"Отцы пустынники..."
А. С. Пушкин

Вопрос о посещении Пушкиным Саровского монастыря звучит как вопрос о встрече (или невстрече) двух великих миров - Пушкина и Серафима Саровского. Как стержневой момент русской историософии он был поставлен Н. А. Бердяевым, получившим на него отрицательный ответ: "они не знали друг друга, никогда ни в чем не соприкасались" (2).

   После публикаций Л. А. Краваль, исследовавшей автограф стихотворения "Отцы пустынники и жены непорочны..." и доказавшей, что в нем содержится изображение преподобного Серафима (3), этот вопрос приобретает конкретность и открывает новые горизонты в биографии и творчестве Пушкина. Идея схождений путей русской святости и русской пророческой поэзии становится крайне важной для трактовки творчества Пушкина и для размышлений о судьбах русской истории.

  Этот момент как свершившийся представляется В. А. Котельникову, в своих рассуждениях опирающемуся на исследование Краваль и противопоставляющему новые позиции утверждению Бердяева о невстрече этих двух миров (4).

  Дополнительные свидетельства встречи, помимо пушкинского рисунка, на котором, как считает исследовательница, изображен Серафим Саровский, пока отсутствуют.

  Попытки с этих позиций рассмотреть творчество Пушкина дают на первый взгляд недостаточно подтверждений (5). Отмечаются лишь общие созвучия сочинений Пушкина 1836 года (например, так называемого "Каменноостровского цикла") с темами литургическими, поскольку "эти произведения в совокупности составляют цикл медитативных, или, скорее, религиозных стихов" (6).

   Если, по правилам математических доказательств, предположить эту встречу (по схеме: допустим, что...), то состояться она могла в 1830 году, когда поэт находился в Болдине и преп. Серафим был еще жив. Ведь Саров стоит хоть и не на столбовом пути из Москвы в Болдино, но и недалеко от него, и требуется сделать, в общем-то, небольшой крюк, чтобы оказаться в Саровской пустыни, расположенной от Болдина менее чем в ста верстах.

   Эта гипотеза историческими свидетельствами пока не подтверждается; письма поэта или какие-либо воспоминания о нем не фиксируют сведений о его поездке в Саровский монастырь. Однако в свете изложенного попробуем еще раз "с пристрастием" вчитаться в письма Пушкина из Болдина. Не окажется ли в них каких-либо примечательных нюансов, позволяющих "изобличить" его в касании темы Саровской пустыни? Вслед за тем необходимо также вчитаться в его болдинские и послеболдинские сочинения, одновременно обратясь к характеристике Саровской обители.

"Передо мной географическая карта". Письма из Болдина.

   С первых писем Пушкин говорит о предполагаемой отсрочке возвращения дней на двадцать. Например, 9 сентября 1830 г. в письме Гончаровой (по-франц.): "Мое пребывание здесь может затянуться вследствие одного совершенно непредвиденного обстоятельства. Я думал, что земля, которую отец дал мне, составляет отдельное имение, но, оказывается, это - часть деревни из 500 душ, и нужно будет произвести раздел. Я постараюсь это устроить возможно скорее. Еще более опасаюсь я карантинов, которые начинают здесь устанавливать. У нас в окрестностях - Cholera morbus (очень премиленькая особа). И она может задержать меня еще дней на двадцать! Вот сколько для меня причин торопиться!" (XIV, 111, 418)

   В тот же день П. А. Плетневу он пишет о своем блаженном одиночестве и предвкушении поэтических трудов: "...приехал я в деревню и отдыхаю. Около меня Колера Морбус... Ты не можешь вообразить, как весело удрать от невесты да и засесть стихи писать. Жена не то, что невеста. Куда! Жена свой брат. При ней пиши, сколько хошь. А невеста пуще цензора Щеглова, язык и руки связывает... Невеста... зовет меня в Москву - я приеду не прежде месяца, а оттоле к тебе, моя радость... Ах, мой милый! Что за прелесть здешняя деревня! Вообрази: степь да степь; соседей ни души; езди верьхом сколько душе угодно, (сиди?) пиши дома сколько вздумается, никто не помешает. Уж я тебе наготовлю всячины, и прозы и стихов" (XIV, 112).

  Через 20 дней, 29 сентября, Пушкин сообщает Плетневу, что уже собирается выехать из Болдина, предполагая быть целый месяц в дороге (на которую обычно тратит, как следует из его письма П. А. Осиповой, 48 часов - см.: XIV, 123): "...оконча дела мои, еду в Москву сквозь целую цепь карантинов. Месяц буду в дороге по крайней мере. Месяц я здесь прожил, не видя ни души, ("но" переправлено в "не". - Н. С.), не читая журналов, так что не знаю, что делает Филипп \Август\ и здоров ли Полиньяк; я бы хотел переслать тебе проповедь мою здешним мужикам о холере; ты бы со смеху умер, да не стоишь ты этого подарка" (XIV, 113). Месяц он прожил, не видя ни души, "но"... - хотел что-то противопоставить этому "не видя ни души", однако раздумал, написал - "не читая журналов...". Помнится, из Михайловского он так же сообщал об отсутствии газет, изучая церковные книги...

   На следующий день - 30 сентября - он пишет Гончаровой (по-французски), и так и эдак предупреждая о возможных задержках в пути, подсчитывая непреодолимые препятствия к встрече: "Я уже почти готов сесть в экипаж, хотя дела мои еще не закончены и я совершенно пал духом. Вы очень добры, предсказывая мне задержку в Богородске лишь на 6 дней. Мне только что сказали, что отсюда до Москвы устроено пять карантинов, и в каждом из них мне придется провести две недели, - подсчитайте-ка, а затем представьте себе, в каком я должен быть собачьем настроении. В довершение благополучия полил дождь и, разумеется, теперь не прекратится до санного пути... Позволяете ли вы обнять вас? Это не имеет никакого значения на расстоянии 500 верст и сквозь 5 карантинов. Карантины эти не выходят у меня из головы..." (XIV, 416).

   Однако еще через две недели, 11 октября, он все еще в Болдине, а в письме к Гончаровой появляется тема окольного пути: "Въезд в Москву запрещен, и вот я заперт в Болдине... Скажите мне, где вы? Уехали ли вы из Москвы? Нет ли окольного пути. который привел бы меня к вашим ногам? ...Что до нас, то мы оцеплены карантинами, но зараза к нам еще не проникла. Болдино имеет вид острова, окруженного скалами. Ни соседей, ни книг. Погода ужасная. Я провожу время в том, что мараю бумагу и злюсь. Не знаю, что делается на белом свете и как поживает мой друг Полиньяк. Напишите мне о нем, потому что здесь я газет не читаю. Я так глупею, что это просто прелесть" (XIV, 417).

   И вот замечательная подробность: Пушкин изучает маршрут планируемого пути по географической карте, может быть, по той, что довелось посмотреть и нам, в Отделе географических карт РНБ (издания 1829 г. (7), на которой отмечены упоминаемые в его письмах селения: Абрамовка, Лукоянов, Арзамас, Муром, Владимир. Там же отмечен упоминаемый в его "Истории пугачевского бунта" Темников. Ближайший к Темникову Саров на этой карте не отмечен, но обозначен путь из Арзамаса на Владимир через Темников. Согласно Описанию 1833 года, монастырь стоит как раз в двух верстах от этой дороги (8). На современной карте дороги остались те же (9). Рассматривая эти карты, видишь, что все это рядом. Невольно вспоминается русская поговорка: "Для хорошей собаки семь верст не крюк".

   Этот крюк давали многие, чтобы заехать к преподобному Серафиму.

  И вот, тема крюка оказалась-таки в письмах Пушкина! Да еще с той же русской поговоркой, слегка видоизменной для благородных ушей. Увлекаясь тайной мыслью, Пушкин невольно меняет французский, на котором он общается с дамами,- на русский язык. Он пишет: "Передо мной географическая карта; я смотрю, как бы дать крюку и приехать к Вам через Кяхту или через Архангельск? Дело в том, что для друга семь верст не крюк: а ехать прямо на Москву значит семь верст киселя есть (да еще какого? Московского!)" (XIV, 116).

   В следующих письмах тема окольного пути развивается: "Письмо Ваше от 1-го окт. получил я 26-го. Оно огорчило меня по многим причинам: во-первых, потому, что оно шло ровно 25 дней... Если вы в Калуге, я приеду к Вам через Пензу: если вы в Москве, т.е. в Московской деревне, то приеду к Вам через Вятку, Архангельск и Петербург. Ей Богу не шучу - но напишите мне, где вы, а письмо адресуйте в (Лукояновский. - Н.С.) уезд в село Абрамове, для пересылки в Болдино. Скорее дойдет..." (XIV, 118).

   29 октября (не позднее) он пишет Плетневу о попытке выехать из Болдина как о свершившейся. И здесь можно прочесть тему крюка, но не крюка даже, а петли. Он пишет о петле, в которую готов влезть, сетуя на обстоятельства, но также и о возвращении в Болдино с полдороги, т.е. своего рода петле, проделанной им в путешествии: "Я сунулся было в Москву, да узнав, что туда никого не пускают, воротился в Болдино да жду погоды... Отправляясь в путь, писал я своим, чтоб они меня ждали через 25 дней. Невеста и перестала мне писать, и где она, и что она, до сих пор не ведаю. Каково? То есть, душа моя Плетнев, хоть я и не из иных прочих, так сказать - но до того доходит, что хоть в петлю. Мне и стихи в голову не лезут, хоть осень чудная, и дождь, и снег, и по колено грязь" (XIV, 17). Слово вылетело!

   И через несколько дней - Гончаровой (4 ноября) - он пишет опять (по-французски) о непреодолимости расстояния, и опять о дорожном крюке, и опять о петле (в подтексте), на которой повесится из-за свадьбы, отодвинутой 14-ю карантинами: "9-го вы еще были в Москве! Об этом пишет мне отец; он пишет мне также, что моя свадьба расстроилась. Не достаточно ли этого, чтобы повеситься? Добавлю еще, что от Лукоянова до Москвы 14 карантинов.... Не знаю, как добраться до вас. Мне кажется, что Вятка еще свободна. В таком случае поеду на Вятку" (XIV, 417).

   Но в тот же день 4 ноября в письме к А. А. Дельвигу - никакого отчаяния, а, напротив, глубочайшая творческая удовлетворенность: "...Доношу тебе, моему владельцу, что нынешняя осень была детородна... Скажи Плетневу, что он расцеловал бы меня, видя мое осеннее прилежание... Я живу в деревне как в острове, окруженный карантинами. Жду погоды, чтоб жениться и добраться до Петербурга - но я об этом не смею еще и думать" (ХIV, 121).

   На следующий день в письме к П. А. Осиповой (от 5 ноября), Пушкин опять описывает невзгоды своего болдинского сидения, указывая, впрочем, обычный срок своего пути, на который у него уходило до 48 часов. Сейчас же он опять и опять предупреждает, что может задержаться на много суток: "Проклятая холера! Ну, как не сказать, что это злая шутка судьбы? Несмотря на все усилия, я не могу попасть в Москву; я окружен целою цепью карантинов, и притом со всех сторон, так как Нижегородская губерния - самый центр заразы. Тем не менее, послезавтра я выезжаю, и Бог знает, сколько (дней) месяцев мне потребуется, чтобы проехать эти 500 верст, на которые обыкновенно я трачу двое суток (en 48 heures)" (XIV, 123-124,418).

   Между указанным "послезавтра" - 7 ноября - до следующего письма проходит 11 дней, а и 18 ноября он "в Болдине, все еще в Болдине! Узнав, что вы не уехали из Москвы, я нанял почтовых лошадей и отправился в путь. Выехав на большую дорогу, я увидел, что вы правы: 14 карантинов являются только аванпостами - а настоящих карантинов всего три. - Я храбро явился в первый (в Сиваслейке. Владимирской губ.); смотритель требует подорожную и заявляет, что меня задержат лишь на 6 дней. Потом заглядывает в подорожную" (ХIV, 419). "Вы не по казенной надобности изволите ехать? - Нет, по собственной самонужнейшей. - Так извольте ехать назад на другой тракт. Здесь не пропускают. - Давно ли? - Да уж около 3 недель. - И эти свиньи губернаторы не дают этого знать? - Мы не виноваты-с. - Не виноваты! А мне разве от этого легче? Нечего делать - еду назад в Лукоянов: требуют свидетельства, что еду не из зачумленного места. Предводитель здешний не знает, может ли после поездки моей дать мне свидетельство - я пишу губернатору, а сам в ожидании его ответа, свидетельства и новой подорожной сижу в Болдине да кисну" (XIV, 125). Заметим, и здесь мелькнула тема крюка - Пушкин послан смотрителем "на другой тракт"!

   Итак, проехать требовалось 500 верст, Пушкин сделал петлю в 400 верст - и вернулся в Болдино: "Вот каким образом проездил я 400 верст, не двинувшись из своей берлоги... Я совершенно пал духом и, так как наступил пост - (скажите маменьке, что этого поста я долго не забуду), я не стану больше торопиться; пусть всё идет своим чередом, я буду сидеть сложа руки" (XIV, 419).

   26 ноября в письме к Гончаровой он снова с самого начала объясняет свои дорожные злоключения, из описания которых уже просто ничего не понять - когда он выехал, сколько ехал и где был, и сколько раз выезжал (один или два?) - но был он и у княгини Голицыной и "переехал Владимирскую губернию" - то ли ее первую границу, то ли всю губернию проехал - тоже не ясно. К тому же сюда еще примешивается отголосок ревности Натали Гончаровой к кн. Голицыной, к которой Пушкин будто бы "отправился", чтобы узнать, какова дорога: "Из вашего письма от 19 ноября вижу, что мне надо объясниться. Я должен был выехать из Болдина 1-го октября. Накануне я отправился верст 30 отсюда к кн. Голицыной, чтобы точнее узнать количество карантинов, кратчайшую дорогу и пр. Так как имение княгини расположено на большой дороге, она взялась разузнать всё доподлинно. На следующий день, 1-го октября, возвратившись домой, получаю известие, что холера добралась до Москвы ... Узнав, между тем, что выдают свидетельства на свободный проезд или, по крайней мере, на сокращенный срок карантина, пишу на этот предмет в Нижний. Мне отвечают, что свидетельство будет мне выдано в Лукоянове (поскольку Болдино не заражено), в то же время меня извещают, что въезд и выезд из Москвы запрещены. Эта последняя новость, особенно же неизвестность вашего местопребывания... задерживают меня в Болдине. ...Вдруг я получаю от вас маленькую записку, в которой вы сообщаете, что и не думали об отъезде. - Беру почтовых лошадей; приезжаю в Лукоянов, где мне отказывают в выдаче свидетельства на проезд под предлогом, что меня выбрали для надзора за карантинами моего округа. Послав жалобу в Нижний, решаю продолжать путь. Переехав Владимирскую губернию, узнаю, что проезд по большой дороге запрещен - и никто об этом не осведомлен, такой здесь во всем порядок. Я вернулся в Болдино. где останусь до получения паспорта и свидетельства, другими словами, до тех пор, пока будет угодно Богу. ...Абрамово вовсе не деревня княгини Голицыной, как вы полагаете, а станция в 12-ти верстах от Болдина, Лукоянов от него в 50 верстах" (XIV, 420, 126-127). Переехав Владимирскую губернию, он вернулся в Болдино. Это уж не крюк, а целая петля... 400 верст - 200 туда и 200 обратно - как раз для тайно задуманного крюка, о котором он пишет трижды.

   В последних письмах Н. Н. Гончаровой около (не позднее) 1 декабря 1830 г. из Платавы Пушкин даже приводит документы, подтверждающие, что он был задержан на карантин, просит коляску, потом отказывается от нее, все еще предвидя задержки в пути: "Вот еще один документ - извольте перевернуть страницу. Я задержан в карантине в Платаве: меня не пропускают, потому что я еду на перекладной, ибо карета моя сломалась. Умоляю вас сообщить о моем печальном положении князю Дмитрию Голицыну - и просить его употребить всё свое влияние для разрешения мне въезда в Москву. ...Я в 75 верстах от вас, и Бог знает, увижу ли я вас через 75 дней. P.S. Или же пришлите мне карету или коляску в Платавский карантин на мое имя" (XIV, 421).

   Заключительное письмо к Гончаровой 2 декабря из Платавы также сумбурно и эмоционально, хотя и пронизано неистребимым пушкинским юмором, свидетельствующим, что самообладание не покидало его ни на минуту: "Бесполезно высылать за мной коляску, меня плохо осведомили. Я боюсь, что рассердил вас. Вы бы простили меня, если бы знали все неприятности, которые мне пришлось испытать из-за этой эпидемии. В ту минуту, когда я хотел выехать, в начале октября, меня назначают окружным надзирателем, - должность, которую я обязательно принял бы, если бы не узнал в то же время, что холера в Москве... затем следуют мои несчастные попытки вырваться, затем - известие, что вы не уезжали из Москвы, наконец, ваше последнее письмо, повергшее меня в отчаяние. Как у вас хватило духу написать его? Как могли вы подумать, что я застрял в Нижнем из-за этой проклятой княгини Голицыной? Знаете ли вы эту Голицыну? Она одна толста так, как всё ваше семейство вместе взятое, включая и меня... Но вот я наконец в карантине и в эту минуту ничего лучшего не желаю" (XIV, 421). "Вот до чего мы дожили - что рады, когда нас на две недели посадят под арест в грязной избе к ткачу, на хлеб да на воду!" (XIV, 130). "Нижний больше не оцеплен - во Владимире карантины были сняты накануне моего отъезда. Это не помешало тому, что меня задержали в Севаслейке, так как губернатор не позаботился дать знать смотрителю о снятии карантина. Если бы вы могли себе представить хотя бы четвертую часть беспорядков, которые произвели эти карантины, - вы не могли бы понять, как можно через них прорваться" (XIV, 421).

   И, наконец, 9 декабря 1830, уже из Москвы, Пушкин пишет Плетневу, торжественно подытоживая: "Милый! Я в Москве с 5 декабря... Насилу прорвался я и сквозь карантины - два раза выезжал из Болдина и возвращался. Но слава Богу, сладил и тут. ...Скажу тебе (за тайну) что (во) я в Болдине писал, как давно уже не писал. Вот что я привез сюда: 2 главы последние Онегина, 8-ую и 9-ую, совсем готовые в печать. Повесть, писанную октавами (стихов 400), которую выдадим Anonime. Несколько драматических сцен, или маленьких трагедий, именно: Скупой рыцарь, Моцарт и Салиери, Пир во время Чумы, и Дон Жуан. Сверх того написал около 30 мелких стихотворений. Хорошо? Еще не всё: (весьма секретное). Написал я прозою 5 повестей, от которых Баратынский ржет и бьется..." (XIV, 133, 417).

   9 декабря 1830 г. Пушкин пишет к Е. М. Хитрово о самом общем впечатлении от поездки, выходя на уровень исторического обобщения: "Россия нуждается в покое. Я только что проехал по ней" (XIV, 421).

По данным переписки просматриваются две поездки Пушкина с возвращением - между 11 и 29 октября и между 7 и 18 ноября ("два раза выезжал из Болдина и возвращался") - и путь на Москву, также с возможностями вольных и невольных задержек...

   Обратим внимание, Пушкин проговаривается Плетневу о какой-то тайне - "...Скажу тебе (за тайну) что (во - [во время? - во время пребывания в Болдине? Какая тайна?.. - Н. С.])...", но потом выдает за тайну перечень сочинений, которые были написаны в Болдине. Однако, слово - произнесено. Это слово - "тайна".

   В собрании библиотеки Саровского монастыря имеется рукопись (второй четверти XVII), где кроме сочинений Отцов Церкви содержится собственная сентенция одного из саровских иноков XVIII в.: "Не тот мудр, кто много умеет, тот мудр, кто много молчит" (10). Видимо, Пушкин умел иногда следовать этой традиции.

   Две темы - тема препятствий к приезду в Москву из-за холеры в письмах к Натали и тема творчества в письмах Плетневу и Дельвигу - не остаются параллельными. Они пересекаются в письмах М. П. Погодину, преображаясь в свидетельство о реальных фактах внутренней, духовной и событийной жизни Пушкина в эту Болдинскую осень. В самой середине этого периода, в начале ноября, Пушкин пишет М. П. Погодину знаменательное письмо, содержащее целый ряд тайных знаков, особенно в сочетании с темой нового сочинения - "Апокалипсической песни" (11), о которой он говорит Погодину, высылая текст для печати. О невозможности выехать он пишет кратко, но при этом опирается на использование образов и лексики церковных песнопений: "Дважды порывался я к Вам, но карантины опять отбрасывали меня на мой несносный островок, откуда простираю к Вам руки и вопию гласом велиим... Посылаю вам из моего Пафмоса Апокалипсическую песнь..." (XIV,121). Во втором письме к М. П. Погодину, написанном в последние числа ноября, можно увидеть след Херувимской, возможно, свидетельствующий о том, что Пушкин стоял недавно на богослужении: "Я было опять к Вам попытался. Но на заставе смотритель, увидев, что еду по собственной, самонужнейшей надобности, меня не пустил и протурил назад в мое Болдино. Как быть? В утешение нашел я ваши письма и Марфу. И прочел ее два раза духом... О слоге упомяну я вкратце, предоставя его журналам, которые вероятно подымут его на царя (и поделом), а вы их послушайтесь. Для вас же пришлю я подробную критику, надстрочную" (XIV, 128-129).

   "Подымут его на царя" - это из Херувимской: "Яко да царя всех подымем..." Конечно, он мог цитировать Херувимскую по памяти, но мог и освежить впечатление на богослужении в Успенской церкви Болдина (12) или, быть может, и в монастыре.

   Симптоматичны признаки особого отношения Пушкина к "Апокалипсической песни", проявляющегося в стремлении ввести новое сочинение в сферу некоей тайны, выражающейся и в обозначении мнимой даты написания стихотворения, и в намерении опубликовать его не под своим именем: "Посылаю вам из моего Пафмоса Апокалипсическую песнь. Напечатайте, где хотите, хоть в "Ведомостях" - но прошу вас и требую именем нашей дружбы не объявлять никому моего имени. Если московская цензура не пропустит ее, то перешлите Дельвигу, но также без моего имени и не моей рукой переписанную..." (XIV,121).

Симптоматичны и отмеченные нами признаки литургической лексики в письмах к М. П. Погодину, симптоматично и созвучие названий церковного песнопения и произведения Пушкина: "Апокалипсическая песнь" - "Херувимская песнь". Впечатления от слухов о холере, выраженные в "Апокалипсической песни" (как и в написанном в те же болдинские месяцы "Пире во время чумы"), переходят в преображенном взгляде Пушкина на уровень Откровения не только силой внутреннего дара Поэта, но и, по-видимому, под влиянием каких-то новых мощных интеллектуальных впечатлений, давших сверхисторическую точку отсчета. В письме к Погодину не случайно упоминается остров Патмос. Как известно, он "Для христиан всего мира является одним из Святых мест, поскольку именно там Апостол и Евангелист Иоанн Богослов написал Апокалипсис (Откровение) - книгу, завершающую канон Священного писания Нового Завета" (13). Пушкин "невольно сравнивал себя с Апостолом Иоанном Богословом, отправленным в ссылку на остров Патмос, где им и был написан Апокалипсис ... - Откровение о последних судьбах мира" (13,103).

   А вдруг этот Патмос Пушкина - не Болдино только, но и Саровский монастырь?

   Продолжая эту тему, необходимо проделать еще один путь - путь к материалам Саровского монастыря - благо, они в большой своей части сохранились. Тем более, что работа по изучению книжного и рукописного наследия монастыря сама по себе не может быть лишней даже безотносительно к имени великого русского поэта.

   В связи со сказанным нами была предпринята попытка исследования рукописного наследия Саровской пустыни по материалам ее собрания, хранящегося, в основном, после закрытия монастыря, в фонде Саровской пустыни в РГАДА.

   Результаты представляются крайне интересными как с точки зрения целостного представления о составе библиотеки монастыря, о его самобытном лице и его роли в русской культуре, так и с точки зрения соприкосновений тех или иных идей, образов, лексики литературных памятников его книгохранилища с поэтическим строем произведений Пушкина. Думается, что можно говорить не только о встрече поэта с Серафимом Саровским, но и о восприятии Пушкиным литературного наследия, истории и основных духовных заветов знаменитого русского монастыря.

   Начнем с изложения общих позиций.

1. См.: Серегина Н.С. Пушкин и христианская гимнография. СПб.: РИИИ, 1999. В своем исследовании я опираюсь на материал и систему доказательств этой предшествующей книги.

2. Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989. С. 391.

3. Краваль Л. А. Пушкин и Святой Серафим // Христианская культура. Пушкинская эпоха. Вып. X. Ред.-сост. Э. С. Лебедева. СПб., 1996. С. 26-30.

4. Котельников В. А. Святость, радость и творчество // Христианство и русская литература. Сб. 3. СПб.: Наука, 1999. С. 64.

5. См.: Краваль Л. А. Пушкин и Святой Серафим // Христианская культура. Пушкинская эпоха. Вып. X. Ред.-сост. Э. С. Лебедева. СПб, 1996. С. 26-30. Краваль, опираясь на статью В. Сайтанова, связывает дату написания стихотворения "Отцы пустынники и жены непорочны" - 22 июля 1836 г. с воспоминанием о сновидении Пушкина, отразившемся в двух отрывках: "Чудный сон мне Бог послал..." и в переводе из Саути "На Испанию родную" - ("В сновиденье благодатном Он явился королю...") С. 28. См.: Сайтанов В. А. Третий перевод из Саути // Пушкин. Исследования и материалы. СПб.: Наука, 1991. Т. XIV С. 102.

6. Майкльсон Дж. "Памятник" Пушкина в свете его медитативной лирики 1836 года // Концепция и смысл. Сб. ст. в честь 60-летия проф. В. М. Маркевича. под ред. А. Б. Муратова и П. Е. Бухаркина. СПб.: СпбГУ, 1996. С. 125-139. С. 129.

7. Дорожная карта Европейской части Российский империи. Сост. А. Максимовичем. 1829.

8. Краткое историческое описание Саровския пустыни и до нынешняго 1833 года, выбранное из разных историй, указов и благословенной грамоты, хранящихся в оной пустыни. Издание четвертое. М., тип. Решетников 1833. С. 5.

9. См.: Нижегородская область. Топографическая карта. М.: Издание Военно-топографического управления Генштаба, 1998. (№ 53, 54, 55, 56, 57, 44, 45.)

10.22(86). Л. 245. Сборник недельных Слов и Поучений Иоанна Златоуста и Ефрема Сирина, Поучение Климента Охридского на Преображение Господне и др.

11. См.: Н. Н. Архипастырь, монарх и поэт. "Апокалипсическая песнь" Пушкина. Опыт истолкования стихотворения "Герой" // Христианская культура. Пушкинская эпоха. Вып. VI. Сб. ст. под ред. Э. С. Лебедевой. СПб.: Центр Православной Культуры, 1994. С. 43-77.

12. См.: Агафонов С. Л. Пушкинская усадьба в Болдине // Памятники Культуры. Новые Открытия. Ежегодник. М.: Наука, 1987. С. 448-450.

13. Августин (Никитин), архимандрит. Перечитывая Апокалипсис (Царское село - Карелия - о. Патмос) // Христианская культура, пушкинская эпоха. Вып. XV. СПб.: . Центр Православной Культуры, 1997. С. 102-116.

"Пустыннолюбныя горлицы".
Сведения о Саровской пустыни в литературе и устных источниках пушкинского времени.

ервым печатным источником (1778 г.) по истории Саровской пустыни является публикация проповеди Епископа Иеронима Владимирского на освящение нового Успенского храма в Саровской пустыни, состоявшемся 15 августа 1778 года (1). Текст проповеди, замечательный памятник церковного красноречия, несколько раз был переиздан (2). Он посвящен восхвалению подвижников Саровской пустыни и в особенности Строителя Ефрема, много лет руководившего духовной жизнью в монастыре и работами по созданию Успенского храма, но почившего незадолго до его освящения.

   Вторым по времени издания источником представляется краткий исторический очерк Маркеллина, трижды издававшийся в 1804, 1819 и 1825 гг. (3) и посвященный более всестороннему охвату его истории, в которой Ефрему также уделено особое место, наряду с другими строителями монастыря и его Первоначальником Иоанном.

   Таким образом, к осени 1830 года эти четыре издания составляли основную печатную информацию о Саровском монастыре.

   В 1833 году вышел пространный очерк об истории пустыни (4). В нем, как и в предыдущих очерках, сообщается, что "Саровская, или Сатисо-Градо-Саровская Пустыня лежит ныне Тамбовской губернии в Темниковской округе, расстоянием от сего города в 38, от Арзамаса 60, Тамбова 330, а от дороги, лежащей из Темникова в Арзамас, в двух верстах на границах Нижегородской и Тамбовской губерний" (4,5).

   Основанный в конце XVII века монастырь на протяжении XVIII столетия постепенно становился все более влиятельным центром духовной жизни России. В его возникновении и развитии принимали участие авторитетные духовные силы, исходящие из Киева, Петербурга, Владимира; есть факты паломничества иноков монастыря в Иерусалим, в памятниках по истории монастыря имеются сведения о его ориентации на традиции Афонского богослужения. Слава монастыря и его старцев - Первоначальника Иоанна, Строителя Ефрема, а затем Серафима Саровского - постоянно росла, и многие проезжавшие, например, Арзамас, где было подворье Саровской пустыни, делали крюк в Саров, чтобы посетить его для разрешения тех или иных личных духовных вопросов или проблем житейско-судьбоносного характера, женитьбы и т. д. Так, симбирская помещица Е. Н. П. в 1830 г. была "в Арзамасе, на пути в Саровскую обитель. Ехала всю ночь, а наутро была уже в Сарове" (5). Московский мещанин Вячеслав Андреев П-в ехал "из Рязани в Арзамас, дорогою заехал я в Саровскую Пустынь" (5,159). Подобные сведения пронизывают всю литературу о монастыре и о Серафиме Саровском, а с наибольшей густотой собраны в книге Иоасафа Тамбовского, изданной в 1856 году. К Серафиму приходили самые разные странники - профессор богословия, офицеры, помещицы, студенты, старцы из других обителей. Многие люди свидетельствовали о своем особом восприятии о. Серафима. Так, по свидетельству И. Я. К-ва, в октябре 1830 г.: "Внезапно страх, до того времени владевший мною, переменился на какую-то тихую радость, и я заочно возлюбил о. Серафима" (5,36); рассказ И. М. К.: "В 1831 году 18 июля я и жена моя были в Сарове и в пустыни отца Серафима... Беседа продолжалась не более часу. Но такого часу я не сравню со всей прошедшею моею жизнию. Во все продолжение беседы я чувствовал в сердце неизъяснимую, небесную сладость. Бог весть, каким образом туда переливавшуюся, которую нельзя сравнить ни с чем на земле, и о которой до сих пор я не могу вспомнить без слез умиления и без ощущения живейшей радости во всем моем составе. До сих пор я, хотя и не отвергал ничего священного, но и не утверждал ничего. Для меня в духовном мире все было совершенно безразлично, и я ко всему был одинаково хладнокровен. Отец Серафим впервые дал мне теперь почувствовать всемогущество Господа Бога и Его неисчерпаемое милосердие и всесовершенство <...> за эту хладность души моей ко всему святому и за то, что я любил играть безбожными словами" (5,125). Монах Нижегородского Печерского монастыря Василий получил благословение от преп. Серафима принять постриг:

   "В 1832 г., когда я пришел к Старцу и хотел спросить его о будущей своей жизни, он сам, предупреждая слова мои, сказал мне: Радость моя, тебе следует поступить в монастырь. Когда же я отвечал ему, что я человек господский, он сказал:

   Гряди. Божья Матерь тебе поможет, и графиня, помещица твоя, чрез ходатайство великих людей, отпустит тебя на волю" (5,167). Московский мещанин Вячеслав Андреев П-в рассказывал: "Я никогда не думал <...> жениться. И удивлялся всегда тем людям, которые берут на себя такую обязанность. В одно время случилось мне ехать из Рязани в Арзамас, дорогою заехал я в Саровскую Пустынь, и там впервые услышал об о. Серафиме... Дай, зайду к нему, подумал я. Не скажет ли он и мне чего-нибудь? Таким образом, пришел я к Старцу и он, прежде всего, благословил меня и подал мне 3 сухарика, говоря: вот, это тебе, это жене твоей, а это сынку. Я не поверил сначала словам Старца. Но прибыв в Арзамас, действительно через несколько времени женился и, по предсказанию отца Серафима, имею одного сына" (5,159). Ротмистр А. В. Г. "в 1829 г. имел намерение жениться на такой особе, которая по званью своему никак ему не соответствовала; да и родители его не соглашались на этот брак. Но господин тот, зная, что родители его вполне уважают о. Серафима и не в состоянии будут, после его одобрения, противиться этому браку, хотел сначала преклонить Старца на свою сторону... И вдруг, к величайшему изумлению, слышит он, что Старец произносит имя и отчество той самой особы, о которой он думал делать ему свои запросы, что он говорит ему далее и те самые доказательства, которые он хотел ему представить и наконец даже тексты Священного Писания, на которые он хотел упереться, в случае несогласия Старца... Отец же Серафим, поднимая его, сказал ему: Богу и Божией Матери и твоей матери не угодно твое намерение, и сего не будет. Действительно, с тех пор и доныне брак тот не состоялся" (5,207).

   Вспомним, что Пушкин также в момент пребывания в Болдине стоял перед решающим событием своей жизни. И из-за холеры не мог выехать в Москву. Сходные факты известны и из истории монастыря. Так, Феоктист, иеродьякон Уфимского Успенского монастыря рассказывал, как хотел отъехать из Саровского монастыря, но "чудный старец еще раз обратился ко мне с отеческим советом остаться в Сарове" (5,161), а вскоре "земляк мой возвратился с дороги и рассказал, что он не мог попасть на родину, потому что на дороге везде свирепствовала холера... Так-то прозорливый старец отклонил меня от бесполезной поездки, в то время, как в пустыне никто и не слыхал о холере" (5,165). Были свидетельства исцеления от холеры молитвой о. Серафима: "В начале 30-х годов появилась в Екатеринославской губернии холера и начала производить большую смертность в имении моем, находящемся в тамошнем крае... В этих крайних обстоятельствах я припомнил, что о. Серафим несколько раз говаривал мне так: Когда ты будешь в скорби, то зайди к убогому Серафиму в келью, он о тебе помолится. Воспоминание это побудило меня с женою обратиться заочно к Старцу, чтобы он избавил нас от пагубной болезни. И вот, в ту же ночь, в сонном видении, является Старец жене моей и приказывает ей "отправиться на родник, где некогда явилась чудотворная икона Божьей Матери, взять оттуда воды, напиться ее и обмыться ею как нам, так и всем людям". Все... по милосердию Божию, выздоровели вскоре" (5,209).

   Эти свидетельства показывают, что в окрестных селениях шли разговоры о Саровской обители и известия о ней можно было получить не только из печатной литературы того времени, но скорее из непосредственных контактов с людьми.

   Многие авторы восхищаются красотой пейзажа, открывающегося паломнику, приходящему в Саровскую пустынь. Уже первое известие о пустыни, написанное ее Первостроителем иеромонахом Иоанном около 1712 года, начинается с описания местоположения обители как прекрасного создания Бога, словно специально предназначенного для его созерцания "О месте сея Сатисо-градо-Саровския пустыни и о красоте ея и о градех. Место сие есть весьма прекрасно, на горе состоящее, и яко в вертограде некоем, глубочайшими лесами от всех четырех стран ограждено, яже бе красоту имущее многую, и может зрящему того места чувству принести немалую сладость и к тишине глубокой безмолвия воспростирать его мысли, от самого точию видения".

   При основании монастыря, после 1705 г. - "к сему положиша себе устав в том пустынном монастыре, да во всю первую неделю Святого Великого поста будет пение непрестанное, во дни и в нощи, по чину Обители неусыпаемых, яко де писано в житиях Святых Отец Феодора Студита и Маркелла Обители неусыпаемых. <...> Нынешняго 1711 лета Господня в генваре месяце тоя Сатисо-градо-Саровския пустыни вышеписанный Строителем иеромонах Исаакий с братиею живущею тамо. Благочестивейшему Великому Государю Князю Петру Алексеевичу, всея Великия и Малыя и Белыя России... биша челом чин содержать" <...> "пение церковное по уставу и преданное правило келейное исправлять всем во общем собрании благочинно и единогласно". <.. > "И сию грамоту десницею моею подписах и укрепих мироздания 7219 лета, от Рождества Бога Слова 1711 году месяца марта в 15 день" (4,19,26).

   Многие источники посвящены свидетельствам о богослужении и пении в монастыре: "монашеское благочиние наблюдается со всею строгостию, трогательная, продолжительная церковная служба умиляет сердце; во время пения столпового, по чину Афонский горы, сладостное чувство наполняет душу и в церкви особенное возбуждается благоговение к подвижникам, иноческими добродетелями в общежитии просиявшим" (7).

  Монастырь, стоявший на окраинных местах тогдашней России, принимал и раскольников. По заключению современного обобщающего исследования, основанного на свидетельствах XIX - начала XX в., церковное пение было установлено древнего образца - столпового, знаменного распева, записанного крюками. К преп. Иоанну приходили иногда беглые раскольники, которых он старался обратить в Православную веру, и, по-видимому, богослужение в пустыни не резало им слух. Считалось, что в монастыре пели так же, "как пели христиане первых времен, скрывавшиеся в катакомбах и видевшие в пении псалмов вопль души, взывающей к Богу о прощении грехов и приносящей благодарение за его милосердие" (8). Особо интересно свидетельство дивеевской монахини Серафимы, запечатлевшее необычайный звуковой образ древнего пения: "Пели очень громко, прямо кричали. Напевы были древние, совершенно особые, протяжные, напоминавшие ветер, который гулял и шумел по обширному Саровскому лесу" (8, 31).

   Многократно отмечалась красота колокольного звона в Саровском монастыре:

  "Звон Саровской пустыни отличается особым благозвучием, которое возбуждает в душе глубокие, таинственные мысли Кто посещал сию обитель и слышал согласный звон колоколов ее в дни праздничные, тот не потребует в сем уверения" (9). В начале XX века свидетели отмечали: "Особенно славится гармонический звон громадных саровских колоколов, из которых самый большой весит 1500 пудов Нигде колокольный звон не может произвести такого впечатления, как в безмолвной пустыни, где самый звон возведен в искусство и составляет обязанность послушников, не способных ни к какому другому труду: все звонари здесь или слепцы, или немые, или заики. Звон в Сарове имеет свою мелодию, свое последование. Приближаясь к самой обители, вы не увидите ничего, кроме сплошного леса. Если нет в это время звона на монастырской колокольне, то царствует такая тишина, как будто все умерло, заснуло" (10). В описании пустыни 1833 года сообщается, что колокольня возведена по чертежам статского советника Карла Ивановича Бланка.

   Красоту этих мест отметил иеромонах Авель, представляя вид возведенного монастыря вместе с его окрестностями: "Местоположение пустыни очень красиво и восхищает душу всякого посетителя. Не доезжая до Сарова, из-за леса, вдруг и внезапно видишь на возвышенной горе во всей красоте и величии блестящие куполы и золотая главы с крестами, горящими в воздухе. Как величественный город, тянутся поверх горы, поражают взоры и представляют очаровательную картину со всех сторон имеющую вид весьма превосходный" (11). "Окрестности этой обители очень приятны. В глубине дремучего леса, в живописных долинах, между гор и дерев, бьют самородные ключи, от которых струятся светлые ручейки. Природа щедро наделила ими здесь глухие свои дебри Очаровательно уединенно и отрадно журчат эти прозрачные горные источники, спускаясь по долине и сладко благоприятствуя тишине пустыни. Весною живописные окрестности Сарова оглашаются пением соловья и других разного рода птичек; луг и долины благоухают свежестью цветов - с вершины уединенных гор веет ароматный ветерок. Кельи затворников Серафима, Досифея и Марка, прорезываясь сквозь просеки густых деревьев, производят на душу глубокое впечатление и возбуждают в ней любовь к пустынножительству" (11, 196).

   Приезжавшие и приходившие в монастырь паломники находили кров и пищу. Не случайно в монастыре хранилась память о голодном после пугачевского бунта 1775 годе, когда по распоряжению настоятеля Ефрема в пустыни ежедневно кормились тысячи нуждающихся. В первой трети XIX века при игумене Никоне были возведены новые здания и конюшни для приема большого количества состоятельных паломников. Так, Авель говорит о монастырских зданиях, специально выстроенных для приема гостей: "Пониже дворянской гостиницы на месте старого деревянного, вновь построен каменный двухэтажный корпус - купеческий, с обширными для помещения лошадей и экипажей сараями, а гостиный двор для приезжающих и приходящих богомольцев обнесен вокруг каменною оградою. К конному двору вновь пристроена поместительная кладовая на каменных столпах" (11, 123).

  Авель, посвятивший свое описание строителям Саровской пустыни, просиявшим в христианских добродетелях, упоминает и отшельников, селившихся вне монастыря, но оказавших большое влияние на его духовную жизнь. Он говорит: "Впрочем не только те одни, о которых здесь предложены сказания, т. е. Иоанн, Димитрий, Ефрем, Пахомий, Исаия, Иоаким, Питирим, Нифонт, Назарий и Иларион просияли в Саровской пустыни. Марк, Дорофей, Серафим, Александр, о которых только сделано упоминание, так же посвящали все житие свое молитвам о спасении ближних и старались стяжать непрестанную память о Боге непрестанным призыванием имени Божия. Но все ли и обо всех ли можно поведать, когда в Саровской пустыни и ныне остается в неизвестности великое число в богомыслии упражняющихся смиренномудрых старцев? Они сокровенно подвизаются ради Господа и приобретения любви Божией. С совершенною любовию к Богу, в уединенной молитве и воздержании, возносятся они духом своим на небо, изнуряют тело свое постом и бдением, чтоб отразить мучительный помысл сладострастия, и отвращая очи свои, еже не видети суеты, избегают праздности и углубляются в безмолвие так, что никакие усилия посетителей, желающих воспользоваться их беседою, не могут иногда прервать его. ...Впрочем, благочестивые старцы сии охотно беседуют (с пришедшими в монастырь паломниками. - Н. С.) о слове Божием, о учении св. Апостолов - и о жизни святых ревнителей Христовой Церкви..." (11,117).

   Как видим, не только Серафимом был славен Саровский монастырь. В конце XVIII - начале XIX вв. в монастыре жива была память о Первостроителе Иоанне и его последователе Ефреме. Символично, что Ефрем умер в год прибытия в Саров Серафима - в 1778 г. Как отмечалось в речи Епископа Иеронима, "...Ефрем... о приращении и украшении пустыни, а паче о содержании в оной благочиния, охранении общежительного устава, о согласии братии, о любви к странным и о довольствовании их бодрое имел тщание" (11,6). "При нем положено общее всея братии намерение, со вспомоществованием некоторых боголюбцев, построить в сей пустыне соборную каменную пространного здания церковь. Строение сие начато в 1770, а окончание приведено в 1778 годах <...> иконостас в ней устроен огромной величины с вызолоченною <...> резьбою. Таковое, а притом и другие внутренние церковные украшения, как-то: около столпов отличное убранство, и изрядные паникадилы, искусно сделанные лампады, и прочее отменное благолепие при первом в церковь вступлении приводит всякого к благоговению" (2,15).

   В первой трети XIX века монастырь имел уже значительную традицию духовного окормления притекающих к нему паломников. Многие старцы монастыря, особенно же его настоятели, ведущие богоугодную жизнь и наставническую работу внутри монастыря и со множеством тех, кто приходил в монастырь для беседы, внушали большое уважение и любовь всем приходящим своим христианским словом и примером. Так было при Первостроителе Иоанне, при всех его последователях, так было и при его преемнике Ефреме.

  Обобщая исторические сведения о Ефреме, исследователь нашего времени пишет: "Тихое и миролюбивое со всеми его обращение заставило всех уважать и любить его. Многие из братьев считали себя блаженными, что находятся в послушании такого старца. Даже старцы, многолетними сединами цветущие, добродетелями украшенные, были привязаны к нему духом любви, как к смиренному наставнику своему. Благодать Божия словом старца Ефрема так умягчала душу, что следовавшие его внушениям забывали всякое земное помышление. В благородном лице его выражалась утешительная радость" (12).

   Значительным в первой трети XIX века был авторитет иеромонаха Илариона, из С-Петербургских граждан, постриженного в монашество в Валаамском монастыре в 1797 году, который всего в монастырской жизни провел 50 лет, был учеником игумена Назария, несколько лет до того бывшего настоятелем Валаамского монастыря. Иларион, автор "Рассуждений" учительного содержания о молитве, смирении, о терпении, много лет был общим братским духовником в Саровской пустыни. Скончался в Сарове 12 ноября 1831 года на 71 году жизни (11,104). То есть в 1830 году высокодуховный старец еще пребывал в монастыре.

   Игуменом в эти годы был Нифонт, продолжавший традицию своих предшественников расширением строений монастыря, а также закладкой и строительством храма Всех Святых на монастырском кладбище.

Сочинение Авеля оканчивается пространным цитированием статьи А. Н. Муравьева 1849 года, восхваляющего вместе с Саровскими старцами всех русских иноков и завершающего эту похвалу молитвой Ефрема Сирина: "Великие пустынножители земли Русской! Истинные отцы не только иночествующих, но и мирских ваших чад! Антоний и Феодосии, Сергий и Никон, Зосима и Савватий и оба Кирилла, и два Нила, Саввы, Дионисии, Александры и прочие, имена которых неизвестны, и весь сонм святителей, исшедших из их смиренных рядов на высокие кафедры, чтобы светить миру! Да дается и нам не только во уста, но и в сердце эта смиренная молитва великого подвижника Аввы Ефрема, и не на одно лишь течение Великого поста, но на все продолжение нашей жизни: "Ей, Господи, Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков, аминь" (11,139).

Завершение описания А. Н. Муравьевым паломничества в Саровскую пустынь похвалой инокам и молитвой Ефрема Сирина при знакомстве с историей духовной жизни монастыря представляется не проявлением индивидуальных духовных свойств личности Муравьева, а отражающим основные духовные символы, которые открылись паломнику при контактах с иноками, игуменом и письменными документами по истории Саровской обители.

   Эта похвала инокам находит созвучие с идеями последнего "Каменноостровского цикла", в особенности же со стихотворением "Отцы пустынники и жены непорочны...", как и всего этого цикла, в основе которого стоит образ Поэта, несущего Слово Божие (13).

   По наблюдениям Е. Поселянина, изучавшего возможные информационные связи Пушкина с Саровом через посредствующих лиц, "к Сарову имели отношение кн. Голицыны, Ладыженские, Татищевы, Корсаковы, Муравьевы, Еропкины, Михайловские-Даниловские, вел. кн. Михаил Павлович, Императрица Александра Федоровна" (14). В синодике монастыря содержатся многие из этих фамилий, а также князя Александра Алексеевича Вяземского" (15).

1. Слово, говоренное преосвященным Иеронимом Владимирским и Муромским в Саровской пустыни при освящении великолепно построенного храма августа 15 дня, 1778 года. Печатано в Типографии Императорского Московского Университета 1778 года.

2. См.: Слово, говоренное преосвященным Иеронимом, Епископом Владимирским и Муромским в Саровской пустыни при освящении великолепно вновь построенного храма, августа 15 дня 1778 года. Четвертое издание // Краткое историческое описание Саровския пустыни и до нынешняго 1833 года, выбранное из разных историй, указов и благословенной грамоты, хранящихся во оной пустыни. Издание четвертое. М., тип. Решетникова, 1833. С. 77-98

3. Краткое историческое описание Саровской пустыни, с начала заведения и до нынешняго 1804 года, выбранное из разных историй, указов и благословенной грамоты, хранящихся во оной пустыни, игуменом Маркеллином. М.: Тип. Платона Бекетова, 1804; Краткое историческое описание Саровской пустыни, с начала заведения и до нынешняго 1819 года, выбранное из разных историй, указов и благословенной грамоты, хранящихся во оной пустыни, игуменом Маркеллином. М.: Тип. Решетникова, 1819. (Начало текста - с. 1 - составляет вариант текста издания 1804 г. Остальное с ним совпадает); Краткое историческое описание Саровской пустыни, с начала заведения и до нынешняго 1825 года, выбранное из разных историй, указов и благословенной грамоты, хранящихся во оной пустыни, игуменом Маркеллином. Издание третье. М.: Тип. Решетникова, 1825.

4. Краткое историческое описание Саровския пустыни и до нынешняго 1833 года, выбранное из разных историй, указов и благословенной грамоты, хранящихся во оной пустыни. Издание четвертое. М., тип. Решетникова, 1833.

5. [Иоасаф Тамбовский, иеромонах]. Сказания о подвигах и событиях жизни старца Серафима, иеромонаха, пустынника и затворника Саровской пустыни с присовокуплением очерка жизни первоначальницы Дивеевской женской обители, Агафьи Симеоновны Мельгуновой. Изд. 2-е. СПб., 1856. С. 199.

6. РГАДА, ф. 357, оп.1 ед. хр. 103. "Повествование о Саровской Пустыни, списанное с древней рукописи, хранящейся в ризнице оной". Л. 13 (л. 128: "Сия рукопись писана с древней рукописной в 1850-м году оной пустыни послушником Иваном Егоровым Невельским в последствии Иеромонахом Иаковом. Составлена она первоначальником Саровской пустыни Иеросхимонахом Иоанном около 1712-го году).

7. Общежительная Саровская пустынь и достопамятные иноки, в ней подвизавшиеся. Записки, собранные Троицкой Сергиевой Лавры иеромонахом Авелем. М., 1853. С. 7

8. Подурец А. М. Саров: памятник истории, культуры Православия. Саров, 1998. С. 31.

9. Описание Сатисо-Градо-Саровской пустыни, выбранное из разных записей и указов, в оной пустыни хранящихся. Издание 3-е. Муром, 1889. С. 65.

10. Макаревский М. Саровская пустынь. Краткое описание прошлого и современного состояния обители. Составлено по печатным источникам, личным впечатлениям и местным сведениям. СПб., 1903. С.2; О колоколах Сарова см.: газ. "Поиск". 1999. № 49. 10 дек. С. 8.

11. РГАДА, ф. 357, оп.1 ед. хр. 315. л. 195-196. Общежительная Саровская пустынь и достопамятные иноки, в ней подвизавшиеся. С. 7.

12. Иванов Петр. Тайна святых. Введение в Апокалипсис. Т. I и II. М.: Паломник, 1993. С. 558-559.

13. К этой же теме примыкает и стих Преосвященного Стефана Яворского пустынножителям Саровским, адресованный Первостроителю Иоанну с братией:

Саровския пустыни Настоятелю, И еже о Христе с братиею: Братие, блюдитеся, черну нося ризу, Имейте смирение, око держа низу. Убегайте гордыни, тщеславия злато, Еже погубляет всем небесное благо. Зависть, славолюбие и гнев отлагайте, Постом и молитвою оных прогоняйте (4,315).

14. Поселянин Е. Преподобный Серафим, Саровский чудотворец. СПб., 1908. С. 146.

15. Описание Сатисо-Градо-Саровской пустыни... Изд. 2-е. М., 1866. С. 88.

"Древо Животворящее".
Сакрально-символические приоритеты монастыря.

   Крестопоклонной темой заканчивается едва ли не самое "болдинское" (как навеянное эпидемией) сочинение Пушкина - "Пир во время чумы":

   С в я щ е н н и к

Я заклинаю вас святою кровью Спасителя, распятого за нас. Прервите пир чудовищный, когда Желаете вы встретить в небесах Утраченных возлюбленные души. (VII,181)

Благословляющими словами Священника и заканчивается это произведение Пушкина:

С в я щ е н н и к

Спаси тебя Господь, Прости, мой сын.

(Уходит. Пир продолжается. Председатель остается погруженный в глубокую задумчивость.)

(VII, 184)

   Известны две иконы Киево-Печерской Богоматери - одна - Успение Богоматери, вторая - Знамение, с Феодосием и Антонием Печерскими - внизу и двумя Ангелами - вверху - по сторонам (хочется сравнить: "Одни, без ангелов"!). Обе иконы были связаны с символикой Святого Духа, запечатленного как в изобразительном ряду композиции, так и в легендах, сопутствующих этим иконам. Так, икона Успения Богоматери Киево-Печерская принесена была из Царьграда и вручена Антонию и Феодосию Печерским. Вставлена была в серебряно-золоченый круг, на котором изображены по сторонам 2 ангела, придерживающие икону, и вверху Бог Отец, и под ним Дух Святый в виде голубя. Икона Богоматери Киево-Печерская, по легенде, образовалась сама собою в Успенской Киево-Печерской лавре, на стене алтаря. Из уст Богородицы вылетел белый голубь, полетел выше к образу Спасителя и там скрылся. Через некоторое время он вылетел из уст Спасителя и летел по всей церкви, подлетел к иконам всех святых и сел за чудотворной местной иконой Богоматери, и свет облистал иконы (12).

   В келье Серафима Саровского была икона Богоматери, в русском стиле западного образца XIX века - с ликом дивной, редкостной красоты (13).

  Для характеристики монастыря важен образ церкви Живоносного источника, основанный Первостроителем Иоанном после того, как во время строительства деревянного храма Иоанн случайно придавил бревном ядовитую змею, незаметно подползшую к строителям из чащи леса. Спасение от змеи стало знамением покровительства Богородицы, и строящийся храм решено было посвятить иконе Богородицы "Живоносный источник", чем он уподоблялся храму, воздвигнутому в первые века Христианства в Византии на источнике в лесистом и весьма заросшем кипарисами и платанами месте, в честь которого императором Львом Премудрым было установлено празднество Обновлению храма Пресвятой Богородицы, именуемого Живоносный источник, в пятницу Святой Пасхи (12,69).

   Необходимо учитывать символику посвящения храмов - первый, пещерный, храм Антония и Феодосия Киево-Печерских, Успенский, с приделом Антония и Феодосия, символику храма Живоносного источника, основанного Иоанном, храма Зосимы и Савватия Соловецких, с надвратной церковью Св. Николая Мирликийского, и в 1832 г. над усыпальницей монастыря - храма Всех Святых. Так, в одной из просмотренных нами рукописей содержится запись о первой церкви монастыря: "В лето Рождества Христова 1711-го мая в 30 день освятися церковь преподобных отец Антония и Феодосия Печерских чудотворцев в Саровской пустыни в пещерах" (3,16). В этой рукописи содержатся молитвы Феодосию и Антонию Печерским, проникнутые выражением света, например, молитва преп. Антонию Печерскому: "О преподобие отче Антоние, светлое светило российское, яко же бо весь круг земный покрывает солнечное лице, и невозбранно просвещает луну и звезды в нощи обладающими, сице и ты преподобие отче наш Антоние, пещерное земле подкровены сый, аки мысленное солнце, невозбранно просвещаеши в нашей Росии мысленные светилы..." (3,12). Молитва преподобному Феодосию Печерскому: "О снятый и преподобный отче Феодосие, слава российского рода, похвала богоспасаемаго града Киева..." (3,12). Общая молитва преподобным отцам Антонию и Феодосию Печерским: "О велицыи первосвяти-телницы росийстии святии преподобнии отцы наши Антоние и Феодосие, смиренно душами и телесы нашими припадающе к ракам мощей ваших и ко образам вашим..." (3,13). "...Иныя молитвы им же преподобным отцам Антонию и Феодосию. О преподобнии отцы Антоние и Феодосие, всеусердно ныне к вам припадающе..." (3,14). Особо следует отметить празднование, посвященное строителям Киево-Печерской церкви: "Января 22. Святых дванадесят мастер зодчих церкве Печерския" (5,100).

   Как видим, в Саровском монастыре большое место занимают киевские молитвы.

  Конечно, Пушкин бывал в Киеве, и прежде знал о первоначальниках русской святости, но свет этих молитв и символика храмов и икон Саровского монастыря по-новому освещает строки, написанные в 1831 году:

Из многих источников, в том числе Синодиков Саровской Пустыни, материалов об истории монастыря, из его рукописного фонда - выявляются особенности чинов поминовения усопших в монастыре, чинов общего поминовения, крестопоклонных служб, канонов за умерших, духовных стихов, посвященных этой теме (5). В собрании пустыни были Родословные книги русских княжеских и дворянских родов, служившие основой для поминовения российских князей и Царей, церковных Иерархов. Среди книг, созданных в монастыре - келейное правило, написанное Строителем Ефремом, молитвы о плаче и другие молитвы Ефрема Сирина, Исаака Сирина, Иоанна Златоуста, Симеона Нового Богослова и других отцов Церкви, чин Саровской пустыни "Како братии подобает ходить ко всякой церковной службе". В библиотеке также хранился список "Чин поставления византийских императоров" (13).

   К чинам поминовения примыкает и символика храма Всех Святых, построенного при монастырском кладбище игуменом Нифонтом в 1832-1833 гг., но тематически обозначившегося гораздо ранее, поскольку в монастыре от его начала существовал особо выдерживающийся чин поминовения усопших, которому уделялось значительное внимание иноками монастыря и Строителем Ефремом Саровским. По свидетельству монаха Авеля, дошедшему до нас в рукописи, хранящейся в собрании Саровской пустыни, Ефрем, "учредив в обители вечное поминовение по усопших ея благодетелях, отцах и братьях и всех тех, коих имена вписаны в заведенный для поминовения книги, <...> старец Ефрем сам приходил к ранней литургии лично читать синодик на проскомидии и говаривал часто: совершение литургии за усопших так важно, сила поминовения так велика, польза от него умершим, если это бывает с верою и усердием, так несомненна (зачеркнуто: "значительна"), что от посредства их зависит весь успех, вся отрада, все спасение усотцих" (14). Мотивы поминовения всех православных христиан и службы Всем Святым явственно проявляются в последнем цикле Пушкина - в стихотворениях "Отцы пустынники", "Когда за городом, задумчив, я брожу...", "Я памятник себе воздвиг нерукотворный..." (15).

   В свете традиции отцов Церкви и чинов Саровской пустыни определяется основной мотив аскетики: стяжание Святого Духа, смиренномудрие.

  Наряду с творениями отцов Церкви в монастыре содержались и переписывались творения отечественных авторов - святых Кирилла Туровского, Нила Сорского, Димитрия Ростовского, Тихона Задонского, Паисия Величковского, Московского митрополита Филарета.

Иноки монастыря поддерживали непосредственные связи с Тихоном Задонским (приобщенным в 1861 году Русской Церковью к лику святых), автором нравоучительных религиозных сочинений (16), состоявшим в переписке с Ефремом, а также с учениками и последователями св. Паисия Величковского, проведшего 17 лет на Афоне, переводчика произведений Исаака Сирина (17) и сборника нравоучительного содержания "Добротолюбие" (18). Так, иеромонах Александр - впоследствии архимандрит в Арзамасе - имел духовные беседы об умном делании с учеником Паисия Величковского схимонахом Афанасием (18,Х1) и вел переписку с самим отцом Паисием (18,ХШ); со схимонахом Афанасием беседовал и инок Саровской пустыни Филарет, служивший потом в Невской лавре при Митрополите Гаврииле (18,Х1). Позднее в монастыре составлялись списки сочинений Московского Митрополита Филарета.

   Уже первое произведение о Саровской пустыни - речь Епископа Иеронима 1778 года - интересно тематическими и лексическими созвучиями с произведениями Пушкина. Можно видеть созвучие ряда использованных Иеронимом риторических фигур из службы на день Сошествия Св. Духа на Апостолов с "Памятником" Пушкина (19). Особое значение несет в себе упоминание, что Ефрем Саровский почил в день Сошествия Святого Духа:

  "Упоминаемый Строитель Ефрем при окончании всего сего церковнаго здания и украшения весьма желал видеть при себе и освящение оной церкви, но последовавшая ему сего года в День Сошествия Святого Духа кончина (20) лишила его сего удовольствия" (21).

  Кончина Ефрема в День Сошествия Святого Духа выходит на уровень некоего Свидетельства - поскольку сам он придавал первостепенное значение стяжанию Святого Духа и был строителем храма, где "изящной резной работы царские врата представляют изображение Сошествия Святого Духа на Апостолов" (22) иконографии не слишком характерной для православных храмов: на царских вратах чаще изображается Благовещение. В свете сказанного символика Сошествия Святого Духа в речи Иеронима осмысливается как адресованная Ефрему.

   Иероним говорил: "Радуйтеся убо пустыннолюбныя горлицы, ревностные дому Божия строители, и паки реку, радуйтеся, ибо мзда ваша на небесех". Обращаясь к пребывающему на небесах Ефрему, он восклицал: "Веселися и ты, старче праведный, руководствовавший врученную тебе паству к толь знаменитому, Богу и людям любезному предприятию. Блажен еси, по слову Давидову, исполнивший свое желание в благолепном того совершении, а блаженнейший ныне, радостно пожинай на небесном поле обильные за труды свои присноживотныя класы, и снедай сладкий обед в царствии Божий, которого насыщаяся вечно, пресливыйся уже от нас, не преставай проливать к Живущему в нерукотворенных обителех своя молитвы"... "да храм сей таинственным благолепием над Соломонов (т.е. соломоновым храмом. В изд. 1833 г. исправлено - "Соломоном") превознесенный, всегда будет вышше нещастного жребия падшаго. И коему, как на краеугольном камени Христе Спасителе нашем утвержденному, не Вавилон только, но и врата адовы не одолеют, не одолеют во веки" (21,15).

  Первый памятник Саровского красноречия дает слишком определенные созвучия с "Памятником" Пушкина, чтобы не обратить на них внимания.

   Стяжание Святого Духа пронизывало как ритуальную сферу религиозной жизни монастыря, что можно видеть в самом отсчете времени богослужебного круга (см., например, Димитрия Ростовского Воскресные "Слова в Неделю 10-ю по Святом Духе, в Неделю 13-ю по Святом Духе, Неделю 14-ю по Святом Духе, Недели 15-ю - 32-ю по Святом Духе"), так и внеритуальную, все остальное время подвижников.

  Многие элементы символики Святого Духа восходят к монастырской библиотеке Сарова. Так, например, в библиотеке монастыря имеется список XVIII в. сочинения Симеона Нового Богослова "О мысленном откровении действия божественного света и делании умнем".

  Стяжание Святого Духа, что видно из круга рукописных текстов монастырской библиотеки, было связано с традицией исихазма, ведущего свое начало от Афонских старцев XIV века и преп. Нила Сорского (в монастыре хранились сочинения Нила Сорского) и получившего новый импульс от трудов преп. Паисия Величковского. По свидетельству иеромонаха Авеля, Иисусова молитва:

   "Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя грешнаго!", особо выделяемая Нилом Сорским, была значима для иноков Саровского монастыря. "Сию молитву особенно советовал содержать в уме почивший в Бозе старец отец Серафим. Он говорил: В этом да будет твое внимание и обучение. Ходя и сидя, делая и в церкви стоя, всходя и исходя, сие непрестанное вопияние да будет и в устах и в сердце твоем. С ним найдешь покой, приобретешь чистоту духовную и телесную и вселится в тебя Дух Святый, источник всяких благ, и управит жизнь твою в святыне и во всяком благочестии и чистоте" (14,117).

   Как бы связывая имена Ефрема и Серафима, преемник Ефрема строитель (игумен) Пахомий также проповедовал о стяжании Святого Духа: "Благодать Святого Духа всегда окружает нас и желает наполнить, но злые дела окружают нас и, подобно каменной крепкой ограде, препятствуют вселению Духа Святого в нас" (23).

   Богословие Троицы и Сошествия Святого Духа раскрывается в беседах Серафима Саровского. Собеседник преп. Серафима спросил однажды: "Все-таки я не понимаю, почему я могу быть твердо уверен, что я в Духе Божием? Как мне самому распознать истинное Его явление?" Батюшка о. Серафим отвечал: "Я уже сказал вам, что это очень просто, и подробно рассказал вам, как люди бывают в Духе Божием и как должно разуметь Его явление в нас..." Н. А. Мотовилов свидетельствует: "О. Серафим взял меня весьма крепко за плечи и сказал мне: Мы оба теперь, батюшка, в Духе Божием с тобою... И, приклонив ко мне голову, тихонько на ухо сказал: "Благодарите же Господа Бога за неизреченную к вам милость Его! Вы видели, что я не перекрестился даже, а только в сердце моем мысленно помолился Господу Богу и сказал внутри себя: Господи, удостой его ясно и телесными глазами видеть Сошествие Духа Твоего Святого, Которым Ты удостаиваешь рабов Своих, когда благоволишь являться им во свете великолепной славы Твоей <...> И батюшка о. Серафим продолжал: "Когда Дух Божий снисходит к человеку и осеняет его полнотою Своего наития, тогда душа человека преисполняется неизреченною радостью; ибо Дух Божий радостворит все, к чему бы Он ни прикоснулся" (24).

   В одной из бесед Серафима Саровского, запомнившейся современнику, своеобразно соединяются тема Святаго Духа и тема верующего как основания храма Божьего: "Истинно верующий, - говорит Серафим Саровский, - есть камень храма Божия, уготованный для здания Бога Отца, вознесенный на высоту силою Иисуса Христа, т.е. Крестом, помощию вервия, т.е. благодати Духа Святаго" (25).

  В одной из рукописей монастырской библиотеки содержатся несколько "Слов" Московского Митрополита Филарета, посвященных толкованию Духа Святого. Например, "Слово на великий Пяток. О любви Божией, явленной во Христе распятом: Дух Святый дарует человеку премудрость и разум, истинную радость и веселие сердца и непоколебимый мир" (26).

   Пронизывающая пушкинский "Памятник" лексика и символика службы дня Сошествия Святого Духа на Апостолов должна быть обозначена особым вниманием, усиливающимся при более пристальном рассмотрении значения символики Святого Духа для Саровского монастыря в целом, а также для преп. Серафима Саровского.

   Учение о стяжании Духа Святого представляется наиболее энергийным проявлением Христианства: на этой подвижнической стезе Серафим Саровский отмечен в ряду выдающихся русских подвижников и писателей, среди которых: преп. Феодосии Печерский, святые Московские Митрополиты, преподобные Сергий Радонежский, Кирилл Белозерский, Паисий Величковский, свт. Филарет Московский, А. Н. Муравьев, Леонид Кавелин, М. П. Погодин, С. П. Шевырев, Н. В. Гоголь (27), Свт. Игнатий Брянчанинов (28).

   Пушкина нет в этом ряду, однако в свете новых материалов творческие искания поэта могут быть осознаваемы в этой высокой сфере философии и богословия. Этому способствует и анализ его произведений с точки зрения принадлежности образов и лексики к символическим значениям святоотеческих традиций празднования дня Сошествия Святого Духа. На эти праздники "для задостойника в день Пятидесятницы указывается припев Апостоли, сошествие Утешителя зряще, удивишася, како в виде огненных язык явися Дух Святой", а на литургии поется песнопение "Видехом Свет истинный"(29).

   В этом ряду может быть рассмотрена лексическая символика стихотворения "Я памятник себе воздвиг нерукотворный..." и других стихотворений, таких, как "Апокалипсическая песнь", созданная в Болдине и насыщенная лексическими символами службы Троицы и Дня Святого Духа (30). Эти произведения говорят о сопричастности великого поэта к раздумьям в данной сфере христианских истин.

Образы огненных языков и света истинного входят в контекст "Апокалипсической песни":

и проясняют эпиграф к "Апокалипсической песни": "Что есть истина?" - и ее окончание: "Утешься..."

   Разумеется, об Апокалипсисе Иоанна Богослова Пушкин знал и прежде, но и в библиотеке Саровского монастыря мог увидеть рукопись 1797 г. "Путешествие в Иерусалим иеромонаха Саровской пустыни Мелетия" (№114 (305)), рассказывающее также о Патмосе, "который славен есть в Церкви ради написанного в нем Апостолом и Евангелистом Иоанном Богословом Святого Евангелия и бывшего ему тамо Божественного откровения о всех последнего века имевшихся быть на земли до Христова пришествия важных происшествиях, и о бесконечном Его со избранными царствия" (31).

   Тематические созвучия произведений Пушкина с памятниками Саровской пустыни заставляют продолжить исследования содержания ее библиотеки.

1. Саровская общежительная пустынь. Подробное описание. М.: Издание Саровской пустыни, 1908. С. 241.

2. Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988-1237 гг.). Изд. 2-е. Испр. и доп. для русского перевода. Перевод А. В. Назаренко. Под ред. К. К. Акентьева (1-е изд. - Мюнхен, 1982). СПб.: Византинороссика, 1996. С. 168.

3. 150(215). Сб. конволют смеш. сод. 30-е гг. 18 в., 30-е гг. 19 в. Л. 65-100 об.; л. 101.

4. 253(163) Недельные слова и поучения Димитрия Ростовского. 4/4 XVIII в.

5. 37(116). Сб. Конволют богосл. сод. Службы святым 193 л. 17 (149-159. 160-165 142-144).

6.252(160). Житие и сочинения Димитрия Ростовского... и документы по его канонизации. 4/4 XVIII в. Поучения на Триодь. Л.33 об.

7. 252(160). Житие и сочинения Димитрия Ростовского... Л. 44 об.

8. 180(334). Л. 120.

9. 68(213). Сб. Конволют к. 17 в. 224-224 об.

10 РГАДА. ф. 357. On. 1. Рукописное собрание Саровской пустыни (337 ед. хр.). Опись и Предисловие к описи составили Жучкова И. Л., Калугин В. В. М., 1985. С. 170.

11. Подробнее см.: Серегина Н. С. Пушкин и христианская гимнография. С. 116-125, 148-154.

12. Сборник изображений явленных и чудотворных икон Пресвятой Богородицы, в Православной Церкви прославляемых. Саратов, 1992. С. 20.

13. Щенникова Л. А. Православные иконы Пресвятой Богородицы у преподобных старцев Серафима Саровского и Амвросия Оптинского // Искусство христианского мира. Сборник статей под ред. А. Салтыкова, протоиерея, В. В. Филатова и др. М.: Православный Свято-Тихоновский Богословский институт, 1996. С. 110-125.

14. РГАДА, ф. 357, оп.1 ед. хр. 315. Собрание Саровской пустыни. Л. 44 об.-45.

15. См.: Серегина Н.С. Пушкин и христианская гимнография. С. 104-155.

16. Учение иже во святых отца нашего Святителя Тихона, новоявленного угодника Божия, всея России чудотворца. Об истинах Православно-Христовой веры и Церкви, изложенное в азбучном порядке и катехизической форме. СПб., 1864; Иоанн (Маслов), архимандрит. Святитель Тихон Задонский и его учение о спасении. Статьи разных лет. М.: Самшит, 1995; Иоанн (Маслов), схиархимандрит. Симфония по творениям святителя Тихона Задонского. М.: Самшит, 1996.

17. Святого отца нашего Исаака Сирина Слова духовно-подвижнические, переведены с греческого старцем Паисием Величковским. М., 1854.

18. Житие и писания молдавского старца Паисия Величковского. М., 1847. C.XV.

19. О созвучии образов стихотворения "Я памятник себе воздвиг нерукотворный..." с темами службы на день Сошествия Святого Духа на Апостолы см.: Серегина Н. С. Пушкин и христианская гимнография. С. 137-147.

20. О символике Сошествия Св. Духа в Последнем цикле и в "Памятнике" - см.: Серегина Н.С. Пушкин и христианская гимнография.

21. Слово, говоренное преосвященным Иеронимом Владимирским и Муромским в Саровской пустыни при освящении великолепно построенного храма августа 15 дня, 1778 года. Печатано в Типографии Императорского Московского Университета 1778 года. Сноска на с. 7; См. также: Слово, говоренное преосвященным Иеронимом, Епископом Владимирским и Муромским в Саровской пустыни при освящении великолепно вновь построенного храма, августа 15 дня 1778 года. Четвертое издание // Краткое историческое описание Саровския пустыни и до нынешняго 1833 года, выбранное из разных историй, указов и благословенной грамоты, хранящихся во оной пустыни. Издание четвертое. М., тип. Решетникова, 1833. С. 97.

22. Макаревский М. Саровская пустынь... С. 9.

23. Иванов Петр. Тайна святых... С. 558-559

24. О цели христианской жизни: Беседа Преп. Серафима Саровского с Н. А Мотовиловым. Сергиев Посад, 1914. С. 17-20.

25. Архимандрит Иероним (Зиновьев). Светоч неугасимый // Журнал Московской Патриархии. 1973. № 1. С. 71.

26. №113. 1о. Серед. 19 в. Келейные записки Саровской Пустыни послушника Петра Николаева Авдиева. Л. 13.

27. Концевич И. М. Стяжание Духа Святого в путях Древней Руси. М.: ИМП, 1993. С. 95-202.

28.Святоотеческая духовно-нравственная христоматия по истории христианской Православной и русской Церкви в связи с гражданской историей от сошествия Святого Духа на апостолов до наших дней. СПб., 1914. С. 186-187 - о Серафиме Саровском.

29. См.: Православный церковный календарь. М., 2000. С. 40.

30. См.: Н. Н. Архипастырь, монарх и поэт. "Апокалипсическая песнь" Пушкина... С. 43-77.

31. Цит. по: Августин (Никитин), архимандрит. Перечитывая Апокалипсис (Царское село - Карелия - о. Патмос) // Христианская культура. Пушкинская эпоха. Вып. XV. С. 105-106. См.: "Путешествия во Иерусалим Саровския общежительныя пустыни иеромонаха Мелетия в 1793 и 1794 гг. " М., 1798; 1800.

"Дух Божий радостворит все...".
Серафим Саровский.

Серафим Саровский (19.07.1759 - 2.01.1833. Обретение мощей в июле 1903 г. Причисление к лику святых - 29.01.1903) (2) - 19-летний Прохор Исидорович Мошнин пришел в монастырь через полгода после кончины Ефрема Саровского, 20 ноября 1778 г. (3). В 1794 г. Серафим удаляется в лесную келию на берегу Саровки, в нескольких верстах от Сарова. В том же лесу жили отшельники о. Назарий, Марк и Досифей (1,57). В одной из рукописей библиотеки монастыря среди маргинальных записей находим неизвестное ранее свидетельство - точную дату "исхождения" Серафима на пустынножительство: "Отлучися от обители отец Серафим совершенно на житие в пустыню месяца августа в дню 27 числа 1794 года" (4). Эта запись свидетельствует также и о том, что уже в ту пору Серафим был заметным старцем в обители (ведь современники нередко мало придают значения эпизодам жизни будущего святого). По всей видимости, этому предшествовало обсуждение самой возможности для инока отшельнической жизни вне монастыря: запись сделана на последнем листе, а точнее внутренней стороне нижней обложки - в той же рукописи XVIII в., где выписан текст, в весьма сильных выражениях осуждающий исход инока из монастыря: "Правило Великого Василия 115-е. Аще кто хощет оставити обитель (в ню же зван бысть...) за укоризну, или язвы, или яко видел есть начасе смутившуюся обитель, или бдения ради, или низу легания, или неумывания, или яко мнии есть всех, или делает мира, или яко преогорех его отец его игумен, или брат его, и сего ради хощет изыти, горе ему, кому его уподоблю, токмо буде предателю, разлучившемуся от Христа и ученик его. И еще паки удивления и ужаса достойно и сие". Видимо, справлялись и по уставу, в рукописях монастыря есть выписки из него на эту тему, например "О хотящем затворитися иноце или в пустыню ити единому, или двом и тамо водворитися и безмолвно отшелничествовати по древнему святых отец российских уставу бываемыи" (5).

   В своей пустыньке Серафим не расставался с книгами и песнопениями "В келий своей упражнялся в чтении... Евангелия и Послания Апостолов он всегда читал стоя. Из духовных книг читал Шестоднев св. Василия Великого, беседы святого Макария Великого, Лествицу преподобного Иоанна, Добротолюбие и другие". По свидетельству очевидцев, Серафим любил во время работы петь церковные песни, особенно любил "Всемирную славу", антифон "Пустынным непрестанное Божественное желание бывает" (1,50).

Наставления преподобнаго Серафима содержат ряд тем, созвучных последним стихотворениям Пушкина. Такова Крестопоклонная тема, наполненная нюансами, наводящими на мысль о теме стихотворения "Когда великое свершалось торжество...": "Совершенное безмолвие есть крест, на котором должен человек распять себя со всеми страстьми и похотьми. Но, подумай - Владыко наш Христос сколько наперед претерпел поношений и оскорблений и потом уже восшел на крест Так и нам нельзя прийти в совершенное безмолвие и надеяться святого совершенства, если не постраждем со Христом" (6).

В стихотворении "Напрасно я бегу к сионским высотам..." образ льва сопоставлен нами по материалам текстов Триоди с грехом ярости. В речах Серафима Саровского интересно сопоставление льва не только с умом человека, зорко следящим за грехами его, но и с самим дьяволом, искушающим человека с силой, которую трудно превозмочь- "Ум внимательного человека есть как бы лев, поставленный страж или неусыпный хранитель внутреннего Иерусалима. Стоя на высоте духовного созерцания, он смотрит оком чистоты на обходящие и прира-жающиеся в душе его противные силы, по словам Псалмопевца: "и на враги мои воззре око мое". От ока его не скрыт дьявол, яко лев рыкающий, иский кого поглотити". Это весьма редкое сопоставление, введенное в контекст пушкинского стихотворения (при предположении, что Пушкин мог знать о таком значении образа льва), дает и новый вес образу льва у Пушкина:

"По учению свв. Отцев, при каждом человеке находятся два ангела: один добрый, другой злой Ангел добрый тих, кроток и безмолвен. А дух лукавый острожелчен, жесток и безумен. Когда войдет он в сердце твое, то узнавай это по делам его". "О хранении ума что есть лучшего в сердце, того мы без надобности не должны обнаруживать, ибо тогда только собранное остается в безопасности от видимых и невидимых врагов, когда оно как сокровище хранится во внутренности сердца" (6,5). "О распознавании действий сердечных: Когда человек приимет что-либо божественное, то радуется сердце, а когда диавольское, то входит в смущение" (6,20).

   Мысли преподобного, записанные Н. А. Мотовиловым: "Молитва, пост, бдение и всякие другие дела христианские, сколько ни хороши они сами по себе, однако не в делании только состоит цель нашей христианской жизни, хотя они и служат необходимыми средствами для постижения ее. Истинная же цель жизни нашей христианской состоит в стяжании Духа Святого Божия... (10) ибо "Святым Духом всяка душа живится и чистотою воздвижается, светлеет же Тройческим Единством священнотайне. Сам Дух Святый вселяется в души наши. Его, Вседержителя, и сопребывание с духом нашим Его Тройческаго единства и даруется нам лишь через всемерное с нашей стороны стяжание Святого Духа" (10,129).

  "Когда Дух Божий снисходит к человеку и осеняет его полнотою Своего наития, тогда душа человеческая преисполняется неизреченною радостию, ибо Дух Божий радостворит все, к чему бы он ни прикоснулся" (10,141).

   Следует весьма осмотрительно изучать данный текст, содержащий одновременно замечательное учение о Святом Духе и доктрину (Сотворение мира и т.д.), восходящую скорее к натурфилософии, чем к традиционному учению Церкви (11). В то же время знакомство с другими источниками подтверждает достоверность беседы Мотовилова с преп. Серафимом и побуждает верить, что изложенное в ней учение о Святом Духе принадлежит Старцу (11,187).

   Стяжание Серафимом Святого Духа, его своеобразное учение о Святом Духе, выраженное им в словах, обращенных к тем, кто к нему приходил (7), несет на себе печать его личности, личной трактовки богословских понятий, что, по-видимому, подмечалось его собеседниками. По свидетельству современника, некто спросил отца Серафима: "Что ты всех учишь?" На это он ему ответствовал: "Я следую Слову Божию, которое учит: добро еже благословити Бога и возносити имя Его, словеса дел Божиих благочестно сказующе, и учению Церкви, которая поет: Не скрывай словеса Божия, возвещай чудеса Его (Во вторник Страстныя седмицы на вечерних стихирах)" (8). Составителями процитированного сборника последние слова отмечены как цитата из службы на Великий Вторник Страстной седмицы из Триоди: "Сокрывшаго талант, осуждение слышавше: "О, душе, не скрывай словесе Божия, возвещай чудеса Его, да, умножающе дарование, внидешь в радость Господа твоего"".

   Смысловое совпадение мотивов Пушкина, высказывания Серафима Саровского и текста церковного песнопения трудно считать случайным. По-видимому, совпадение это есть свидетельство встречи Поэта со Святым (9).

  Примечательна иконография Серафима Саровского, первые образцы которой принадлежат прижизненным изображениям Старца. Интересны и более поздние изображения, запечатлевшие моменты бесед приходящих в монастырь людей с Серафимом, например, рисунок Н. Осташева "Монах с Серафимом в келье" (1903) (12). После исследований Краваль в иконографию Серафима Саровского должен быть внесен рисунок Пушкина (13).

   Прежних исследователей изредка занимал вопрос о соприкосновении Пушкина с Серафимом. Так, Е. Поселянин в 1908 году сообщает о слухах, ходивших вокруг этой темы: "Обращаю внимание библиографов на следующее - в Петербурге мне довелось слышать, что в 30-х годах был издан роман (читанный будто бы Пушкиным и ему понравившийся), в котором о Серафим является действующим лицом. К сожалению, слышав это из вторых рук, я не мог узнать ни заглавия, ни имени автора, ни того, выведен ли в этом романе о. Серафим в виде одного из главных лиц или в виде лица эпизодического. Интересно было бы обстоятельно расследовать этот слух".

  День рождения Серафима Саровского - 19 июля - отстоит всего на три дня от даты 22 июля, проставленной на автографе "Отцов пустынников" Пушкиным. Возможно, в эти три дня и было написано стихотворение. И начертан портрет Серафима. И тогда изображение Серафима Саровского на автографе стихотворения, законченного 22 июля 1836 года (через три года после его смерти и через три дня после дня его рождения),- рисунок Пушкина далеко не случаен и имеет характер посвящения этого стихотворения и всего Каменноостровского цикла не только Серафиму, но и другим подвижникам Саровской пустыни. И тогда последнее пушкинское творение является памятником великому явлению русской православной культуры - Саровской обители.

1. Поселянин Е. Преподобный Серафим, Саровский чудотворец. СПб, 1908. С. 11. См. также" Любомудров А. М. "Прибежище и надежда". Саровский чудотворец в рассказах русского Зарубежья // Христианство и русская литература. Сб. 3-й.Сб. Ст. под ред. В. А. Котельникова. СПб. Наука, 1999. С. 383-385, Зайцев Б. Около Св. Серафима (К столетию его кончины) // там же С. 386-391, Шмелев И. Милость преп. Серафима // там же. С.392-398.

2. Сказание о жизни и подвигах блаженныя памяти старца Серафима, Саровския пустыни иеромонаха и затворника. Изд. 13-е. М., 1903. С. 32.

3. Подурец А. М. Саров: памятник истории, культуры Православия. Саров, 1998. С. 55.

4. Сб.3\418 в. №219 л. 55.

5. 139 (311). л. 57-58 об Сб. конволют 20-е гг. 18 в. Келейное правило Саровской пустыни. Выписано из старчества 1738 году октября 29.

6. Наставления отца нашего преподобнаго Серафима Саровского чудотворца. Сост. Н. В. Филимонов и др. М. МГО ВООПиК, Исток, 1990. С. 4. (Авель. 1996, С. 18)

7. См.: Мотовилов Н. Жизнь, подвиги и кончина Саровской пустыни иеромонаха и пустынножителя Отца Серафима // Угодник Божий Серафим. Т. I. 1992. С. 9-23.

8. Сергий, иеромонах. Из жизни старца Саровской пустыни (1839) // Угодник Божий Серафим. Т I. Сост. Игумен Андроник (Трубачев), А. Н. Стрижев. Издание Валаамского монастыря, 1992. С. 24-32. С. 31. См. также: Святый преподобный Серафим, Саровский подвижник. Одесса, 1903. С. 27.

9. О символике песнопений на Великий Вторник и стихотворения "Недорого ценю". См.: Серегина Н. Пушкин и христианская гимнография. С. 111-115.

10. Беседа преподобнаго Серафима Саровского о земной христианской жизни (Из рукописных воспоминаний Н. А. Мотовилова) // Угодник Божий Серафим. Т. I 1992. С. 127.

11. Рошко В, протоиерей. Преподобный Серафим, Саров и Дивеево. Исследования и материалы. М. Sam & Sam, 1994. Под ред. Е. Березиной, С. Бычкова. Вст. сл. и сост. С. Бычков. Предисл. Ф. Руло. С. 12, См.: Горяинова И. Серафим Саровский. Серия "Теофания" (Desclee de brouwer, 1979)

12. Угодник Божий Серафим. Т. I. С. 263.

13. А в подборке стихов, посвященных Серафиму, среди творений З. Гиппиус, М. Волошина и др. (см Угодник Божий Серафим. Т. I .С. 247) мог бы быть "Каменноостровский цикл" Пушкина!

Н.С.Серегина