потому что ничего, кроме зеленых вершин, волнуемых шумным ветром, наподобие волн морских, не представлялось с уединенного столпа колокольни, хотя и превосходила она высоту вековых сосен; кое-где, из сей лесистой пучины, подымалось тонкой струей облако дыма, как бы от пустынного кадила, обличая жилье человеческое в дремучей чаще или, быть может, нечаянное и нежеланное пламя там, где чернее и шире становилось это облако. Дикая и по-видимому однообразная картина имела свою поэтическую красоту, и глас шумящей дубравы напомнил мне псаломный глас Господа, сокрушающего кедры Ливанския и сотрясаюшаго пустыню каддийскую (Пс. 28). В безмолвии человеческом многоглагольна природа!
(А. Н. Муравьев. «Саровская пустынь». — СПб.: Типография Карла Крайя, 1849.)
звестие о втором обретении мощей преподобного и богоносного отца нашего Серафима Саровского принесло великую радость всем православным христианам. Это величайший подвижник и угодник Божий, быть может, как никто другой воплотивший в себе русский идеал святости. Он завершил свой земной подвиг в конце первой половины прошлого столетия — по историческим меркам совсем недавно.
Много лет назад, будучи епископом во Владимире, я нашел в местном архиве письмо Муромского епископа Николая архиепископу Владимирскому Онисиму. В письме речь шла о том, что мощи преп. Серафима укрыты и схоронены где-то на кладбище келейницей последней игумении Дивеевского монастыря Марией (Бариновой). Она жила в Муроме, где после закрытия монастыря поселилась часть монахинь с игуменией.
Управляя Владимирской епархией, я бывал в Муроме несколько раз в год и встречался с монахинями. Как-то раз я спросил мать Марию, известно ли ей что-нибудь о местонахождении святых мощей преп. Серафима. Она ответила, что ее имя в письме названо неверно, и достоверность изложенного в нем она подтвердить не может. Но, существовало предание, что мощи были кем-то подменены. Известно также, что последняя игумения посылала в Москву послушниц разузнать о мощах Преподобного. Вернувшись, посланные сказали, что мощи находятся в Донском монастыре. Можно предположить, что после закрытия в Донском монастыре музея атеизма, мощи преп. Серафима были перевезены в Ленинград, в Казанский собор, где и находились до 1991 г.
Священным Синодом была образована комиссия. Все размеры точно совпали: каждая косточка, ребро, палец. Никаких расхождений с записями не обнаружено, ничего не пропало. Никаких сомнений в подлинности мощей нет...
Преп. Серафим Саровский, великий молитвенник Земли Русской, явился нам своими святыми мощами в тяжелое время. При жизни своей Преподобный называл приходящих к нему «радость моя», внося мир, успокоение и любовь в их сердца. Обретение честных мощей преп. Серафима должно принести успокоение и мир в сердца людей нашего Отечества. Это великое утешение всем нам.
Известие об обретении мощей Преподобного вызвало в храмах необычайную радость. В день памяти Преподобного, 1 января по старому стилю, я служил в Дивеевском Троицком соборе и объявил об этом событии. После службы ко мне подходили молящиеся и говорили, что для них сегодняшний день — как праздник Пасхи, потому что мощи преп. Серафима нашлись и будут перенесены в Троицкий собор Дивеевского монастыря, как и предсказывал Преподобный, и будут почивать там, и монастырь возродится...
Известно о пророчестве Преподобного, что он воскреснет и придет из Сарова в Дивеево. Многие толкуют его буквально и соблазняются. Сегодня для нас Преподобный восстал и пришел в Дивеево, и будет почивать там, принося радость и утешение всем к нему приходящим.
Пользуясь возможностью, я посылаю всем, читающим эти строки, Божие благословение и пожелание, чтобы и малейшая капля сомнений, если есть она, исчезла из сердец, ибо несомненно, что преп. Серафим явился нам теми св. мощами, которые были обретены в 1903 г. Я надеюсь, что каждый сочтет своим долгом поклониться Преподобному, захочет принести ему и горести свои, и радость, и умиление, и что преп. Серафим услышит молитву его и пошлет благодатную помощь.
(Газета «Московский церковный вестник». — Изд-е Московской Патриархии, 1991. №14.)
И вот спустя три года, в октябре 1990-го на Архиерейском Соборе епископ Истринский Арсений спросил, сохранились ли у меня документы о вскрытии мощей преп. Серафима. Оказалось, что уже собрано много документов, связанных .с мощами Преподобного, но эти нам также необходимы, и добавил, что, возможно, нам вскоре предстоит отправиться в Ленинград. Вскоре Святейший Патриарх Алексий II благословил нас на эту поездку.
25 декабря 1990 г. мы с владыкой Арсением прибыли в город на Неве. С вокзала мы направились в Казанский собор, к директору музея истории религии С. А. Кучинскому. Он провел нас в запасники музея, помещавшиеся в бывшей ризнице. Там находилась деревянная подставка или стол, размером приблизительно 160 на 50 сантиметров. Стол был покрыт синей бумагой. Когда мы сняли липкую ленту, прикреплявшую бумагу к столу, то воздух наполнился благоуханием, похожим на то, которое я чувствовал при открытии и освидетельствовании мощей свт. Питирима Тамбовского.
Когда мощи раскрыли полностью, увидели на голове монашеский куколь (такой же был и на мощах свт. Питирима Тамбовского) с отверстием в лобной части, около которого были обрывки нитей. Важно отметить, что в акте, составленном при вскрытии гробницы преп. Серафима в 1903 г. перед его канонизацией, упоминается о седовато-рыжеватом цвете волос. Такого же цвета были волосы в куколе, а также и в иконе Преподобного с частицами мощей, одежды и волос, подаренной директором музея Святейшему Патриарху Алексию.
На мощах был медный крест, по-видимому, тот самый, которым благословила Преподобного его родительница. Руки были в рукавичках и сложены крестообразно на груди. Левой туфельки (стопы) не было.
Все соответствовало документам вскрытия. Единственное расхождение с актом заключалось в том, что косточки позвоночника и грудной клетки были несколько сдвинуты и лежали в нагромождении, что можно объяснить небрежным хранением.
Уверившись в том, что все полностью совпадает с документами, подробно описывающими мощи преп. Серафима, мы с радостью запели величание великому угоднику Божию. Хор наш был небольшой, всего три человека, но в этот момент мы были как маленькая Церковь.
Видимо, Господь не случайно открыл (явил) мощи преп. Серафима Саровского в наше сложное время разобщенности, когда утрачивается и охладевает вера, когда грех глубоко вошел в нашу жизнь. Господь посылает Своего угодника вновь напомнить миру, что каждому из нас нужно стяжать в сердце благодать Святого Духа. И если все мы потрудимся для этого и стяжем Дух мирен, то, я думаю, начнутся великие перемены и в жизни Церкви, и в жизни нашего общества. Дай Бог, чтобы слова, которыми приветствовал преп. Серафим приходящих к нему: «Христос воскресе! Радость моя» — всегда были в наших душах.
(Газета «Московский церковный вестник». 1991. №14.)
В июне 1789 г., предчувствуя приближение своей кончины, мать Александра пожелала восприять на себя великий ангельский образ. Для этого она послала Евдокию Мартынову с другой какой-то девушкой в Саров, и отец Исаия, прибыв в Дивеево постриг ее во время вечерни в схиму и нарек ей имя Александры. Пострижение это было за неделю или две до кончины, в Петровский пост.
Через несколько дней после пострига отец Пахомий с казначеем отцом Исаией и иеродиаконом отцом Серафимом отправились по приглашению в село Леметь, на похороны своего богатого благодетеля помещика Александра Соловцева, и заехали по дороге в Дивеево навестить Агафию Семеновну Мельгунову.
Мать Александра была больна и, получив от Господа извещение о скорой кончине своей, просила отцов-подвижников, ради любви Христовой, особоровать ее. Отец Пахомий сперва предлагал отложить елеосвящение до возвращения их из Лемети, но святая старица повторила свою просьбу и сказала, что они ее не застанут уже в живых на обратном пути. Великие старцы с любовью совершили над нею таинство елеосвящения. Затем, прощаясь с ними, мать Александра отдала отцу Пахомию последнее, что имела. Матушка Александра умоляла отца Пахомия не оставлять и не покидать неопытных послушниц ее, а также попещись в свое время об обители, обетованной ей Царицей Небесной. На это старец отец Пахомий ответил: «Матушка! Послужить по силе моей и по твоему завещанию Царице Небесной попечением о твоих послушницах не отрекаюсь, но я стар и слаб, но как же браться за то, не зная, доживу ли до этого времени. А вот иеродиакон Серафим — духовность его тебе известна и он молод — доживет до этого; ему и поручи это великое дело». Матушка Агафия Семеновна просила отца Серафима не оставлять ее обители, как Царица Небесная Сама наставить его на то изволит.
Старцы простились, уехали, а дивная старица, схимонахиня Александра, скончалась 13 июня, в день святой мученицы Акилины, в возрасте не более 60-ти лет. Она приобщилась Святых Тайн, которые принимала в последнее время каждодневно, и скончалась в самую полночь.
Отец Пахомий с братией на обратном пути как раз успели к погребению матушки Александры. Отслужив Литургию и отпевание соборно, великие старцы похоронили первоначальницу Дивеевской общины у алтаря Казанской церкви. Весь этот день шел такой проливной дождь, что ни на ком не осталось сухой нитки, но отец Серафим по своему целомудрию не остался даже обедать в женской обители и тотчас после погребения ушел пешком в Саров.
Преп. Серафим Саровский свято чтил память первоначальницы Дивеевской обители матушки Александры. Многим лицам он прямо свидетельствовал ее святость. В своих записках отец Василий Садовский рассказывает, что когда он в первый раз пришел к отцу Серафиму, то старец начал поучать его, как следует руководить духовными детьми и сестрами обители, а затем, прося его в свою очередь их не оставить, сказал восторженно: «Как нам оставить великое это Божие дело и тех, о коих просила меня, убогого Серафима, матушка Агафия Семеновна! Ведь она была великая жена, святая, смирение ее было неисповедимо, слез источник непрестанный, молитва к Богу чистейшая, любовь ко всем нелицемерная! Одежду носила самую простую, и то многошвейную, и опоясывалась кушачком с узелком; а как идет, бывало, то госпожи великие ее ведут под ручки, столь за жизнь свою была всеми уважаема! Так как же нам презреть ее прошения! Я ведь теперь один остался из тех старцев (разумевая строителя Пахомия и казначея Исаию), коих просила она о заведенной ею общинке. Так-то и я прошу тебя, батюшка, что от тебя зависит, и ты не оставь их!»
Отец Серафим в духовно-назидательных беседах своих с приходящими часто говорил: «Матушка Агафия Симеоновна великая жена и всем нам благотворительница была и столь изобиловала благодатию Божиею, скажу вам, что удостоилась дара духовного, имея слез источник непрестанный такой, что в бытность ее здесь, в Сарове, во время служб церковных, становясь в теплом соборе против чудотворной иконы Живоносного Источника, из глаз ее текли не слезы, а источники слез, точно она сама соделовалась тогда благодатным источником этих слез! Великая и святая жена была она — матушка Агафия Симеоновна, вельми великая и святая!»
Сестра обители Дарья Зиновьевна свидетельствовала, что отец Серафим говорил ей, передавая два больших пука свеч, белых и желтых: «Вот, батюшка, смотри, — я им даю свеч в воспоминание матушки Александры! Она святая была! Я и сам доныне ее стопы лобызаю! Теперь пока ничего у вас нет, а как Бог благословит, в мощах она у вас будет, тогда все у вас явится, как источник, потечет со всех сторон! Народ будет смотреть и удивляться, откуда что возьмется!»
Отец Серафим предрекал, что со временем, по Божиему изволению, должны в обители почивать открытыми святые мощи матери Александры, и приказывал всем каждый день утром и вечером ходить и кланяться ее могиле, произнося при этом: «Госпожа наша и мать, прости меня и благослови! Помолись, чтобы и мне было прощено, как ты прощена, и помяни меня у Престола Божия!»
Спустя некоторое время после блаженной кончины первоначальницы матушки Александры стали являться случаи чудесных исцелений по ее молитвам и заступничеству.
По просьбе Феодота Никитича Сергеева, священник Дивеевского монастыря П. В. Яхонтов в присутствии игумении Марии и многих других лиц записал за ним в 1884 году 26 мая следующее: «21-го декабря 1879 г. со мною сделался сильный удар, так что я был без движения и памяти. Доктор прямо объявил моим домашним, что моей жизни осталось всего часа на два. После причастия Святых Христовых Тайн вдруг совершенно сознательно представилось мне, что я нахожусь в Сарове, где никогда не бывал прежде. Приблизясь к источнику, увидел я живого батюшку Серафима, а затем он ушел по направлению к ближней пустынке. Огорченный мыслью, что недостоин исцеления, я выпил немного воды из источника и пошел по тому же направлению. Немного пройдя, вижу я отца Серафима стоящим на камне и молящимся с воздетыми к небу руками. Я, прождав еще довольно времени, подумал, что я совершенно недостоин по моим грехам получить его благословение, и хотел было уже уйти, как вдруг явственно услышал говорящий мне голос отца Серафима: «Ты еще будешь в Сарове, а теперь ступай скорее в Дивеево к матери Александре, она тебя исцелит!» Тут же будто я пришел в Серафимо-Дивеевский монастырь и сказал, что мне нужно отслужить панихиду на могиле матери Александры, и она меня исцелит! Придя на могилу ее и положив три земных поклона образу на памятнике в виде кирпичного столба, внутри которого перед иконою теплилась лампада, я увидел, что половина могилы обрушилась сбоку и отстала гробовая доска. Сама мать Александра предстала предо мною, но без тела, а один лишь совершенно цельный скелет ее, кости которого походили на самый чистый янтарь, а из черепа струились три тока святого мира: один по середине лба, два другие по бокам из глазных впадин. Увидав все это, я воскликнул: «Матушка Александра, я болею, дозволь мне грешнику помазаться миром твоим!» При этом я взял немного мира пальцем и крестообразно помазал им свое чело, произнося: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!» Миро потекло с чела моего по лицу и от чувства щекотания я очнулся. Тогда я встал сам без помощи с постели моей и, к удивлению всех домашних, пришел к ним в другую комнату... Я передаю вам произошедшее со мною чудесное исцеление во всеобщую известность».
Преподобная Александра, первоначальница Дивеевской обители в 2000 году причислена к лику местночтимых святых Нижегородской епархии.
(«Жития преподобных Александры, Марфы и Елены Дивеевских». — Свято-Троицкий Серафимо-Дивеевский монастырь, 2001.)
Но тут-то и начинается для многих камень преткновения. «Есть у нас люди, — справедливо говорит профессор Е. Голубинский, — имеющие ревность Божию не по разуму, которые утверждают, будто мощи святых всегда и непременно суть совершенно нетленные. Между тем, такое утверждение совершенно неправильно и не согласуется с всецерковным сознанием, по которому нетление мощей вовсе не считается общим непременным признаком для прославления святых угодников. Доказательство святости святых составляют чудеса, которые творятся при их гробах или от их мощей, целые ли это тела или только кости одни. Нетление мощей, когда оно есть, есть чудо, но только дополнительное. И святость старца Серафима определялась не свойством его останков, а верою народа и многочисленными чудесами. И только после такого удостоверения в святости и молитвенном дерзновении о. Серафима перед Богом постановлено, чтобы и всечестные его останки были предметом благоговейного чествования от всех притекающих к его молитвенному предстательству.
У святого человека все свято и чудодейственно, даже тень, даже одежда, а не одно только тело или кости. Так тень апостола Петра, головные повязки апостола Павла исцеляли больных от болезней. От прикосновения к костям пророка Елисея воскрес мертвый. Даже прах, по которому ступали ноги святого человека, приобретает целебную силу. Так после святого старца Серафима земля с его могилы, камень, на котором он молился, вода из источника, который он вырыл, почитаются как святые и по частям разбираются и разносятся верующими по домам, как чудодейственные, подающие исцеление в разных недугах. Останки же его тела, кости его, для верующего суть драгоценная святыня, истинное сокровище, чрез посредство которого подается почитающим его цельбоносная помощь.
Итак, от старца Серафима остались в гробу только кости, остов тела, но как останки угодника Божия, человека святого, они суть мощи святые и износятся ныне при торжественном его прославлении из недр земли для благоговейного чествования их всеми притекающими к молитвенному предстательству его, преподобного старца Серафима.
Митрополит Антоний
С.- Петербург, июня 20.
(«Церковные ведомости». 1903. №26.)
Но это незнание обличает: а) как плохо велось у нас преподавание об учениях Церкви, б) как невнимательно и равнодушно слушают молящиеся в храмах чтение Священного Писания и сами дома ничего не читают духовного, в) в забывчивости основного закона, изреченного Отцем Небесным Адаму, после его грехопадения: «Будешь в поте лица твоего есть хлеб твой, доколе не возвратишься в землю, из которой взят. Яко земля еси и в землю отыдеши» (Быт. 3, 19). Следовательно, тление всего человеческого тела, плоти и костей обязательно по смерти, пока не облекутся люди в новое прославленное тело по воскресении из мертвых... и г) забывчивость, что нетление всего тела могло быть только у одного человека, второго Адама, пришедшего с неба, — Господа Иисуса Христа, воскресшего в прославленном теле.
Вопрос важный: надо определенно знать, что такое святые мощи? Название «мощи» происходит от слова «мощь, сила» и выражает понятие, что останки состоят из основы тела человеческого, из костей.
Можно ли сомневаться в святости Апостолов Христовых? Многие отцы Церкви и историки свидетельствовали, что святые мощи апостолов Петра, Павла, Андрея и др. были обретены в истлевших костях.
Тотчас после первого гонения на христиан, было принято почитание св. мучеников, тела которых терзались зверями и сжигались на огне. О нетлении тел не могло быть мысли и представления. После VII Вселенского собора повсюду были введены в храмах антиминсы. Таким образом, в каждом храме имеются святые мощи, служащие удостоверением участия святых в наших молитвах. На Афоне, где было собрано столько мощей и имелось много подвижников и праведников все святые мощи представляют из себя нетленные кости.
В православной России прославление всегда совершалось по примеру Греческой церкви. Прежде всего требовалось непременным условием прославление их самим Богом — дарами чудотворений. Дело о прославлении делится на два вопроса: на канонизацию, или причисление праведников к лику святых, и на открытие святых мощей. Во многих случаях оно останавливалось на первом вопросе и открытия мощей не происходило. Такое прославление называется — под спудом... Таких святых в русской церкви больше, чем извлеченных из земли. Что главным основанием по прославлению праведников являются всегда чудеса, происходившие при их гробах, можно доказать фактами: св. Владимир был причислен к лику святых позже его потомков, блгв. князей Бориса и Глеба и др., потому что долго не проявлялось чудес; Антоний Печерский канонизирован позже его ученика Феодосия. По свидетельству церковной истории, всегда встречались нетленные тела, но за отсутствием чудес их не признавали за мощи. В старину русские люди хорошо знали все, что касалось их веры и Церкви... В смысле «костей» употреблялось слово «мощи» и в рукописях XV и XVII вв. В 1472 г. были открываемы гробы Московских митрополитов и в летописи говорится, что митр. Иону обрели «цела суща», Фотия же «цела суще не всего, едины мощи».
Замечено, что с течением времени св. мощи постепенно изменяют свой вид. За много веков и прикладывания миллионов людей к св. мощам должно было отразиться на целости связок, суставов и даже черепов. Отнятие частиц мощей значительно уменьшило число костей. Бывали покражи, покушения изуверов. Много мощей повредили пожары в храмах. Св. мощи были повреждены при нашествии монголов, французов и поляков. Не мало св. мощей, скрытых по причине нашествия татар и монголов, исчезло совсем.
Исчезло в наше время и основное понятие: зачем и для чего принято в Православной Церкви открывать св. мощи? Это совершается:
1) во исполнение воли и указания Божия, ибо чудеса исцелений свидетельствуют о том, что Господь избрал останки своих святых посредством для его милостей людям и помощи страждущим;
2) потому, что св. мощи имеют религиозно-нравственное воздействие на душу человека, служат живым напоминанием о святом, возбуждают верующих к подражанию его подвигам и соединяют земную Церковь с небесной, свидетельствуя о существовании бессмертной души и вечной жизни;
3) ввиду того, что св. мощи являются залогом участия угодников Божиих в наших молитвах;
4) потому что св. мощи, как поступление благодатных сил — есть драгоценный дар в помощь людям.
Каждый верующий разумный человек не мог не прийти в смущение при современном гонении на Церковь и поверить, что ныне раскрыли обман русского духовенства. В Русской Православной Церкви никогда не было обмана и быть его не может, потому что тогда она перестала бы быть православной и Господь не благословил бы ее создать такие обширные и великие Государства, как Российские и распространить ... Христово учение на Севере и Востоке.
Митрополит Серафим (Чичагов)
Конспект статьи митр. Серафима (Чичагова) попал в семейный архив вместе с документами, выданными службой КГБ родственникам в связи с его реабилитацией. Изучать эту тему митрополита Серафима заставило нежелание Св. Синода прославить мощи старца Серафима Саровского именно по причине отсутствия нетленного тела. Как известно, Владыка Серафим был одним из инициаторов канонизации старца Серафима Саровского.
(«Хоругвь». 1996. №3.)
Простота, искренность, неугасимое стремление к истине составляли основу духовного подвижничества о. Философа. Как и преп. Серафим, о. Философ, обличая пороки человеческие, любил и жалел людей. Для него были равны и нищий, и сиятельный князь — любому погибающему он был готов протянуть руку. Его вдохновенные проповеди заставляли людей искренно плакать и каяться, или от всего сердца радоваться о Господе. Неисчерпаемое богатство души этого доброго пастыря открывается в его замечательных поучениях, актуальных и для нашего времени. В 1903 г., как ревностный поборник канонизации преп. Серафима, он был послан на Саровские торжества, где запомнился всем своими яркими, проникновенными проповедями. В них — удивительные образцы живого богословия, глубочайшее знание иноческой жизни, искренний призыв к жизни во Христе. Глубокое почитание и любовь о. Философа к преп. Серафиму выразилось в том, что его стараниями в честь Саровского подвижника было построено впоследствии несколько замечательных храмов и престолов в Петербурге.
(В.П. Филимонов. «Крестом отверзается небо...». — СПб., 2000.)
ходил Иисус по всем городам и селениям, уча в синагогах их, проповедуя Евангелие Царствия и исцеляя всякую болезнь и всякую немощь в людях (Мф. 9, 35).
Такая евангельская картина повторяется перед взором нашим ныне в Сарове. Какое множество людей, жаждущих слышать какое-то новое слово, жаждущих как бы нового откровения!
Что же собрало нас сюда? О, блаженный и дивный отче Серафиме, это ты призвал нас и соединил нас около себя! О, теперь ярким пламенем вспыхнет вера народная и — веруем — изобильно польется от гроба святого Старца и его цельбоносных останков благодать исцелений!
Как и чем достиг он святости, за что Господь вознес его на высоту предстояния у Престола Своего? Во время Божественной литургии пели блаженства евангельские, и я применял к ним жизнь Преподобного, то мне стало ясно, каким путем достиг он святости. Эти пути к блаженству послужили для него ступеньками, по которым взошел он на высоту.
...Правда не вне человека, она — внутри его. Надо в себе самом найти правду, освятить ее, укрепить и всячески развивать. Для сего дано христианам Святое Евангелие, в котором открыта вся правда, благодать Таинств, движущая человека на пути к правде, указано на собственный подвиг, укрепляющий человека в правде. Алкать и жаждать правды, и в смысле всякой добродетели, и в смысле оправдания перед Богом — и нынешнего и вечного — значит всеусердно пользоваться в жизни всеми этими средствами. И именно, как алчущий святой Серафим искал правды, обнищав ради Христа, смирив себя по образу Его...
...И я хочу, братия мои, осветить перед вами одну черту в жизни христианских подвижников, в частности и преподобного Серафима, которой нам следует подражать, без которой нет истинного христианства. Я разумею добродетель смирения.
Смирение есть душа христианства: на ее основе всякая добродетель расцветает пышным благоуханным цветом, без нее же никакая добродетель не имеет ни цены, ни достоинства. Великая добродетель — молитва, царица добродетелей: но молился гордый фарисей и был осужден, смиренный же мытарь был оправдан. Так даже любовь, совокупность совершенства, если она не проникнута духом смирения, осуждается Господом. Вспомните Его осуждение милостыни, лицемерного поста. Смирение, в ряду добродетелей христианских, можно уподобить полю, покрытому ковром прекрасной пышной зелени, среди которой по местам ласкают взор сочные, блистающие всеми красками благоуханные цветы. Общий фон поля, расстилающаяся ковром растительность — это смирение, растущие на нем цветы — другие христианские добродетели...
...И хочется, страшно хочется сподобиться хотя малой доли благодати Серафимовой, хоть ненадолго подняться на высоту его с нашими подстреленными крыльями. Как? Он жил во Христе, — этим сказано все. И мы должны стремиться к тому же, должны прививать себя ко Христу, как садовник прививает ветку к плодоносной лозе, а для этого должны идти тем же путем, коим шел преподобный Серафим. Труден и долог путь сей, но мы не отступим от него, ибо нет другого пути ко Христу. Много и долго надо бы говорить об этом пути, — о нем учит нас Святая Церковь, я ограничусь кратким наставлением святого Серафима о том, как нам быть постоянно со Христом. Я разумею наставление его о постоянном повторении в себе молитвы Иисусовой: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго. Об этой молитве так заповедал святой старец: «Ходя и сидя на деле, и в церкви стоя до начала богослужения, входя и исходя, сие непрестанно содержи на устах и в сердце твоем. С призыванием имени Божия найдешь ты покой, достигнешь чистоты духовной и телесной, и вселится в тебя Дух Святой.
Какая чудная, блаженная кончина, — венец праведной, подвижнической жизни! Умереть на молитве — высшее счастье для христианина. На молитве человек изливает перед Богом всю свою душу, передает всего себя в руки Его. Смерть на молитве, освобождая дух от уз плоти, возвращает человека в родную стихию блаженства вечного в лицезрении Божества...
(«Саровские поучения протоиерея Философа Орнатского». — СПб., 1903.)
В сане настоятельницы матушка Пульхерия трудилась с 1849 г. по 1873 г. В ее настоятельство было много сделано доброго для обители. Один из домов, где потом была устроена больница, никак не удавалось купить, как ни старалась об этом игумения Пульхерия. Владелица дома была староверка и ни за что не хотела уступить свое место монастырю. Игумения глубоко чтила преп. Серафима Саровского, имела большую к нему веру и после смерти старца свято хранила память о нем. У нее был большой портрет подвижника, написанный в Дивееве, где он изображен во весь рост. Часто, хотя старец тогда и не был причислен к лику святых, игумения молитвенно обращалась к нему, пред его портретом изливала свою душу и просила угодника Божия устроить для обители приобретение этого дома. И что же? Старец внял ее молитвам: он неоднократно являлся в сонном видении домовладелице Шептаевой, строго приказывал пожертвовать свой дом монастырю, а самой принять православие, что она, наконец, и исполнила.
(«Жизнеописания отечественных подвижников благочестия 18 и 19 веков». Репринт, изд. 1908. — Изд-е Введенской Оптиной пустыни, 1995).
XIII столетии разоренный полчищами Батыя древний Курск превратился в пустынное место. Один охотник на земле, при корне дерева, заметил икону по изображению подобную «Знамению» Новгородской. Едва он ее поднял, как тотчас из земли забил источник. Князь Василий Шемяка повелел перенести икону в Рыльск, но сам от торжества уклонился, за что был наказан слепотою. Он раскаялся и получил перед иконой исцеление. На месте явления иконы была сооружена часовня, в которой совершал молебны священник Боголюб. Татары взяли священника в плен, икону рассекли на две части, а часовню сожгли. В тяжкой неволе Боголюб пел церковные песнопения, русские послы услышали его и выкупили из плена. Вернувшись, он сложил расколотые части иконы вместе, и они чудесным образом срослись. Царь Феодор повелел вставить икону в серебряную раму с изображением Господа Саваофа вверху и пророков со свитками по бокам, а Царица Ирина украсила икону богатою ризою. При содействии Царя на месте явления иконы была основана Рождественская Коренная пустынь. Дмитрий Самозванец, желая привлечь к себе народ, увез икону в Москву. В XVII веке в благодарность за спасение от польских неприятелей в Курске устроили по обету, данному жителями во время осады, Знаменский монастырь. В 1618 г. с дозволения Царя Михаила Феодоровича икона была перенесена из Москвы в Курский Знаменский монастырь. Ежегодно, в память этого события и в воспоминание первоначального явления иконы, в девятую пятницу по Пасхе торжественным крестным ходом икону переносят из Знаменского собора в Коренную пустынь, а 13 сентября икона снова возвращается в Курск.
ород Курск — земля, взрастившая христианскому миру преп. Серафима Саровского. К середине 18 века в Курске проживало около 8 тысяч жителей: купцы и мещане, составлявшие примерно Половину населения; разные категории служилых, совсем мало крестьян и очень немного дворян. Историческим и градостроительным центром Курска была старая крепость при слиянии речек Куры и Тускари, в которой находился монастырь в честь Курской иконы Божией Матери «Знамение». Перед ним была площадь со старинным названием — Красная (как в Москве). Кроме одной Московской дороги, улиц, в современном смысле, в Курске не было. Город представлял собой совокупность жилых «островков». Дома теснились вокруг приходских храмов, которые были центрами в городских слободах: Солдатской, Рассыльной, Подьяческой, Городовой, Стрелецкой, Ямской, Пушкарной, Казацкой. Слободы разделялись лугами, огородами, болотцами, небольшими озерами, а соединялись извилистыми немощеными дорогами и тропинками. В 1781 г. Курск сильно пострадал от большого пожара. По плану 1872 г., утвержденному Екатериной II, Курск разрезали прямые улицы, образовавшие кварталы; болота и озера были осушены, старинные ремесленные центры уничтожены; приходы оказались рассечены, в результате чего перестали быть административными единицами. Город приобрел европейский облик. Но это произошло уже после того, как Прохор (в будущем преп. Серафим) ушел в Саровскую обитель. Он рос в атмосфере еще древнего уклада русской жизни: тогда храмы занимали в жизни и сознании людей центральное место. В храме крестились, учились вере, молитве и грамоте; здесь знакомились, сближались; здесь предстояли Богу в общей молитве, на приходском кладбище ложились на вечный покой. Тесная духовная связь прихожан со своим храмом определяла главное в их отношениях — готовность помогать друг другу в деле спасения, в сохранении общего благочестия и братолюбия. Святым и великим делом было строительство храмов. Таким строительством занимался отец преп. Серафима Исидор, семья которого жила в приходе-слободке Ильинского храма.
В 1748 г. в Ильинском приходе Курска проживали сыновья Ивана Мошнина. Сидор Иванович писался уже не Мошнин, а Машнин. У Исидора Ивановича и Агафии Фотиевны родились дети: Параскева, Алексей и Прохор (у Преподобного была старшая сестра). Но где же находился в Ильинском приходе дом Машинных? Отыскать это место было не просто. В 1903 г. здравствовал Василий Бочаров, сын одной из дочерей Алексея Машнина. Он указал, что участок Исидора Машнина находился «ниже кафедрального собора и примыкал к юго-восточной оконечности нынешней ограды собора». С высоты холма, на склоне которого стоял отчий дом Преподобного, и теперь открываются прекрасные дали. Равнины, напоминающие безбрежный морской простор, где-то на востоке переходят в степь, простирающуюся до Монголии. Этот холм, огражденный в древности крепостной стеной, в XVII веке не раз встречал войска поляков и крымских татар, однако никто не мог захватить Курск. Здесь граница коренной Руси, один из ее боевых форпостов... От родного дома Прохор Машнин хорошо видел свой храм во имя пророка Божия Илии. К югу был женский монастырь во имя Святой Троицы. Чаще всего Прохор с родными, вероятно, бывал в Ильинском храме, и, быть может, уже тогда начал складываться будущий «серафимский» (пламенно горящий) образ его духовного подвига, обнаруживающий черты сходства с духовным состоянием «огненного» пророка. Посещала семья Машинных, несомненно, и ближайший Троицкий монастырь. Глубокие и сильные впечатления юности, связанные с духовным созерцанием Пресвятой Троицы, тоже принесли свой сторичный плод. Но решающим обстоятельством, сформировавшим духовный мир Прохора, было совершавшееся на его глазах строительство величественного собора во имя Казанской иконы Божией Матери и преп. Сергия Радонежского, тем более что созидали этот храм его родители.
На месте стройки некогда стоял скромный деревянный храм преп. Сергия. В 1751 г. храм сгорел. На пепелище была обретена чудесно уцелевшая от огня Казанская икона Божией Матери. Горожане решили на этом месте поставить соборный храм. Были собраны большие средства, проект заказан лучшим зодчим. Освящал место закладки в 1752 г. святитель Белгородский Иоасаф. Подряд на строительство получил Исидор Машнин. Прохор родился, когда строительство было в разгаре. Его младенчество, отрочество, юность прошли среди переживаний, хлопот, связанных со стройкой, воспринимавшейся, при тогдашнем отношении к храму Божию, как великое священное делание Машниных.
Главным, верхним, приделом в соборе должен был стать Казанский. Поэтому все о жизни Пресвятой Богородицы должно было впитываться Прохором, можно сказать, с молоком матери, равно как и то, что связано с житием преп. Сергия, которому посвящался нижний храм. Известно, что Прохор с юных лет стал избранником Божией Матери — «Богородичным святым», как иногда говорят, и что его монашеский подвиг удивительно схож с подвигом преп. Сергия. В семилетнем возрасте Прохор, поднявшись однажды на почти достроенную колокольню собора, упал оттуда, но чудесно остался невредим. Ряд за рядом укладывались кирпичи в стены курского собора, и одновременно «кирпичик за кирпичиком» созидалось душевное спасение Прохора, сына строителей. В возрасте около десяти лет, когда Прохор так тяжело заболел, что уже не надеялись на его выздоровление, мальчик увидел во сне Матерь Божию, Которая обещала посетить и исцелить его. Об этом Прохор рассказал матери. Вскоре из Знаменского монастыря в Коренную пустынь был крестный ход с Курской Коренной иконой «Знамение». Шествие, застигнутое сильным ливнем, свернуло во двор Машинных. Агафья Фотиевна воспользовалась этим и поднесла болящего Прохора к иконе, после чего он стал быстро поправляться.
В Прохоре зрело сердечное стремление посвятить себя Богу. При этом он рос отнюдь не замкнутым, у него было много друзей. Он воодушевил «монашеским» настроением нескольких своих товарищей, и они сговорились вместе отправиться к киевским святыням, а затем принять постриг. После посещения Киева, Прохор прожил в родном городе еще более двух лет, хотя давно избрал Саровскую обитель, и киевский старец Досифей подкрепил своим благословением его намерение. Что же задержало его в Курске до ноября 1778 года? Уже перед уходом в Киев он получил благословение матери на постриг, этот вопрос был решен. Хозяйственными делами он в это время не занимался. Чего же он ожидал?
Все станет на свои места, если сопоставить две даты. В день праздника в честь Казанской иконы Божией Матери, 22 октября 1778 года, произошло освящение верхнего храма, а 20 ноября, в канун праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы, Прохор прибыл в Саров. Следовательно он ждал завершения святого дела своей семьи: окончания строительства Сергиево-Казанского храма.
(Прот. Лев Лебедев и Н. Ларин. «Загадка одного портрета» // «Угодник Божий Серафим». — Спасо-Преображенский Валаамский монастырь, 1993.)
В конце XIX столетия начал ездить в Саров будущий митрополит Серафим, тогда еще блестящий гвардейский полковник Леонид Чичагов. Рассказывала мне послушница блаженной Прасковьи Ивановны Дуня, что, когда Чичагов приехал в первый раз, Прасковья Ивановна встретила его, посмотрела из-под рукава и говорит: «А рукава-то ведь поповские».
Тут же вскоре он принял священство. Прасковья Ивановна настойчиво говорила ему: «Подавай прошение Государю, чтобы нам мощи открывали». Чичагов стал собирать материалы, написал «Летопись» и поднес ее Государю. Когда Государь ее прочитал, он возгорелся желанием открыть мощи.
Все это Чичагов описал во второй части «Летописи».
Там были изложены подробности всех событий перед открытием мощей и описано само открытие. Все то, что нельзя было напечатать в старое время. Эта рукопись пропала при аресте в 1937-м.
Рассказывали мне те, кому митрополит лично читал эту рукопись, что перед прославлением Преподобного в Синоде была большая смута. Государь настаивал, но почти весь Синод был против. Поддерживали его только митрополит (впоследствии) Кирилл да товарищ обер-прокурора Синода Владимир Карлович Саблер. Отговорка: «Куда и зачем ехать в лес, нашлись только кости».
Евдокия Ивановна, послушница Дуня, рассказывала мне, что в это время блаженная Прасковья Ивановна 15 дней постилась, ничего не ела, так что не могла даже ходить, а ползала на четвереньках. И вот как-то вечером пришел Чичагов, тогда еще архимандрит Спасо-Евфимиевского монастыря в Суздале: «Мамашенька, отказывают нам открыть мощи». Прасковья Ивановна ответила: «Бери меня под руку, идем на волю». С одной стороны блаженную подхватила ее келейница мать Серафима, с другой — архимандрит Серафим. «Бери железку (лопату), — спустились с крыльца, — Копай направо, вот они и мощи». Обследование останков преподобного Серафима было в ночь на 12 января 1903 года. В это время в селе Ламасово, в 12 верстах от Сарова, увидели зарево над Саровом. И крестьяне побежали на пожар. Приходят и спрашивают: «Где у вас был пожар? Мы видели зарево», — «Нигде пожара не было», — им отвечают. Позже один монах тихонько сказал: «Сегодня ночью комиссия вскрывала останки батюшки Серафима».
От батюшки Серафима уцелели лишь косточки, вот и смущался Синод — ехать в лес, мощей нетленных нет, а лишь кости. На это одна из бывших еще в живых стариц Преподобного сказала: «Мы кланяемся не костям, а чудесам». Говорили сестры, будто бы Преподобный и сам явился Государю, после чего тот уже своей властью настоял на открытии мощей. Чудес действительно являлось много и до, и после открытия мощей.
Открытие мощей преподобного батюшки Серафима состоялось 19 июля 1903 года.
Монахиня Серафима Булгакова
(«Дивеевские предания». — М.: Издание Валаамского монастыря, 1996.)
ПАМЯТНЫЕ ДАТЫ ИЮЛЬ
7/20 День кончины Михаила Васильевича Мантурова (1858)
8/21 Объявлено в печати о решении Священного Синода об открытии Серафимо-Дивеевского монастыря (1991)
20/2 Посещение Дивеевской обители Царской Семьей (1903)
22/4 Освящение придела преп. Серафима в Троицком соборе в Дивеево (1903)
28/10 День Ангела преп. Серафима до монашеского пострига (в миру - Прохор)
3-го июля 1903 года прибывший в Саровскую пустынь Высокопреосвященный митрополит С. - Петербургский Антоний, совместно с Преосвященными епископами Нижегородским Назарием и Тамбовским Иннокентием, совершил перенесение всечестных останков преподобного Серафима из места первоначального их погребения в церковь святых Зосимы и Савватия и переложение их в новый кипарисовый гроб, сооруженный усердием Их Императорских Величеств.
Утром упомянутого дня владыкою митрополитом была совершена в соборном Успенском храме Саровской обители заупокойная литургия по блаженном старце иеромонахе Серафиме в присутствии многочисленных богомольцев. В то же самое время с благословения Высокопреосвященного митрополита Антония, под наблюдением Преосвященных епископов Нижегородского Назария и Тамбовского Иннокентия, в часовне над могилою преподобного Серафима были произведены подготовительные работы к поднятию гроба Преподобного из могилы. Для этого снято было облаченное белым глазетом надгробие, вынесены мраморные плиты, покрывавшие могилу, и поднят на поверхность земли дубовый гроб-колода с всечестными останками Преподобного. По окончании литургии владыка митрополит последовал из Успенского собора с крестным ходом к месту упокоения преподобного Серафима и здесь в сослужении епископов Назария и Иннокентия совершил пред его гробом панихиду об упокоении его души. Затем священнослужители гроб с всечестными останками Преподобного подняли на рамена и, в предшествии крестного хода, в сопровождении Высокопреосвященного митрополита Антония и Преосвященных епископов Назария и Иннокентия понесли его, при трогательном пении братии пустыни «Святый Боже», в церковь святых Зосимы и Савватия, находящуюся здесь же, в стенах обители.
Это шествие производило глубоко умилительное впечатление на всех во множестве собравшихся в обитель богомольцев. По внесении в церковь гроб был установлен посредине храма над могилою Преподобного. По неотступной просьбе усердствующих богомольцев, желавших видеть и хотя бы прикоснуться ко гробу преподобного Серафима, Высокопреосвященный митрополит Антоний благословил допустить народ на некоторое время ко гробу Преподобного, и народ в течение часа непрерывною толпою шел в храм, чтобы видеть и поклониться пред драгоценною для него святыней. По выходе народа из храма, гроб со всечестными останками Преподобного внесен был иеромонахами чрез северные двери в алтарь, и здесь Высокопреосвященным митрополитом Антонием, совместно с Преосвященными Назарием и Иннокентием и другими лицами, было совершено переложение их в новый кипарисовый гроб. Кипарисовый гроб со святыми мощами Преподобного был вставлен в особо приготовленную дубовую гроб-колоду и поставлен посредине выше названного храма, где должен был оставаться до дня торжественного открытия святых мощей Преподобного.
(Л. Денисов. «Житие, подвиги, чудеса, духовные наставления и открытие святых мощей преподобнаго и богоноснаго отца нашего Серафима, Саровскаго чудотворца». — М., 1904.)
ебе известно, что при самом переложении святых мощей (происходившем между 1-м и 5-м июля) я не был. То же, что напишу, буду сообщать со слов достовернейшего участника переложения святых мощей.
Совершили омовение святых мощей. Он ушел в алтарь и там стоял, пока посреди храма продолжалось действие около мощей.,. Кроме теплой воды, никаких пахучих веществ при омовении не употребляли... Но вдруг сильно стало ощущаться благоухание... Подошел к этому лицу и князь Путятин и тоже обратил внимание на разлившееся по церкви какое-то особенное благоухание... Проверили ключаря, — не было ли принесено какой-нибудь воды... Осмотрели самую воду: самая простая... И поняли тогда, что благоухание — это голос Божий о Преподобном. Да, предалось тело его тлению. От него сохранились одни только кости. Но это — кости не простого человека, а человека, Богу угождавшего и угодившего, кости святого угодника Божия, — его поэтому святые мощи... И за них — Богу слава и благодарение.
(Архим. Сергий (Страгородский). «Письма из Сарова 13-22 июля 1903 года». — СПб., 1903.)
отчас же по прибытии в монастырь мое внимание было привлечено криками беснующихся женщин, которых подводили к церкви свв. Зосимы и Савватия, где в это время находился гроб с мощами преп. Серафима. Церковь была заперта и окна были завешаны; но у дверей и окон была постоянно густая толпа народа и преимущественно с больными бесноватыми. Эти последние то неистово кричали, то бились, то падали наземь в страшных корчах, то, наконец, умолкали, стихали и вставали совершенно здоровыми, славя и благодаря Бога и нового молитвенника и чудотворца Серафима...
Многие видели, как один мужчина, у которого и руки и ноги были неестественно сведены и вывернуты, приложился к скважине замка дверей церкви Зосимы и Савватия, когда еще там почивали мощи преп. Серафима, — и вот на глазах присутствующих стала происходить с ним замечательная перемена: руки начинают выпрямляться, также и ноги, даже слышен был как будто хряст костей.
(Свящ. Василий Тигров. «Воспоминания о Саровских торжествах», — Тамбов, 1906.)
в монастыре рядом с Его Царскими покоями, около церкви преп. Зосимы и Савватия, опять толпа народа. У этой совсем необычное настроение. Здесь, вокруг этой церкви, где временно покоятся св. останки преп. Серафима, стоит постоянно толпа народа человек в 200—300 и... кается! Каждый вслух всего народа выкрикивает свои грехи, просит у преп. Серафима прощения в своих прегрешениях, просит помощи и обновления в своей жизни. Одни уходят, сейчас же приходят другие, занимают место первых и сами начинают молиться, очищать себя всенародною исповедью, сердечнейшим раскаянием...
Кто-нибудь скажет: да что же это за нанизывание событий и чудес, неужели уж так все это одновременно и на деле происходило? Да, одновременно! Да, почти с 1-го июля и до 21-го в течение трех недель в Сарове было одно сплошное чудо, только смена одного необычайного события другим еще более поразительным. Всего не описать никакому перу, а здесь пред читателем лишь слабый, ничтожный отголосок того, что было в действительности.
(Архим. Андрей (Ухтомский). «Царь и народ. Русь православная в Сарове». — Казань, 1903.)
Великая Княгиня Елизавета Феодоровна глубоко почитала преп. Серафима Саровского. Она участвовала в Саровских торжествах 1903 г. и привезла Преподобному свой дар — лампаду для раки. Эту лампаду подвесили справа от лампады Августейших Детей Их Величеств. На золотом ободке лампады находились художественно сделанные из мозаичной эмали миниатюрные иконы св. благоверного князя Александра Невского и равноапостольной Марии Магдалины. Между иконами был вырезан славянскою вязью текст: «Богом прославленному святому старцу Серафиму с теплою верою приносят сию лампаду Великий Князь Сергей Александрович и Великая Княгиня Елизавета Феодоровна. 19 июля 1903 года». Четыре цепочки лампады были составлены из ажурных листьев с жемчужиною на каждом листке; внизу лампады был подвешен продолговатый крест из белой эмали, вся лампада была украшена жемчугом. О происходивших торжествах Великая Княгиня писала в одном из писем: «Как много красивых и здоровых впечатлений. Мы ехали 6 часов в экипажах до монастыря. По дороге в деревнях красивые, здоровые люди были живописны в ярко-красных сарафанах и рубахах. Монастырь очень красив и расположен в необъятном сосновом бору. Богослужения и молитвы, совершаемые в нем, были замечательны. Св. Серафим был монахом, жил в 18 столетии, был известен чистотою и святостью своей жизни и при этом исцелял больных и нравственно поддерживал всех, кто к нему обращался, а после его кончины чудеса не прекращаются. Тысячи и тысячи людей со всех концов России собрались в Саров на день его прославления и привезли больных из Сибири, с Кавказа... Какую немощь, какие болезни мы видели, но и какую веру. Казалось, что мы живем во времена земной жизни Спасителя. И как они молились, как плакали — эти бедные матери с больными детьми, и, слава Богу, многие исцелились. Господь сподобил нас видеть, как немая девочка заговорила, но как молилась за нее мать...» Впоследствии Елизавета Феодоровна, глубоко почитая преподобного Серафима, не раз ездила в Саров, чтобы помолиться у раки угодника Божия. Несколько раз посещала она и Дивеевский женский монастырь. Став настоятельницей Марфо-Мариинской обители, она ехала от железнодорожной станции до Саровской пустыни не в экипаже, как это было в дни прославления Святого, а в простой крестьянской повозке. Езда занимала около шести часов. Но Елизавета Феодоровна легко переносила эту утомительную дорогу и с радостью спешила в храм, где покоились мощи преп. Серафима.
Елизавета Феодоровна была очень близка с настоятельницей Покровской обители в Москве, схиигуменией Фамарью. У матушки Фамари был чудотворный образ преп. Серафима, привезенный из Сарова после прославления. Одним из потрясающих чудес от этой чудотворной иконы было исцеление молодой послушницы монастыря, на которую свалилась огромная поленница дров. Кости у нее были переломаны, внутренние органы повреждены: она умирала. Но когда ей на грудь положили чудотворный образ преп. Серафима, она на глазах у всех стала совершенно здоровой. Елизавета Феодоровна попросила эту икону для больного Наследника Алексея Николаевича. Как ни трудно было матушке Фамари расставаться со своей иконой, она не могла отказать в такой просьбе. С тех пор эта икона стояла у изголовья Наследника. В доме настоятельницы Марфо-Мариинской обители, в молельне, находилась большая икона преп. Серафима Саровского, которому она горячо молилась. Надвигались трагические дни революции. Елизавета Феодоровна хорошо понимала, какая участь ее ожидает, но добровольно осталась в России, не приняв предложение уехать за границу.
5/18 июля 1918 г. в Алапаевске она приняла мученическую кончину с сестрой обители Варварой Яковлевой, вместе с которой причислена к лику святых новомучеников Российских. Память их празднуется в один день с великим молитвенником и печальником Земли Русской — преп. Сергием Радонежским. Алапаевских мучеников сбросили в глубокую шахту; даже там Великая Княгиня, сама получившая сильные ушибы, не переставала заботиться о других — рядом с ней нашли перевязанного князя Иоанна. Святые мощи мучениц почивают в храме св. равноап. Марии Магдалины в Гефсимании в Иерусалиме. Эта церковь была построена в память матери Великого Князя Сергея Александровича императрицы Марии, на освящении которой присутствовали он и Елизавета Феодоровна. Тела убиенных мучеников до Иерусалима сопровождал друг и духовник Великой Княгини игумен Серафим. По пути следования, в Пекине, гробы были временно помещены в склепе храма преп. Серафима Саровского, память которого так глубоко почитала преподобномученица Великая Княгиня Елисавета.
(Л. Миллер. «Святая мученица Российская Великая Княгиня Елизавета Феодоровна». — М.: Лодья, 2001.)
— Попробуйте сами, не откликнется ли кому из вас, — сказал старик вожатый. Отец Серафим очень любил Алексея Нефедовича. Но и на его голос не послышалось ответа. — Коли вам, Алексей Нефедович, не ответил, стало быть, старца и в келье нет, — сказал монах. — Идти разве, понаведаться под окном, не выскочил ли он, как послышался грохот вашего поезда на дворе.
На площадке между двумя старыми могилами действительно оказались следы двух обутых в рабочие лапти ног.
— Убег, — озабоченно проговорил седенький монашек, смущенно поворачивая в руках ненужный теперь ключ от опустевшей келлии.
После панихиды отец игумен благословил нас, богомольцев, отыскивать отца Серафима в бору:
— Далеко ему не уйти, — утешал игумен, — ведь он, как и отец наш Марк, сильно калечен на своем веку. Сами увидите: где рука, где нога, а на плечике горб. Медведь ли его ломал... люди ли били... ведь он — что младенец — не скажет. А все вряд ли вам отыскать его в бору. В кусты спрячется, в траву заляжет. Разве сам откликнется на детские голоса. Берите детей побольше, да чтобы впереди вас шли.
— Непременно бы впереди бегли, — кричал еще игумен вослед уже двинувшейся к лесу толпе...
Весело было сначала нам одним, совсем одним без присмотра и без надзора, бежать по мягкому бархатному слою сыпучего песка... Нас все более и более охватывало лесной сыростью, лесным затишьем и терпким непривычным запахом смолы. Скоро все врассыпную выбежали на зеленую, облитую солнцем поляну.
Смотрим — около корней отдельно стоящей на полянке ели работает, пригнувшись чуть ли не к самой земле, низенький, худенький старичок, проворно подрезая серпом высокую лесную траву. Серп так и сверкает на солнечном припеке.
Заслышав шорох в лесу, старичок быстро поднялся, насторожившись, посмотрел в нашу сторону и затем, точно спугнутый заяц, проворно побежал к чаще леса. Но, не успев добежать, запыхался, робко оглянувшись, юркнул в густую траву недорезанной им куртины и скрылся из вида.
Тут только вспомнился нам родительский наказ при входе в бор, и мы чуть ли не в двадцать голосов дружно крикнули: «Отец Серафим! Отец Серафим!» Случилось то, на что надеялись монастырские богомольцы: заслышав детей, отец Серафим не выдержал, и голова его показалась из-за высоких стеблей лесной травы. Приложив палец к губам, он, улыбаясь, поглядывал на нас, как бы упрашивая не выдавать его старшим, шаги которых уже слышались в лесу.
В первую минуту он нам не понравился: влажные от пота желтоватые волосы, искусанное мошками морщинистое лицо, все в запекшихся каплях крови. Но когда, протоптав дорожку через траву, он, опустившись на траву, поманил нас к себе, на нас вдруг дохнуло что-то такое, что крошка наша Лиза первая бросилась старичку на шею, прильнув лицом к его плечу, покрытому рубищем.
— Сокровища, сокровища, — приговаривал он едва слышным шепотом, прижимая каждого из нас к своей худенькой груди.
Мы обнимали старца, а между тем замешавшийся в толпу детей пастушок Сема побежал со всех ног обратно к стороне монастыря, зычно выкрикивая:
— Здесь, сюда. Вот он... Вот отец Серафим. Сю-ю-да-а.
Нам стало стыдно. Чем-то вроде предательства показались нам и выкрикивания наши, и наши объятия. Еще стыднее стало нам, когда две мощные запыхавшиеся фигуры, не помню, мужчин или женщин, подхватили старца под локотки и повели к высыпавшей уже из леса куче народа. Опомнившись, мы бросились вдогонку за отцом Серафимом...
Опередив своих непрошеных вожатых, он шел теперь один, слегка прихрамывая, к своей хибарке над ручьем.
— Нечем мне угостить вас здесь, милые, — проговорил он мягким, сконфуженным тоном домохозяина, застигнутого врасплох среди разгара рабочего дня. — А вот деток, пожалуй, полакомить можно.
И затем, обратившись к нашему брату, сказал:
— Вот у меня там грядки с луком. Видишь. Собери всех деток, нарежь им лучку, накорми их лучком и напои хорошенько водой из ручья.
Мы побежали вприпрыжку исполнять приказание отца Серафима и присели между грядками на корточках. Лука, разумеется, никто не тронул. Все мы, залегши в траве, смотрели из-за нее на старичка, так крепко прижавшего нас к своей груди. Получив благословение, все богомольцы стали вокруг старца почтительным полукругом.
Большинство крестьянок было повязано в знак траура белыми платками. Дочь старой нашей няни, недавно умершей от холеры, тихо плакала, закрыв лицо передником.
— Чума тогда, теперь холера, — медленно проговорил пустынник, будто припоминая про себя что-то давно-давно минувшее.
— Смотрите,— громко сказал он, — вот там ребятишки срежут лук, не останется от него поверх земли ничего... Но он поднимется, вырастет сильнее и крепче прежнего... Так и наши покойнички — и чумные, и холерные... и все восстанут лучше, краше прежнего. Они воскреснут. Воскреснут. Воскреснут, все до единого...
Не к язычникам обращался пустынник с вестью о воскресении. Все, тут стоявшие, знали смолоду «о жизни будущего века». Все обменивались радостной вестью о Воскресении в «Светлый день». А между тем это громкое «воскреснут, воскреснут», провозглашенное в глухом бору устами, так мало говорившими в течение жизни, пронеслось над поляной как заверение в чем-то несомненном, близком.
Стоя перед дверью лесной своей хижинки, в которой нельзя было ни встать ни лечь, старик тихо крестился, продолжая свою молитву, свое немолчное молитвословие... Люди не мешали ему, как не мешали непрестанной его беседе с Богом ни работа топором, ни сенокос, ни жар, ни холод, ни ночь, ни день. Молился и народ.
Отец Серафим поманил к себе Прокудина рукой:
— Скажи им, — сказал он, — сделай милость, скажи всем, чтобы напились из этого родника. В нем вода хорошая. А завтра я буду в монастыре. Непременно буду.
Когда все, утолив жажду, вернулись на поляну, Серафима уже не было на пригорке перед его хибаркой.
...При выходе из лесной темноты она [сестренка Лиза. — Прим. ред.] сжала мою руку и, взглянув мне в лицо, проговорила: «Ведь отец Серафим только кажется старичком, а на самом деле он такое же дитя, как ты, да я». Много с тех пор... видала я и умных, и добрых, и мудрых глаз... но никогда с тех пор не видала таких детски ясных, старчески прекрасных глаз, как те, которые в это утро так умильно смотрели на нас из-за высоких стеблей лесной травы. В них было целое откровение любви.
(Н. Аксакова. «Отшельник 1-ой четверти XIX столетия и паломники его времени. Из детских воспоминаний о преподобном Серафиме Саровском», — Вильно, 1903.)
Следует отметить низкий уровень грамотности населения во второй половине XVIII века. При изучении документов той поры часто возникают проблемы в прочтении написания цифр из-за неграмотности или небрежности делопроизводителя.
В создавшемся положении остается единственный выход — искать истину в недрах архива Саровской пустыни. Поступление молодого послушника в обитель с выверенными отпускными документами давало повод предполагать, что ответ на поставленный вопрос находится именно там. В папке под названием «Список монахов Саровской пустыни» за 1786 г. на л. 5 об. впервые встречается имя Серафим с обозначением полных лет — 32, т. е. изначально в монастырском делопроизводстве принят год рождения — 1754-й. Следующий список датирован только 1796 г. На данный момент о. Серафим уже иеромонах, имеет за своими плечами 42 прожитых года, отсчет годам также ведется от 1754-го. Ведомости 1796, 1797, 1798, 1799 гг. показали возраст соответственно 42, 43, 44 года и 45 лет, что опять же подтверждает год рождения 1754-й. Каким же образом получилось так, что на могильной плите отца Серафима был записан его земной путь длиной в 73 года и 5 месяцев, давший повод во всех биографиях старца называть год рождения 1759-й? Этому легко найти объяснение, продолжая изучение архивных документов. Иеромонах Серафим с сентября 1796 года и до дня своей кончины числился в списках монашествующих, находившихся в монастырской больнице. Начиная с последней трети 1799 года, возраст всех находившихся на излечении в "Ведомостях о монашествующих" не указывался. И так продолжалось довольно долго, вплоть до 1823 года. Затем возобновляется порядок указания возраста всех монашествующих, включая и тех, кто находился на излечении. Трудно предположить, каким образом были установлены «вновь» лета отца Серафима, но только сделано это было не по бумагам архива, а каким-то опытным путем, и в 1828-м году, по каким-то причинам, была предпринята корректировка даты его рождения. При этом, сличая ведомости за первую треть года и за последнюю, можно обратить внимание на нечеткость написания цифры "4" и, как следствие, возможную ошибку писаря при составлении документа на последнюю треть, в которой цифра "4" записана уже как "9", и в итоге получился 1759 г. Именно эти последние данные, видимо, и были взяты за основу при составлении архимандритом Сергием первого жития Преподобного.
При изучении данной проблемы до сих пор не принималась в расчет юридическая сторона вопроса: какими законами регламентировалось пострижение в монашество? XVIII век памятен кардинальными реформами во всех областях жизни России, проведенными Петром I. Затронули новые веяния и жизнь монашествующих. "Духовный регламент" определял конкретное число монашествующих для каждой категории монастырей, пострижение допускалось только на «убылые» (вакантные) места с обязательным прохождением трехлетнего испытания в послушании. И, самое главное, мужчин дозволялось постригать не ранее 30 лет. Некоторые послабления в правилах о пострижении в монашество касались только лиц, окончивших курс богословских наук, и вдовых священнослужителей.
Только тем, что в 1784 г. Прохору Машнину исполнилось 30 лет, можно объяснить то, что в этот период Прохор возобновил свои хлопоты об окончательном увольнении из городского общества и поступлении в монашество. Дело в том, что в начале 1782 г. Прохор получил увольнительное свидетельство, выданное Курским городовым магистратом. Но той же весной в России проводилась четвертая ревизская сказка (перепись населения), и Святейший Правительствующий Сенат издал указ, по которому следовало всем обладателям отпускных свидетельств, не принявших еще монашество, засвидетельствовать его в наместнических правлениях. Необходимое свидетельство Прохор получил 13 февраля 1785 г. Исследуя массив документов за 1784-1786 г.г., в разделе «Переписка монастыря с Владимирской духовной консисторией о пострижении в монашество», найден «Реестр кто именно ниже подписавшагося послушника и с какова звания и сколько имеет от роду лет, и с коего времени в реченной пустыне находится». В указанном документе записаны четыре фамилии — все претенденты на пострижение в монашество (и они были пострижены в 1786 году). Это Андрей Щепетильников, 31 года от роду, Гаврило Овчинников, 32 лет, Иван Задорин, 31 года и, наконец, «...города Курска мещанин Прохор Сидоров сын Мошнин, от роду 32 года». То, что документ был составлен в период 1784-1786 гг., говорит явное исправление цифры 30 на 32, что подтверждает двухлетнее оформление документов. Пострижение Прохора в монашество, совершенное в 1786 г. августа 13-го дня, подтверждено свидетельством «от внешних», то есть представителями светских властей — в рапорте настоятеля в духовную консисторию три свидетеля записали, что все «... произведено без всякаго к нему принуждения, а точно так, как духовным регламентом и указами повелено».
Приведенные факты дают основание надеяться, что дальнейшие поиски в архивах Москвы, Санкт-Петербурга и других городов окончательно утвердят 1754-й как год рождения Прохора Машнина или, как знает его вся Россия,— преподобного Серафима Саровского.
Валентин Степашкин
(«Преподобный Серафим Саровский: предания и факты». — Саров, 2002.)
Родители преп. Серафима были купцы города Курска, как это значится по ревизским сказкам 2 и 4 ревизии и метрической справке о смерти его отца, и принадлежали приходом к Ильинской церкви. Отец его Сидор (Исидор) Иванович Машнин умер в 1760 г., 43 лет от роду, и акт об этом событии записан в метрическую книгу сказанной церкви.
Семья Преподобного состояла после смерти отца: из бабушки Федосьи Наумовны (матери отца), умершей в 1764 г., матери его Агафьи Фатеевны (урожденной Завозгряевой — дочери старинного курского посадского Фатея Завозгряева), брата Алексея (старше его на 6 лет) и сестры Параскевы (старше Преподобного на 8 лет).
Сестра была выдана замуж за курского мещанина Гавриила Колошинова, а брат женился на дочери курского купца Ситникова — Марии Ивановне, от брака последних были рождены: Иван, Дарья, Матрена, Семен и Мавра (племянники Преподобного).
Из семьи этой мать Преподобного Агафья Фатеевна в глубокой старости, 72 лет от роду, умерла 29 февраля 1800 г. и погребена причтом Успенской Ахтырской города Курска церкви и в этом же году умер 20 лет от роду племянник его Иван. Племянницы же, две дочери брата Преподобного, вышли замуж: Дарья за купца Аксентьева в 1792 г. (после смерти которого она вступила во второй брак с Василием Васильевичем Михалевым) и Мавра за Николая Бочарова. Брат Преподобного Алексей Исидорович Машнин 81 года умер в 1833 г., т. е. в один и тот же год, когда умер и Святой.
От брака племянника Преподобного (сына брата) Семена Алексеевича были рождены (внуки Святого) сын Иван, умерший в 1817 г., одного года от роду, и дочери: Пелагея и Екатерина; последние исключены из мещан города Курска по отношению настоятельницы Серафимо-Дивеевского монастыря, за поступлением в монашество.
За смертью его племянника — Семена Алексеевича и жены его Натальи Ивановны, погребенных причтом Преображенской города Курска церкви — первого в 1863 г. и второй в 1861 г., и за поступлением в 1885 г. и 1887 г. в монашество его внучек, из фамилии Машниных — родной семьи преподобного Серафима никого не осталось. (Оставшиеся родственники по женской линии носили другие фамилии.)
Григорий Бочаров
(Труды Курской губернской ученой архивной комиссии. — Курск: Тип. Курской губ. земства, 1911. Вып. 1.)
17-го числа окрестность Сарова огласилась звуками большого монастырского колокола... Лишь только остановились экипажи, как смолкли народные клики, прекратился звон колоколов. Среди тишины митр. Антоний обратился к Его Величеству с кратким приветствием от имени святой обители, которое заключил словами: «Гряди с миром, Государь, в святую обитель сию и молитвами прославляемого угодника Божия да будет благословенно от Господа вхождение Твое».
При звоне колоколов, среди живых стен в благоговении молчавшего народа тихо шествовали Государь Император и Государыни Императрицы Мария Феодоровна и Александра Феодоровна к Успенскому собору, причем изволили кланяться на обе стороны. Из собора идут в церковь свв. Зосимы и Савватия, где временно лежат мощи преподобного Серафима, а затем в покои...
Наступило 18 июля (пятница). Умилительное, глубоко трогательное впечатление произвело на молящихся неожиданное появление Царя и Цариц за ранней обедней без свиты и всяких властей. Вместе с народом они стояли, вместе с ним и причащались. Вместо запричастного протоиерей Ф. Орнатский произнес красноречивое слово. Между ранней и поздней литургиями Их Величества и все Августейшие Особы изволили осматривать монастырь... Следование Его Величества к источнику пешком в знойный день по пыльной дороге тем было неожиданнее, что все знали, что Государь прибыл в Саров только вчера вечером. От источника все пошли дальше к камню отца Серафима, на котором он молился в течение 1000 дней, а отсюда проследовали к дальней пустыньке.
С первыми ударами колокола (в 6 часов) прошли в Успенский собор архиепископ Казанский Димитрий, епископы Нижегородский Назарий и Тамбовский Иннокентий; в предшествии хора певчих и иподиаконов проследовал митрополит Антоний, С. - Петербургский и Ладожский. К началу службы изволили прибыть Их Величества и Их Высочества... При чудном пении незаметно шла служба. Но вот, наступило время выхода на литию. Вслед за митрополитом идут архиереи, архимандриты и многочисленный сонм духовенства в роскошных, золотых, с вышитыми серебром изображениями шестокрылатых серафимов, ризах (дар Государя Императора для всех участников торжества). Духовенство крестным ходом выходит из собора и направляется с пением литийных стихир к Зосимо-Савватиевской церкви. За ним следуют Их Величества и Их Высочества, министры и свита.
В Зосимо-Савватиевской церкви гроб с мощами Преподобного стоит посредине. Митрополит совершил каждение. Гроб был поставлен на зеленые бархатные носилки и покрыт богатым бархатным малинового цвета, вышитым шелком покровом. Начался перезвон колоколов. Государь Император, Великие Князья и архимандриты подняли носилки и понесли. На высоких носилках гроб был виден отовсюду. Величественную и умилительную картину представляло это шествие. При жизни о. Серафим был смиреннейший и беднейший из старцев, богатый лишь своей простотой и любвеобильной душой, а теперь гроб этого смиреннейшего человека несет Самодержавец Земли Русской с Великими Князьями и иерархами церкви.
Тихо, в полном порядке двигалась процессия. Приблизилась она к Успенскому Собору. Здесь при юго-западном углу храма архидиакон провозгласил первое прошение литийной ектении. Последующие прошения возглашены были у прочих углов храма. Когда ход остановился пред западными дверями, Высокопреосвященнейший митрополит прочитал литийную молитву «Владыко многомилостиве...», в которой, призывая имена святых, призвал и имя преп. Серафима, Саровского чудотворца. На паперти церковной гроб был снят с носилок и внесен в храм и поставлен на возвышение среди храма. Все в церкви стояли с возжженными свечами. Певчие троекратно пропели тропарь Преподобному, а митрополит совершил каждение вокруг гроба и затем благословение хлебов. Далее всенощная продолжалась обычным порядком. Между кафизмами Преосвященный Иннокентий произнес слово на текст: «восхвалятся преподобнии во славе» (Пс. 149).
Запели: «Хвалите имя Господне...» Духовенство вышло на середину храма. Тотчас за полиелеем наступил момент, изобразить который словами выше наших способностей... Певчие смолкли; водворилась тишина; взоры всех устремлены ко гробу. Вот, митрополит снимает митру, сходит с облачального амвона, приближается ко гробу с северной его стороны. Вся церковь как один человек, стоит в немом молчании, в напряженном ожидании каких-то необычайных действий первоиерарха... Вот он приближает руку к крышке гроба; слышен звук от поворота ключа в замке, за ним другой... И святитель открывает гроб. Тотчас архимандриты снимают с гроба крышку... Велегласно, с необыкновенным воодушевлением запело духовенство величание Преподобному: «Ублажаем тя, преподобне отче Серафиме...» При первых звуках этого величания вся церковь опустилась на колени. Коленопреклоненно молятся Царь, Царицы, Князья и Княгини... Была поистине святая минута, чувствовалось неземное состояние... После прочтения Евангелия началось лобзание св. мощей. За святителями прикладывались к мощам Их Величества и Их Высочества и приняли от митрополита помазание елеем, после чего удалились из храма. Приложившихся к мощам епископы помазывали елеем. Долго, до конца 11-го часа продолжалось служение всенощной.
Высокоторжественно было служение в этот день поздней литургии. Собор был полон молящихся. Достаточное место отведено было и для народа. Из допущенных в церковь больных иные сидели, другие лежали около стен. Богослужение шло обычным порядком до малого входа с Евангелием. Когда же запели: «Приидите, поклонимся...» и митрополит осенил на четыре стороны предстоящих трикирием и дикирием, архимандриты подошли к гробу-колоде, вынули из него кипарисовый гроб со святыми мощами и при пении «Во святых дивен Сый, поющия Ти...» понесли его в алтарь. Умилительно-торжественна была эта минута. Вся церковь опустилась на колени и не поднималась с них, пока гроб обносили вокруг престола и потом принесли к стоящей под сенью каменной (мраморной) раке...
Как накануне, так и ныне при несении мощей по храму было несколько поразительных случаев исцеления. Накануне, например, крестьянская девица Астраханской губернии Вера Чернышева, 29 лет, находившаяся 5 лет в параличном состоянии, сама встала и начала ходить без посторонней помощи. Ныне исцелилась подверженная каталепсии 12-летняя дочь московского купца Масленникова, уже два года ни слова не говорившая. Мать девочки, когда мимо них проносили гроб с мощами, коснулась гроба платком и отерла им лицо больной. Последняя тотчас же после этого у всех на глазах начала говорить.
Кончилась литургия. Архиепископ Казанский Димитрий произнес в честь и славу преп. Серафима красноречивое поучение. Тотчас по окончании речи все духовенство во главе с митрополитом вышло из алтаря на середину церкви. При пении тропаря архиереи и архимандриты приблизились к раке. Коленопреклоненно стояла вся церковь. Начинается крестный ход в том же порядке, в каком совершен он был и накануне. Гроб несут Государь, Великие Князья и архимандриты. Непосредственно за гробом идут архиереи, а за ними Государыни Императрицы и Великие Княгини. С высоких носилок гроб, ныне открытый, виден отовсюду. Благоговейно, со слезами умиления смотрят на него тысячи народу. Многие буквально плачут. При трезвоне колоколов, при немолчном пении духовенства и певчих процессия делает большой круг, обходя собор. Очень многие подпевают духовенству. Еще больше тихо шепчут молитву: «Преподобне отче Серафиме, моли Бога о нас». Во многих местах по пути шествия гроба крестьянки расстилают куски холста, полотенца, платки, мотки пряжи...
Святые мощи вносят в собор и снова влагают в раку.
На колени опускается Царь и вся Царская Фамилия, духовенство и все богомольцы. Коленопреклоненный митрополит читает умилительную молитву святому Серафиму. Архидиакон возглашает многолетия. Затем Царское Семейство прикладывалось к святым мощам. Митрополит благословил Их Величества и Августейших Особ иконами. В 2 часа (19 числа) Их Величества и Их Высочества разделили праздничную братскую трапезу. Целый день шел колокольный звон в монастыре...
20 числа (в воскресенье) окончилось Царское пребывание в Саровской пустыни. Коленопреклоненно помолившись пред святыми мощами и приложившись к ним, Их Величества и Августейшие Особы сели в экипажи и поехали в Дивеевскую обитель.
(И. В. Преображенский. «Открытие святых мощей преп. Серафима, Саровского чудотворца (описание очевидца)». — СПб.: Типография Э. Арнгольда, 1904.)
Освящение храма совершено в понедельник 21 июня. Накануне этого дня, в 19-30, благовест большого колокола призвал множество молящихся в новоосвящаемый храм к первому в нем всенощному бдению.
Помазывание освященным елеем многотысячной толпы народа совершал Преосвященный Иннокентий, который во время полиелея, в сопровождении архидиакона Александро-Невской лавры и двух иподиаконов, входил для совершения каждения в келлию преп. Серафима.
На следующий день, 21 июля, освящение храма совершил Высокопреосвященный Антоний, митрополит С. - Петербургский.
Когда уже было совершено облачение престола и жертвенника, состоялся торжественный ход, в сопровождении крестного хода, за святыми мощами для освящаемого престола. Из Успенского собора владыкою митрополитом были перенесены на голове частицы святых мощей преп. Серафима.
Новоосвященный пятиглавый храм представляет собою красивое, оригинальное сооружение в русско-византийском стиле. Архитектурный проект Серафимовского храма выработан и составлен профессором архитектуры А. С. Каменским. Размеры храма: в длину 22 саж., в ширину 8 саж., а в высоту от земли до креста 17 сажен, а внутри — от пола до сводов — 10 сажен. Средства на постройку храма собирались среди христолюбивых благотворителей и почитателей преп. Серафима. Одна благотворительница пожертвовала 50000 рублей на сооружение величественного бронзового вызолоченного иконостаса; вся ценная утварь для храма пожертвована разными лицами.
Стоимость всего сооружения определяется суммою свыше 200 тысяч рублей. В настоящее время Серафимовский храм снаружи еще не оштукатурен и внутри не расписан; но в будущем году приступят к этим работам, окрасят храм в белый цвет Саровских церквей и облицуют цветными изразцами. В этом храме собраны все хоругви, числом 42, принесенные в дар обители к 19-му июля от 18-ти обществ хоругвеносцев.
Одна из главных святынь саровской обители — каменная келлия преп. Серафима, в которой он жил, подвизался и в молитвенном подвиге скончался, — помещается в западной части храма, между хорами и средней его частью, и имеет вид часовни с четырехскатною чешуйчатою кровлей из светлой бронзы, с рядом кокошников по нижнему краю и золотым крестом на главе ее. Вокруг этой келлии-часовни можно пройти. Всю северную стену келлии снаружи занимает художественно написанное священное изображение явления Богоматери преп. Серафиму. У входа в келлию находится изображение преп. Серафима благословляющего и над низенькою дверью — икона Умиления Божией Матери.
Внутри священной келлии, небольших размеров, в левом ее углу поставлен массивный бронзовый с чеканкою киот, высотою до потолка, под зеркальными стеклами которого находятся образ Спасителя в золотой ризе и копия иконы Умиления Богоматери, пред которою, коленопреклоненный восприял свою блаженную кончину преп. Серафим. Перед киотом большой подсвечник и неугасимая лампада. Здесь же стоит аналой со святым крестом и Евангелием для служения молебнов новоявленному Угоднику Божию.
В келлии собраны сохранившиеся вещи преп. Серафима. Здесь сохранилась печка с лежанкою, облицованная зелеными изразцами с изображением цветка; здесь находятся: мантия, шапочка в виде камилавочки и кожаные четки Преподобного, два шейных креста из кипарисового дерева, вырезанные руками его, камень, на котором днем молился Преподобный в своей дальней пустыньке, зуб его и волосы и Евангелие, обгоревшее во время пожара в келлии Преподобного при его кончине. Все эти предметы заключены в футляры — витрины из светлой бронзы с зеркальными стеклами, устроенные усердием Московских хоругвеносцев. И вся вообще келлия-часовня украшена на средства тех же хоругвеносцев.
Освящение второго храма во имя преп. Серафима Саровского совершено 22-го июля в Серафимо-Дивеевском женском монастыре. Здесь, по глубокой вере сестер обители в святость и скорое прославление основателя его, с 1875 года был устроен в честь его левый придел соборного храма — но оставался неосвященным до открытия святых мощей преп. Серафима.
Накануне освящения в соборе монастырским духовенством были совершены церковные службы: малая вечерня, параклисис, повечерие и всенощное бдение, причем на литию и величание во время всенощной выходил Преосвященный Назарий, епископ Нижегородский. Стечение богомольцев по случаю торжества было необычайное: обширный храм далеко не вмещал молящихся и снаружи был окружен живою стеной народа; говевших было до 1000 человек, исповедь которых продолжалась с 3 до 12 часов вечера.
Торжество освящения храма началось в 7 часов утра. В новоосвященном Серафимовском храме была совершена архиерейским богослужением первая литургия, песнопения которой дивно исполнял хор монахинь.
По окончании литургии соборне совершен был торжественный молебен равноапостольной Марии Магдалине, по случаю дня тезоименитства Государыни Императрицы Марии Феодоровны, и преп. Серафиму.
В иконостасе новоосвященного Серафимовского храма на храмовой иконе преп. Серафим изображен в длинной монашеской мантии и со взором, обращенным к небу; у ног Преподобного раскинут вид Саровской пустыни. Рядом помещается икона с изображением апостола из числа 70-ти Прохора (мирское имя Преподобного) и святого Сильвестра, папы Римского, память которого празднуется 2-го января — в день кончины Преподобного. На северных боковых дверях изображен огненный шестикрылый Серафим, ангел Преподобного в иночестве. Рядом находится икона святителя Николая чудотворца и мученицы царицы Александры, святых, тезоименитых Их Величествам. По окончании богослужения Преосвященным Назарием и игуменией обители Марией была отправлена в Петергоф Ее Императорскому Величеству Государыне Марии Феодоровне поздравительная телеграмма от обители и собравшихся на торжество. На следующий день от Ее Величества на имя Преосвященного Назария была получена ответная Высочайшая телеграмма, изложенная в следующих высокомилостивых выражениях: «Тронута только что пережитыми, для Меня на всю жизнь незабвенными, святыми впечатлениями. Шлю самый сердечный привет Дивеевской обители и благодарю Вас, Игумению, и всех за молитвы и поздравления. МАРИЯ».
(«Прибавления к церковным ведомостям». 1903. №32.)
Задолго до 20 июля Дивеев стал приготовляться к достойной встрече Высочайших дорогих Гостей; ко времени их приезда весь путь в обитель украшен был зеленью, флагами, триумфальными арками. Около 10 часов утра Царский поезд (в экипажах), при несмолкаемом одушевленном «ура», при звоне колоколов приблизился к Дивеевскому собору. Высочайшие Гости встречены были, при входе их в собор, преосвященным Назарием, епископом Нижегородским, в сонме священнослужителей, со святым крестом и святою водою. Владыка приветствовал Государя Императора и Государынь Императриц речью. После обычной ектении и многолетия Высочайшие Гости молились пред иконою Божией Матери «Умиление», пред которою в молитве скончался в Сарове преподобный о. Серафим, и пред местночтимою иконою «Нерукотворенный образ Спасителя» и прикладывались к ним. Всем Высочайшим Богомольцам поднесены были от обители иконы работы монастырской живописной. Государь Император и Государыни Императрицы изволили осматривать придельный северный храм собора, приготовленный к освящению в честь преподобного о. Серафима, и в особенности живопись собора, обладающую высокими достоинствами. Из собора Высочайшие Гости проследовали в покои настоятельницы монастыря игумении Марии и изволили слушать литургию в домовой церкви при игуменских покоях. В помещении игумении приготовлен был чай и завтрак. Высочайшие Гости после завтрака обозревали монастырские достопримечательности и учреждения. Государь Император, Государыня Императрица Александра Феодоровна и Великие Князья Николай Николаевич и Петр Николаевич, в сопровождении придворных особ, около 2-го часа дня прибыли в местную церковно-приходскую школу с приютом для девочек-сирот. К этому времени сюда явились учащие и 70 учениц двух женских церковноприходских школ из г. Ардатова. Монастырская школа помещается в прекрасном двухэтажном здании, имеет две просторные классные залы, квартиры для учительниц и жилые помещения для девочек-сирот; обучение в школе ведется «за святое послушание» образованными подвижницами обители (мон. Рафаилой и послушницей Надеждой Садовской, внучкой приснопамятного друга преп. о. Серафима свящ. Василия Садовского); есть особые учительницы пения и рукоделия (послушницы Акилина Кочеткова и Елизавета Бычкова), Школа к Высочайшему приезду декорирована была зеленью и цветами; цветами усыпан был царский путь.
Ученицы монастырской школы-приюта встретили державных посетителей пением молитвы «Спаси, Господи, люди Твоя...» и тропаря преподобному о. Серафиму. Государь Император изволил спрашивать уездного наблюдателя протоиерея Магницкого о числе учащихся, о времени открытия школы, о времени постройки настоящего здания и о том, все ли учащиеся живут здесь. В то же время Государыня Императрица изволила выразить учительнице школы монахине Рафаиле удовольствие по поводу того, что здание школы хорошее, светлое, просторное, удобное, и спрашивала о продолжительности службы учительницы, о летах двух девочек-сироток. Когда окончилось пение, Государю Императору благоугодно было высказать: «Хорошо поют»; учительница пения и ученицы ответили поклоном на милостивое Царское слово. Государь Император и Государыня Императрица изволили обратить внимание на двух девочек-сироток; Государь Император спросил одну из них — Анюту (Анну Кулагину): «Знаешь ли ты что-нибудь наизусть?» Девочка-малютка прочитала стихотворение «Сиротка». Государь Император с ласковою улыбкой слушал неразборчивый детский лепет крестьянки-девочки 4-х лет. «А знаешь ли ты какую-нибудь молитву?» — изволила спросить Государыня Императрица. Девочка прочитала «Отче наш...» Императрица, как мать, наклонилась к малютке и поцеловала ее. Государю Императору благоугодно было еще послушать пение детей. Девочки пропели «Боже, Царя храни». «Хорошо они у вас поют», — вторично изволил высказать одобрение Государь Император. Ученицы удостоились подношения Государыне Императрице двух вязаных ими теплых одеял для Царских детей. Великие Князья также с вниманием осматривали школу и изволили высказать одобрение удобствам и изяществу школы. При отбытии Высочайших Особ из школы дети пели молитву за Царя.
Высочайшие Гости из школы проследовали в Преображенскую (кладбищенскую) церковь. Алтарь здесь сооружен из келлии о. Серафима, которая была устроена в Сарове на так называемой «дальней пустынке» избившими его разбойниками, после того, как он простил им их злодеяние; из Сарова, по смерти о. Серафима, келлия перенесена была в Дивеев и обращена, по указанию преосвященного Иеремии Нижегородского, в алтарь, необделанные бревна оставлены в неприкосновенном виде. Для более надежного сохранения алтарь заключен в наружную церковную стену, от которой отделен коридором, и под особую крышу. В этой же церкви хранятся: Евангелие с Псалтирью, с которыми о. Серафим не разлучался при жизни и обыкновенно носил в котомочке за спиной, его епитрахиль и поручи, часть камня, на котором он молился 1000 дней и ночей, и другие предметы его обихода (подсвечник, скамья, стул и проч.). Высочайшие Паломники молились в храме, осматривали алтарь и другие памятники подвигов Преподобного.
Отсюда Высочайшие Гости направились в так называемую «пустынку» Дивеевскую; это — прежняя келлия (маленькая избушка) о. Серафима, вырубленная им самим на его «ближней пустынке» в Сарове, у источника, близ реки Саровки; после кончины его эта келлия перенесена в Дивеев и сохраняется в том самом виде, какою она была у Преподобного; и этот памятник для более надежного сохранения заключен, как в футляре, в наружную постройку; в келлии хранится часть того же камня, свидетеля продолжительного молитвенного бдения о. Серафима, и обрубок дерева, заменявший ему стул. В келлии совершается «неусыпающее» чтение Псалтири. Высочайшие Посетители молились в келлии о. Серафима и осматривали памятники его подвигов.
После того Высочайшие Гости посетили монастырскую живописную. Дивеевская живописная заключает в себе отделы: собственно живописи, фотографии, литографии и метахромотипии. Живописную посетили все Особы Царствующего Дома, бывшие в Дивееве; преосвященный Назарий встретил их и познакомил с работами сестер-художниц; старшая живописной монахиня Серафима, а также монахини Анастасия и Лидия давали объяснения. Войдя первоначально в мастерскую литографии, Государь Император и Государыни Императрицы осматривали рисование на камнях (обрабатывалось на камне «Явление молящемуся отцу Серафиму Божией Матери и Сил Небесных» и «Умиление»). Государь Император изволил спрашивать о числе работающих послушниц, о размерах заготовленных произведений. При осмотре в шкафу икон Государю Императору угодно было высказать: «Очень хорошо». В печатном отделении Высочайшее внимание обратили на себя старый печатный станок и новая скоропечатная машина; Их Императорские Величества интересовались размерами производства первого и второй; Государыня Императрица Александра Феодоровна по поводу приобретения новой скоропечатки изволила высказать: «Вам еще много понадобится». В «переводном» отделении Их Императорские Величества со вниманием смотрели на работу сестры Варвары, переводившей картину. В живописной Высочайшие Посетители, осматривая иконы и картины, высказывали одобрение законченным изображениям преподобного отца Серафима, исполненным по заказу в разные города. Государыня Императрица Мария Феодоровна, уходя, изволила высказать одобрение работам сестер. Их Императорские Величества приобрели много икон и изображений монастырской живописной и литографии. Государыня Императрица Александра Феодоровна, в присутствии Государя Императора, изволила пожаловать монахине Серафиме золотой изящной работы наперсный крест, со словами: «Очень хорошо вы работаете; нам у вас все очень понравилось».
Пред отъездом Высочайших Гостей из Дивеева в покоях игумении удостоились представиться Их Императорским Величествам и Их Императорским Высочествам настоятельницы женских монастырей Нижегородской и других епархий.
В 15-10 дня последовал Высочайший отъезд из обители. Инокини, ученицы и народ стояли по пути Царского следования. При звоне колоколов при неумолкаемых криках «ура» Высочайшие Гости отбыли из ограды монастыря, осеняя себя крестным знамением на монастырские храмы, сопровождаемые всеобщими верноподданическими благожеланиями.
А в душах всех присутствовавших остались неизгладимые облики Высочайших дорогих Посетителей обители. Память об этом событии навсегда сохранится как драгоценное достояние в истории и летописях Дивеевского монастыря и в сердцах многотысячных богомольцев, прибывших в этот день в Дивеев и лицом к лицу увидевших Царя-Батюшку и обеих Цариц.
Священник Ф. Архангельский («Прибавления к церковным ведомостям». 1903. №32.)
Design (c) by DesignStudio |