С очами светлыми, с приветливым лицом,

Сияющий небесной ныне славой,

Увенчанный нетления венцом.

В труде тяжелом, подвиге суровом

Он нрава светлого в себе не угашал, -

Встречал пришедшего всегда приветным словом

И "радостью" своею называл.

Из уст его лилось живое слово,

И слушающий пользу получал:

Он речью языка простого

С очей людских, как бы покров снимал.

Не отчуждением холодным, но приветом,

Любовью к ближнему и ласкою дыша,

Звучала речь его смиренная при этом, -

И умилялась, от слов его, душа.

Вся жизнь его суровая, святая,

Была великим подвигом одним...

И мы теперь, "житье" его читая,

Молитвой теплою угодника почтим!

Прошло уж больше веку ныне

С тех пор, как в Саровской пустыне

Молитвой, подвигом святым

Спасался старец Серафим.

Угодник был смирен и прост

И, несмотря на строгий пост,

Он на году сороковом

Пригож и полон был лицом.

Высокий ростом и с густою

Окладистою бородою,

Богатырем он был сложен

И замечательно силен.

Лицо с приятной белизной,

Цвет глаз небесно-голубой,

Взгляд проницательный, живой,

Густые брови, нос прямой.

А кудрей светлая волна

Ему легла на рамена.

* * *

И светел духом и умом,

И крепок разумом прямым.

Он в одеянии простом,

В одном лишь белом балахоне

Ходил и летом и зимой

В пустыне на своем "Афоне",

Перенося и хлад и зной.

В потертой камилавке старой,

"Бахилы", лапти на ногах,

Да рукавиц из кожи пара,

Вот все, в чем был одет монах.

Сума с Евангельем святым

Была всегда повсюду с ним,

Да на груди у Серафима

Висел крест медный и простой, -

От матери его родной

Благословенье в путь святой.

* * *

Над кручею горы высокой,

Ища лишь пищи для души,

Монах жил в келье одинокой.

Сосновый сруб ее был мал.

Лишь два окна, с лежанкой печка,

Да сени с дверью на крылечко. -

Вот что собой он представлял.

Развел отшельник Серафим,

Трудяся сам всегда над ним,

И огород для овощей, -

Кругом, в защиту от зверей,

Он все оградкою обвел,

И ульи ставил в ней для пчел.

Отрадно было в летний зной

В тиши под сению лесной;

Зато в суровый зимний хлад,

Завоют ветры, загудят,

Застонут снежные метели,

Забьет сугробами тропинки...

И после, целые недели

Нельзя добраться до пустыньки.

В лесной глуши угодник Божий

Уединения искал,

И, если встретится прохожий,

Лицом на землю упадал.

На речь молчаньем отвечая,

В Святом Писании витая,

Казалось, мысль его жила

И всюду видела дела,

Или места кругом, святые,

Всем христианам дорогие.

(В Евангелие погружен,

Оттуда взял названье он.)

Так, лес дремучий Серафим

Назвал "Святой Иерусалим",

Места подвижников, при этом,

Звал Вифлеемом, Назаретом;

Саровку звал "поток Кедронский"

"Голгофой" - горы, "Елеонской",

Свою-же, с пустынькою, он

Звал сам всегда - горой "Афон".

В тиши, в безмолвии глубоком,

В посте, молитве пребывал

Всегда отшельник, и искал

Лишь Бога в помысле высоком,

И о земном не помышлял...

Но скоро мир о нем узнал.

И потянулись по тропинке

К святому старцу на поклон

К убогой маленькой пустыньке

Толпы людей со всех сторон.

За поученьем и советом,

За утешеньем во скорбях

Шли люди, каясь во грехах.

И всех встречал, святой, приветом.

Одно лишь более всего

Порой отшельника смущало,

Что много пустыньку его

Отвсюду женщин посещало.

Он помнил про святой закон,

Что воспрещает на Афон

Вход женщинам; и вот с мольбою

Он обращается такою:

Да знаменье ему даст Бог,

Чтоб он решить сомненье мог.

* * *

В день Богородицы Святыя

Собора, церкви торжества,

Тропинкой чрез холмы крутые

Идя в обитель к литургии,

Душою чистой погружен

Глубоко в помыслы благие, -

Вдруг с изумленьем видит он,

Что сучья с сосен вековых

Его тропинку завалили

И путь в обитель преградили...

Тогда упал он возле них,

Шепча Творцу благодаренье

За разрешенное сомненье.

Он в этом видел указанье,

Что внял Господь его желанью

И ныне преграждает сам

В его пустыню вход женам.

С трудом чрез сучья перелез,

Пробрался далее чрез лес,

И, полон радостью живой,

Едва поспел он в храм святой.

Отец Исаия служенье

Соборне в храме совершал

И вот, в великое мгновенье,

Во время "Херувимской" пенья,

Пред ним вдруг Серафим предстал,

Прося его благословенья,

Чтоб был отныне возбранен

В его пустыньку вход для жен...

И старцем был благословлен.

Тогда, в свою вернувшись келью,

Топор с собой святой берет

И на тропинку сосны с елью

Он валит, заграждая ход.

Теперь не только-что женам,

Но невозможно и мужчине

Добраться до его пустыни.

С большим трудом он даже сам

Лишь раз в неделю шел в обитель

И запасался хлебом там

На все семь дней пустынножитель.

Но в подвиге своем, с годами

И хлеб вкушать он перестал,

Питаясь только овощами,

Что огород ему давал.

В неделю-ж первую поста,

Во славу Господа Христа,

Он пищи вовсе не касался

И Тайн в субботу приобщался.

Студеной зимнею порою

Из-под метели снеговой,

Отшельник с песнею святою

Сам отрывает домик свой,

И разгребает хоть тропинку

От речки на гору в пустыньку.

Идет ли к речке за водой, -

Он снова песнею святой

Вокруг пустыню оглашает

И всюду Бога прославляет.

Порою летней в огород

Работать Серафим идет -

И песню Богу воспевает

Или Евангелье читает.

Но часто, вдруг среди работы,

Забудет бренные заботы,

И в созерцании глубоком

Стоит с поднятым "горе" оком.

В себя душою погружен.

Умом витает в небе он.

(И на лице его сиянье

Лилось от богосозерцанья.)

Под праздники пустынножитель -

К вечерне тихо шел в обитель.

Всегда всенощную стоял

Там у Зосимы и Савватья.

Там Тайн причастье принимал,

Потом беседовал он с братьей

И речью мудрой и простой

Всю братью увлекал, святой.

Но лишь начнут к вечерне звон,

В пустыню удалялся он.

* * *

Средь тишины уединенья,

Всю мощь внимательного чтенья,

И так он братью поучал:

"В тиши, вдали от жизни шумной,

В уединенье прочитать

Полезно Библию разумно, -

И даст Господь вам благодать.

Одно лишь это упражненье,

Помимо даже добрых дел,

Вам может принести в удел

Великий дар - дар разуменья".

Покоя не ища и не щадя земного,

В своей пустыне строго соблюдал

Он "правило Пахомия святого".

В полночный час он ложе покидал,

Молитвы утренни, восстав от сна творя.

Потом всю ночь, пока взойдет заря,

Пел полунощницу и утреню, - читал

И "первый час". Когда же наступал

Девятый час утра, то - "третий" и "шестой",

Затем "девятый час", вычитывал святой.

Когда же луч зари вечерней угасал,

То "монастырское" он правило читал.

Но, несмотря на эти все моленья,

Проснувшись иногда, он падал на колени.

Кладя земные у святой иконы

По тысячи, и более, поклоны.

* * *

Хотели разделить его уединенье.

И всех их принимал с любовью Серафим.

Но вынести никто не мог лишений с ним,

И уходили братия опять в свою обитель,

И оставался вновь один, пустынножитель.

Но, умиленные его духовным светом,

Из братьи многие к нему шли за советом.

И им он говорил о силе и значенье

Молитвы внутренней, - о ней свое ученье

Отшельник праведный не прочитал из книг,

Но жизнею своей и опытом постиг.

Вот как беседовавшим с ним

Об этом говорит угодник Серафим:

"Когда сумел ты сердцем возлюбить,

И Богу истинно решился ты служить,

То должен в Божией молитве подвизаться

И непрестанно в памяти Господней упражняться,

Молитву Господу в уме своем творя,

И лишь умом всечасно говоря:

Иисусе, Господи, мя грешного помилуй"

(И мир пошлет Господь душе твоей унылой),

"Иль к Богородице, твердя на всякий час:

Владычица святая, спаси ты нас.

Иль, вместо этого Владычице моленья,

Ты ангельское вспомни поздравленье".

"Мы можем к Богу, - учит Серафим, -

Приблизиться, соединиться с Ним,

При мире совести и строгом охраненье

Нас от рассеянья, при этом упражненье".

"Лишь непрестанною молитвой можно нам, -

По Исаака Сирина словам, -

Ко Господу приблизиться", - и старец Серафим

В своем учении вполне согласен с ним.

* * *

Обратя на молитву весь пыл,

Нападением духа тревожного,

Духа зла, он преследуем был.

Раз, в пылу его жаркой молитвы,

За стеной заревел страшный зверь;

И послышался шум, как бы битвы;

И народ к нему ломится в дверь.

И с петель его дверь соскочила,

И тяжелое, с громом, бревно

В келью бросила адская сила...

Но его не коснулось оно.

И так тяжко полено то было,

Что, трудяся над ним в восьмером,

Да и то лишь на силу-на-силу,

Братья справилась с этим бревном.

Но, терпя и потом навождения,

В чащу леса отшельник спешит.

И становится там для моления,

На огромный и плоский гранит.

В противление духу кромешному

Бога молит послать ему сил.

"Боже, милостив буди мне, грешному!"

Он, как мытарь, молитву творил.

В непрерывном труде и моленьях,

Так он тысячу дней и ночей

На холодных и диких каменьях

Простоял на молитве своей.

Там на камне и отдых давая

Грешной плоти, недолгий, он спал.

Скудной пищей себя подкрепляя

О душе лишь, святой, помышлял.

"О душе лишь одной все старанья

Мы должны бы уметь прилагать.

Но, для бодрости сил поддержанья,

Нужно пищей себя укреплять".

"Ибо, если мы, подвигом трудным,

До того свою плоть изнурим,

Что ослабнет и дух, - безрассудным

Будет то", - говорит Серафим.

Как светло на молитвенный подвиг

И разумно взирает угодник!

Эти камни, на коих в пустыне

Подвизался угодник в лесах,

Берегутся теперь как святыни,

Сохраняясь на прежних местах.

Раз, забравши топор,

Он пошел в темный бор,

Чтобы дров для себя нарубить.

Вдруг увидел старик

Трех злодеев лихих

И злодеи те стали грозить:

"Деньги нам подавай!

У тебя денег, чай,

Много. Куры, поди, не клюют.

К тебе ходят всегда

Богачи, господа,

Да и денег немало несут".

- "Денег нет у меня,

Бессеребренник я", -

Улыбаясь старец сказал.

Но никто из воров

Не послушал тех слов,

Будто Божий угодник им лгал.

Был силен Серафим

И топор острый с ним,

Но противиться, кроткий, не стал.

"Нож поднявший, ножом

И погибнет потом" -

Как нам мира Спаситель сказал.

Он отбросил топор,

И схватил его вор

И на старца святого напал.

И с разбитым челом

Топора обухом

Без сознанья угодник упал.

Изо рта, из ушей

И пробитых костей

Головы его хлынула кровь.

Но злодеи опять

Его стали терзать

И избили всего его вновь.

Не найдя ничего

Во всей келье его,

Испугались злодеи деянья.

И напал на них страх,

И они второпях

Убежали, страшась наказанья.

Долго, долго в беспамятстве старец лежал,

Но пришел понемногу в сознанье.

Кое как свои руки от пут развязал

И тотчас, несмотря на страданье,

Он в молитве Творцу упадает немой,

Вознося Ему пылко моленье

За спасенье свое, а злодеям святой

Просит Бога простить согрешенье.

На другой только день и с ужасным трудом,

Через силу, в обитель добрался,

И всех в ужас привел жалким видом своим

Как лишь только он там показался.

Его уши, чело, волоса головы,

Все запекшейся кровью покрыты,

И лицо и уста запеклися в крови,

Зубы выбиты, руки избиты.

В монастырской больнице пять месяцев он,

Временами теряя сознанье,

Пролежать после этого был принужден,

Но он кротко сносил испытанье.

Для злодеев своих сам пощады молил,

Угрожая покинуть обитель,

Коль их будут казнить.

Суд людской их простил,

Но Господь не простил. Вседержитель:

И дома и дворы их пожаром пожег,

Обратил все добро в пепелище.

На бродячую жизнь трех злодеев обрек

И лишил их и крова и пищи.

Но едва поправляться лишь начал больной,

Стал мечтать и скучать понемногу

О своей одинокой пустыньке лесной,

Где так сладко молился он Богу.

И придя к настоятелю, стал говорить,

Что по келье своей одинокой

Он тоскует, и просит его отпустить

Снова в пустынь на подвиг высокий.

И напрасно вся братья молила его,

Чтобы он не покинул обитель,

Настоятеля просьбы презрев самого, -

Непреклонным остался проситель.

Вот заглохшей тропинкой лесною опять

Он до тихой пустыньки добрался,

И, Господню призвав на себя благодать,

Новым подвигам веры предался.

Святого старца Серафима

В мирянах Прохор было имя.

У матери его с отцом

Был в Курске каменный свой дом.

Держа немалые уж годы

Свои кирпичные заводы,

Отец подряды брал; притом

Он был зажиточным купцом.

И капиталы Исидор

Сколачивал с давнишних пор.

Изрядно жил купец Мошнин,

С женой, Агафьею, своей,

И был у них уже один

Малютка, старший, Алексей.

Второго ж сына родила

Жена двадцатого числа

Июля, тысяча семьсот

В пятьдесят девятый год.

Лет за семь до его рожденья

Исидором большой подряд

У горожан своих был взят:

На их построить иждивенье

Огромный, новый, пышный храм

Во имя Сергия Святого.

И за постройку такового

Взялся подрядчик уже сам,

По плану славного Растрелли,

Как прихожане захотели.

Но отошел он к праотцам,

Начав лишь храма построенье.

Увидя смерти приближенье,

Он, преданный своим мечтам,

Жене завет оставил свой:

Самой достроить храм святой.

Чрез восемь лет сооружен

Был этот храм и освящен.

* * *

С двумя вдобавок сиротами,

Усердно занялась делами.

В заботах жизни трудовой,

Средь треволнения земного,

О Боге не позабывала;

И сына своего меньшего

Всегда во храм с собою брала,

Стремясь малютке понемногу

В сердечко детское вложить

Любовь и к ближнему, и к Богу.

Хотела в нем она развить,

От первых дней его рожденья,

Покорность, кротость и смиренье.

Жила она благочестиво

И помогала очень многим

Соседям бедным, особливо

Больным, сиротам и убогим.

Но вся и все вниманье

Ушли на сына воспитанье.

От самых малых детских лет

Всегда особый Промысл Божий

Его хранил от всяких бед.

Раз как-то в летний день погожий

Его с собою мать взяла,

Когда смотреть за стройкой шла.

На колокольню по лесам

Они вдвоем взобрались там.

Взойдя на ряд лесов последний,

Неловко как-то ножкой стал

И с высоты такой упал

На землю мальчик семилетний.

В отчаянье, напрасно, мать,

Стремглав с крутых мостков сбегая,

Его убитым уж считала

И бросилась к нему, рыдая, -

Уже успел малютка встать

И тихо продолжал стоять,

Не испугавшися нимало...

Воочию Божья благодать

На том младенце почивала!

Так года через три, опять

Его особо посетила

Господня, снова, благодать.

Ему тогда лет десять было.

Был Прохор хорошо сложен;

И крепок телом, и силен,

И, при хорошем поведенье,

Имел способности к ученью.

Ум отличался остротой;

В труде усидчивость, терпенье,

А память редкой быстротой,

При этом, кротость и смиренье.

Ученье быстро шло вперед.

Особенно последний год.

Но вдруг прервалося ученье:

Опасно мальчик занемог,

И на его выздоровленье

Уж врач надеяться не мог.

Прикован недугом к постели,

С улыбкой кроткой на устах

Лежал он многие недели,

Стремясь к Творцу в своих мечтах.

Он мысленно молился Богу,

И Бог, его молитве вняв,

Смирил души его тревогу,

Ему видение послав:

Во сне Владычица Святая

Ему явилась, обещая

Его, не в долге, посетить

И от болезни исцелить.

И матери о том видении

Поведал он по пробуждении.

Спустя недолго крестный ход

С иконой "Знаменья" идет

По Курску, улицею той,

Где в доме мучился больной.

Вдруг начал сильный дождь идти.

Чтоб не измок честной народ,

Для сокращения пути,

Свернул с дороги крестный ход

Чрез двор Мошнинский проходной.

Несомый матерью, больной

Во двор на встречу им спустился

И там к иконе приложился.

С того чудесного мгновенья

Злой недуг стал ослабевать

И началось выздоровленье.

А скоро Прохор мог уж встать.

Вот как исполнилось виденье

И совершилось исцеленье!

У Прохора был старший брат.

Торговлей, ради барышей,

Был занят в лавке Алексей, -

И скоро очень стал богат.

Зато у Прохора нимало

К торговле сердце не лежало.

К сокровищам он не стремился,

Ему не льстили барыши,

Как часто юноше казалось,

Что жизнь в миру его томит,

А сердце страстно порывалось

Все в монастырь и в тихий скит.

И, поборов свои сомненья,

Он принял твердое решенье

Покинуть суетный сей свет

И дать монашеский обет.

И мать, смирив свою тревогу,

Его судьбу вручает Богу

И так покорно говорит:

"Что ж, если чувствуешь призванье,

Господь тебя благословит

И укрепит твое желанье".

Оставив брата, мать, именье,

Во имя Господа Христа,

Он просит лишь благословенья

У матери родной, - креста.

Благословила его медным,

Рыдая, мать большим крестом,

И он, в своем наряде бедном,

Не расставался с ним потом.

И вот он, юношей цветущим,

В свои семнадцать только лет,

Нам представляется идущим

В град стольный Киев. Там совет

Он с детства в мысли погрузился

Лишь о спасении души.

Усердно отрок вдохновенный

День каждый церковь посещал

И там молитвою смиренной

Свой ум и сердце просвещал.

Чуждаясь сверстников своих,

Отверг он игры, развлеченья, -

И проводил все Воскресенья

За чтением духовных книг.

От ранних юношеских лет

Монастыри ему служили

Любимой темою бесед:

О том - подвижники как жили,

О подвигах, молитве их,

О их деяниях святых.

И древних иноков житьем,

Постом их, жизнью многотрудной

В воображении своем

Увлекся сильно отрок чудный.

На самой юности поре

Он думал о монастыре.

Душою юноша стремился

В неведомый далекий край,

Где жил бы в Боге он, молился

И заслужил небесный рай.

Получит он и указанье:

В какой обители святой

Исполнит он свое призванье

И даст обет желанный свой.

Вблизи от лавры инок Досифей

В Китаевской обители спасался,

Известен жизнью строгою своей,

Он ныне там в затворе подвизался.

К нему-то Прохор шел благочестивый,

Чтоб от него благословенье взять

И чтоб ему отшельник прозорливый

Благоволил обитель указать.

Войдя к нему, поклон земной свершая,

Он душу всю пред иноком открыл,

И Досифей, его благославляя,

Грядущее провидя, говорил:

"В Сарово ты направь свой путь,

То место будет во спасенье

Тебе, иди и там пребудь.

И там на век успокоенье

Получишь после дней земных.

Иди же, чадо, с миром, ныне,

Дух Свят, сокровище благих,

Направит жизнь твою в святыне".

И вот, послушный воле той,

Он Тайн Христовых причастился,

К мощам, к иконам приложился

И в путь отправился святой.

Иоанн пустынножитель,

Иеросхимонах

Основал сию обитель

В Саровских лесах.

В славу имени Христова

Пустынь та немало,

С тысяча семьсот шестого

Года уж стояла.

И подвижников трудами

Стала всем известна,

И прославилась с годами

Ими повсеместно.

А теперь отец-строитель

Там Пахомий был.

Прохора в свою обитель

Старец поместил.

Встретил радостно, любовно

Юношу простого,

В нем угодника он словно

Прозревал святого.

Прохор начал испытанье.

Разные заботы

Нес он с братьей послушанье,

Исполнял работы.

И в просфорне он трудился

Или на пекарне,

После резать научился

Крестики в столярне.

И другие послушанья

Нес он без разбора,

И никто его роптанья

Не слыхал, иль спора.

А в часы богослуженья

Прежде всех был храме

И молился в умиленье

С тихими слезами.

Все выстаивал служенья,

Уходя последним;

Было редкостное рвенье

В послушнике бледном.

Он усердно занимался

И Святым писаньем:

Весь он чтенью предавался,

Всем своим вниманьем.

Был умерен в сне, в жилище.

Ночью мало спал.

Мало ел, и то он пищу

Раз лишь в день вкушал.

Так позднее в поученье

Он в своем писал

И такое наставленье

Братье излагал:

"За обедом ешь довольно

В ужин - воздержись.

В постный день же добровольно

Раз вкушать потщись".

"И за трапезою сидя,

Ты не осуждай:

Сколько каждый ест не видя,

Лишь себе внимай".

"Принимая пищи бремя,

Душу не забудь,

И в молитве в это время

Умственной пребудь".

"С девяти до часу ночи

Спи спокойным сном,

Коль не хватит сил и мочи,

То приляжешь днем".

"Так держи без измененья

До кончины дней;

Это для успокоенья

Головы твоей".

"Кто так прожил неизменно,

Тот всегда бывал

Весел и здоров отменно

И не унывал".

"В молодых летах я тоже

Путь такой хранил,

Весел, слава Тебе Боже,

И здоров я был".

* * *

Удовлетворенья;

Вся душа его просила

Лишь уединенья.

Всю обитель окружали

Чащи вековые

И на душу навевали

Помыслы святые.

Помогала глушь лесная

Богоразмышленью,

Душу всю располагая

К тихому моленью.

В чащу Прохор удалялся;

Там он, одинокий,

Без помехи предавался

Подвигам высоким.

В ней он сделал понемногу

Из ветвей строенье

И туда молиться Богу

Шел в уединенье.

Там Пахомия Святого

"Правило" свершая,

Каждый день с молитвой строго

Пост соединяя,

В среду с пятницею пищи

Вовсе не касался,

И в лесном своем жилище

В Бозе подвизался.

Приобрел он уваженье

Жизнею святою

И от всех расположенье

Нрава добротою.

Так в молитве непрестанной

И всегда в трудах,

Он нашел покой желанный

В саровских лесах.

* * *

Здоров и полон юных сил,

Он, презирая непогоды,

В шалаш молиться уходил.

Но через два, с немногим, года

Вдруг разразилася невзгода:

К одру прикован молодой

Был послушник болезнью злой.

Распухло все младое тело,

Оно мучительно болело,

И он лежал лишенный силы.

Отец Иосиф старец хилый,

Наставник, сам за ним ходил,

Из рук поил его, кормил.

Его вся братья навещала

С отцом Пахомием самим;

Ему страданья облегчала

Писанья чтением святым.

Безропотно неся мученья,

Он только об одном грустил,

Что на Господнее служенье

Ходить во храм лишен он сил.

* * *

Свершает юноша больной,

Держаться "правила" того же

Моленья Богу всей душой.

Во власти недуга лихого

Три года Прохор пролежал,

Но всё лекарства никакого

Он от врачей не принимал.

И вот, когда с особой силой

Страдальца недуг охватил,

Грозя ему уже могилой,

Его Пахомий посетил.

И стал усердно настоятель

Принять врача его молить.

"Господь мой будет врачеватель", -

Все продолжал больной твердить.

"Христу себя я поручаю

С Пречистой Матерью Его,

А Вас, убогий, умоляю

Его мне дайте Врачебство".

Тогда больного причастили

Святых Великих Тайн Христа,

И радость в душу возвратили,

Улыбку счастья на уста.

Лежал он в трепетном волненье

И с просветленною душой,

Сомкнув уста в слепом моленье,

И небо видел пред собой...

И Богоматерь в несказанном

Сиянье стала перед ним

С Петром апостолом, с Иоанном.

Перстом указывая им,

Сказала: "Нашего сей рода";

К больному взор свой устремила

И на страдавшего три года

Чело десницу возложила.

Болезнь тогда же ослабела,

И вдруг исход себе нашла,

И вся материя из тела

Чрез правый бок струёй текла.

И стало тело все здорово,

Лишь где текла матерья, след

Остался на боку больного

Еще на много, много лет.

Дивилися выздоровленью

Немало иноки его,

Но Прохор про свое виденье

Не рассказал им ничего.

И лишь пред смерти приближеньем

Об этом многим говорил.

И Богородицы явленьем

Выздоровленье объяснил.

* * *

Для Прохора это страданье -

Любовь его к Богу горела светло,

Окрепло его упованье.

И, лежа в глубоких священных мечтах,

Он в вере сильней утвердился;

И, с ложа болезни чудесно восстав,

Усердней и жарче молился.

Ha подвиг тяжелый, за сбором на храм

В окрестных местах подаянья,

По селам и ближним вокруг городам

Он послан в святом послушанье.

С охотою Прохор несет подвиг такой,

Повсюду на храм собирая.

Дошел и до Курска с своею сумой;

Но мать померла уж родная.

К могиле родимой с слезами припал

И жарко над ней помолился,

Да брата старшого потом повидал

И далее в путь свой пустился.

Брат Прохора, Курский купец, Алексей,

Помог ему щедрой рукою

Построить больницу и церковь при ней,

Тряхнувши своею мошною.

А Прохор престол в ней, трудился над ним,

Сработал к ее освященью,

И в то торжество он уж был Серафим,

Приняв за три дня постриженье.

Прошло уж восемь долгих лет,

Как все оставивший земное,

В обитель юношей пришед

Нес послушанье он святое.

И вот в расцвете полном сил

И в двадцать пять всего лишь лет

Он окончательно решил

Навек оставить грешный свет...

Отец Пахомий совершая

Чин постриженья сам над ним,

По вере пылкой нарекая,

Ему дал имя - Серафим.

И восприемными отцами

У Серафима были сами

Отцы Иосиф и Исайя,

Чья жизнь прославилась святая.

Сподобясь ангельского чина,

Еще усердней Серафим

К молитве стал; Господь Единый

Был в мыслях всюду, вечно с ним.

Со взором боговдохновенным,

С молитвой пламенной в устах,

Владыкою преосвященным

Замечен скоро был монах.

И, видя редкостное рвенье

Монаха юного сего,

Свершил Владыка посвященье

В иеродиаконы его.

* * *

Всечасно о грехах скорбя,

И непрестанным принужденьем

На доброделанье себя -

От ранних юношеских лет

Он шел подвижникам во след.

Путем суровым воздержанья,

Постом, молитвой и трудом,

Лишь кратким подкрепляя сном,

Довел себя до состоянья

Духовной трезвенности он,

Душою в Боге погружен.

* * *

Он непрерывно был в служенье.

Под праздники и воскресенья,

Питая помыслы благия,

Без сна до самой литургии

Он проводил всю ночь в моленье.

Бог подкреплял его тогда,

И он не чувствовал труда,

Служа как будто в забытьи

О теле, пище и питье.

Господь, на труд его взирая,

Ему виденья посылал

И, этим ревность укрепляя,

На подвиг силы подавал.

Он часто ангелов схожденье

За литургиею видал;

Их с братьей пенье, сослуженье,

Нередко в церкви замечал.

В одежде белой златотканой

Они, как молния, горя,

Красой блистали несказанной,

Он видел их у алтаря, -

И сладостное впечатленье

На душу делало виденье!

От радости неизреченной

Все сердце таяло его

Как мягкий воск, и он, блаженный,

Не помнил больше ничего, -

Лишь помнил, как входил во храм,

Да выходил оттуда сам.

Но особенно было виденье

Замечательно также одно.

И оно среди богослуженья,

Ему Господом было дано.

Как-то раз при стеченье народа,

Предстоя пред святым алтарем,

Возгласил после малого входа,

Поведя во вратах орарем,

Он слова: "и во веки веков"

Вдруг, замолкнувши после тех слов

И прервавши Господне служенье,

Он остался стоять без движенья...

Как-будто солнышко лучами

Сверкнуло пред его очами;

И в умиленье Серафим

Увидел Господа пред ним.

В небесной славе и сиянье

И в ослепительном блистанье

Христос по воздуху идет,

Светло взирая на народ.

Вокруг Него был ореол -

Как будто рой летящих пчел,

Его отвсюду окружил

Бесплотный сонм небесных сил, -

Архангелов и херувимов,

И ангелов и серафимов...

Во храме, ставши над амвоном,

Благословил всех бывших в оном.

И, вслед за сим, в иконе местной

Сокрылся, внидя, Царь Небесный.

Но, видя бывшее пред ним,

Как будто он окаменел,

Стоял недвижный Серафим,

И то краснел он, то бледнел.

Два иеродиакона тревожно

Тогда к святому подошли,

И под руки и осторожно

Они в алтарь его ввели.

Но два часа он в умиленье

Стоял недвижно без речей,

Как будто чудное виденье

Еще не скрылось из очей.

Христа чудесного явленья

Никто с ним вместе не видал,

А потому его волненья

Никто тогда не понимал.

И Серафим о нем молчал.

Лишь одному он рассказал,

И то угодник обещанье

От слушателя о том берет,

Что будет тот хранить молчанье

Всегда, пока и сам умрет:

..."ты с тем умри,

И никому не говори".

Но с беспредельным умиленьем

Перед угодника смиреньем,

Ту тайну слушатель открыл,

Когда святой навек почил.

Через семь лет ему кончалось

Тридцать четыре от рожденья,

Тогда же рукоположенье

В иеромонахи состоялось.

С тех пор два года Серафим

Во храме занят был служеньем,

Свершая литургии чин

С особенным благоговеньем.

Почти безвыходно во храме,

Средь непрерывного служенья,

Остаток времени мольбами

Он наполнял и совершенью

Келейных правил посвящал,

Да послушанья совершал.

И лишь под вечер только мог

Уйти в лесной свой уголок,

И там в молитвенном молчанье,

Отдался богосозерцанью.

Но вся душа в уединенье

Рвалася, подвига алкая;

И просит он благословенья

Уйти в пустыню. Глушь лесная

Уж приютила Дорофея

В смиренной келье; близко с нею

Жил схимник Марк, а дальше старый

Игумен Саровский, Назарий.

Оттуда в двух верстах над речкой

Саровкою лесной, в горах,

Облюбовал себе местечко

Для тихой пустыни монах.

И там в смиренной келье тесной,

От Сарова в пяти верстах,

В глуши безмолвной и безвестной

Стал жить в молитве и трудах.

В воскресный день, по послушанью,

Один из братьи приносил

На всю неделю пропитанье.

И этот труд не малый был:

Зима суровая снегами

В лесу тропинки заметет,

И тонет он в снегу ногами,

И с ношею едва бредет.

Дойдя до кельи, в сени входит,

Поклон отшельнику земной

Кладет, и тотчас же выходит

И возвращается домой.

Был невелик запас недельный, -

Из хлеба только состоял, -

Но с добротою беспредельной

Отшельник птиц им оделял.

И звери той глуши дремучей

Не опасалися его.

К нему ходил медведь могучий,

И хлебом он кормил его.

В уединенье пребыванье

Он малым подвигом считал

И потому еще к молчанью

Себя теперь готовить стал.

Стал избегать с людьми он встречи,

Когда ж случайно их встречал, -

Он, в землю кланяясь, на речи

Их ничего не отвечал.

Всегда о Боге помышленья

В себе отшельник вызывал,

И непрестанные моленья

Умом Творцу он воссылал.

"Когда находимся в молчанье

И Божьим преданы мечтам,

То тщетны диавола старанья

Добраться к сердца тайникам".

"Молчание в уединенье

Нам кротость духа принесет

И порождает умиленье,

Как Силоамская течет

Вода всегда в тиши глубокой"

(Слова Исаии Пророка).

"Кто тихо в келье пребывает

В молитве, в слова Божья чтенье,

В себе молчаньем развивает

И к благочестью побужденье".

"Молчанье к Богу приближает,

Творит нас ангелом земным,

В душе же мир восстановляет;

И помысл делает святым".

Так о молчании ученье

Нам излагает Серафим,

А он такого заключенья

Достигнул опытом своим.

* * *

Отшельник годы проводил,

В молитве, в подвигах все новых

Из силы в силу восходил.

Найдя гранитные каменья

В глухом лесу, на них он стал

Там возносит свои моленья.

И тысячу ночей стоял

И дней на камнях этих диких.

Примеру в этом подражал

Он древних столпников великих,

Но подвиг тот ему был мал!..

* * *

Как поселился он в пустыне,

И вот святой решился ныне

На новый подвиг - на затвор.

В прекрасный, светлый майский день,

Покинувши лесную сень,

В молчанье шел пустынножитель

Дорогой в Сарово, в обитель.

Вошел. И прямо из ворот

К больничной церкви он идет,

Грехов там молит отпущенье

И принимает причащенье.

И братья с радостью его

И удивлением встречает...

Но удивленье возрастает,

Когда, не зря ни на кого

И не сказав ни с кем ни слова,

В свою вошел он келью снова

И запер двери на запор!

Так начал Серафим затвор.

* * *

Он никого не принимал.

Икона лишь с лампадой там,

Да вместо стула пень стоял.

В одежде бедной и простой,

Все в том же белом балахоне

Ходил и в келии, святой,

Как раньше на своем Афоне.

А под рубашкою суровой

На теле немощном старик

Носил литой пятивершковый

Чугунный крест взамен вериг.

Лишь толокно с капустой были

Его всегдашнею едой.

Ему их к двери приносили

И вместе ставили с водой.

И осторожно он потом,

Ползя ко входу, пищу брал,

Главу накрывши полотном,

Чтоб кто лица не увидал.

Случалось часто, что монах,

Опять к дверям его придя

И все нетронутым найдя,

Обратно пищу уносил,

Решив, что, каясь во грехах,

Старик постом себя томил.

Из цельного долбленый дуба

Поставил гроб в своих сенях,

Чтоб он напоминал сугубо

Ему о близких смертных днях.

И в гробе том себя по смерти

Он заповедал схоронить:

"Когда умру, молю вас, братье,

Меня в том гробе положить".

В неделю раз уединенье

Лишь нарушалось, - в воскресенье.

Его с Дарами посещали

И Тайн Христовых причащали.

В затворе все богослуженья

Он ежедневно отправлял,

И правила, и все моленья,

Лишь литургии не свершал.

И сверх того молитве умной

Всегда он предавался там,

И иногда в тиши бесшумной

Стоял безмолвный по часам,

Забыть молитвы и поклоны,

Душою в Бога погруженный...

И мысль тогда его святая

Молчала, Бога созерцая...

О как свята, как глубока

Молитва та - и высока!

В затворе строгом старец чудный

Пять лет в молчании пробыл.

Затем ослабил подвиг трудный

И двери кельи отворил.

Но все ж, давая позволенье

К нему мирянам приходить,

Давая всем благословенье,

Молчанье продолжал хранить.

И так еще пять лет в молчанье

В открытой келье просидел,

И лишь тогда он испытанью

Решился положить предел:

Отверз свои уста святые

На пользу вящую людей,

И поучения благие

Давал он братии своей.

(Но все блюдя затвора подвиг,

Во славу Господа Христа,

Не выходил святой угодник,

Хоть и отверз свои уста.)

Он говорил: "На жизнь земную

Свою должны мы так смотреть,

Как бы на свечку восковую,

Чтобы могла она гореть".

"Нужна светильня с воском ярым,

Соединенные огнем, -

Но с воском чистым, чтобы даром

Лишь не чадила, как зажжем".

"Здесь ярый воск, - то наша вера,

Надежда - то светильня в нем,

Любовь - является огнем

Для заключения примера".

"И как горит свеча дурная

И тухнет, издавая смрад,

Так и в нечестье проживая,

Духовно грешники чадят".

"Во храме стоя, вы взирайте

На пламя яркое свечей

И непрестанно помышляйте

О жизни собственной своей".

"Как умаляется сгорая,

Свеча, возженная Творцу, -

Проходит наша жизнь земная

И приближается к концу".

"Вам эта мысль поможет в храме

Не развлекаться и молить,

Чтобы сподобились вы сами

Свечой пред Богом чистой быть".

Все в тот же белый балахон

Всегда затворник Серафим

Да в мантию был облачен.

В воскресный день и в праздник к ним

Епитрахиль он добавлял

И поручи носил тогда.

Он Тайн Христовых принимал

Причастье в эти дни всегда.

До вечера с обедни ранней

Он дверь открытою держал,

И всякий, кто имел желанье,

Его свободно посещал.

Всех старцев принимал с приветом,

Давал свое благословенье,

Всем помогал своим советом

И многим делал наставленья.

Взамен приветствия словес

Он говорил: "Христос Воскрес".

Всем братский поцелуй давал,

Всех "радостью" своею звал.

Давал к иконе приложиться,

Иль на груди своей к кресту.

Учил всех Господу молиться,

Взывая мысленно к Христу.

И люди разных положений

Отвсюду шли к нему толпой,

Прося советов, наставлений,

Прося молитв, благословений...

Всех кротко поучал святой

Он говорил про их призванье

Пришедшим в лентах и крестах,

Указывал в воспоминанье

На знак креста в их орденах.

"Христос для нашего спасенья

Самим пожертвовал Собой;

И вы для вашего служенья

Всей жизнью жертвуйте земной".

"Сего от вас народ ждет русский,

Вас Государь на то избрал.

Стезей добра идите узкой".

Так старец дивный поучал.

Но снявши с уст печать молчанья,

Из кельи он не выходил,

Через пять лет лишь пребыванье

В затворе старец прекратил.

От непрестанного моленья

У старца ноги, и колени,

И голова весьма болели...

Пришел он весь в изнеможенье.

Для сил его восстановленья

Был моцион необходим.

Тогда решился Серафим

Свое оставить заточенье

И начал, медленно ступая,

Ходить на ближний он родник.

Стояла келья там пустая,

В ней отдыхал, молясь, старик.

Кем вырыт тот родник - не знают

И Благословским называют

За то, что близь него стоит

Икона Божия, Святого

Там Иоанна Богослова.

Накатом был родник покрыт

Из бревен, сверху же землею,

Вода текла внизу трубою.

И очень полюбил старик

Уединенный тот родник.

Там в четверти версты стоял,

Лишь с этой осени пустея,

Домишко старца Дорофея.

В нем Серафим молиться стал.

И в прежней он своей бывал

Лесной келейке одинокой,

Подолгу там, молясь, стоял,

Хоть было для него далеко.

Но вскоре, по болезни ног,

Он далеко ходить не мог.

Тогда, по просьбе старика,

Сложили возле родника

Землянку без дверей и окон,

И чтоб под крышу попадать,

Он должен был в лазейку боком,

Ползком под срубом пролезать.

Но старец этим не смущался

И там молитве предавался.

Потом другой был сруб сложен,

Уж с дверью, с печью посредине,

Но все ж, однако, без окон.

Днем старец в этой жил пустыне.

Близь родника он огород

Развел себе, наделал грядки

И сам держал его в порядке.

Там лук, картофель каждый год

Садил отшельник Серафим,

Труждаясь целый день над ним.

Под вечер уходил в обитель;

Там ночевал пустынножитель.

На утро к роднику тропою

Своей шел тихою стопою,

Всегда с мотыгой, иль киркой,

Иль топором в руках, святой.

Суму он нес всегда с собою,

С песком, с камнями за спиною.

Когда его кто вопрошал,

Зачем так ношей бременя

Себя он ходит? - отвечал:

"Томлю томящего меня".

Отметим подвиг сокровенный,

Который старец сам смиренный

Хотел, по скромности, скрывать,

Прося свидетеля молчать.

В Великий как-то пост весною

И ранней утренней порою,

Еще вполне не рассвело,

Но было ясно и тепло, -

Раз вышел инок Филарет

Взглянуть на радостный рассвет.

Вдруг, кто-то на гору идет

И ношу тяжкую несет.

И при внезапном появленье,

Не разглядев, кто перед ним,

Невольно крикнул он в волненье:

Кто тут? - "Убогий Серафим".

"Но только, радость, умолчи,

Что видел ты мой труд в ночи".

И видит он, что старец скромный,

Откуда силы взялось в нем! -

На гору камень внес огромный

От церкви под монастырем.

И, ничего не говоря,

Его кладет близь алтаря.

Монах тогда же проследил

Куда он камень положил.

Лишь после время объяснило

Его деяния значенье:

То место избрано им было

Для вечного упокоенья.

В воскресный день он причащался

Христовых Тайн, как и всегда;

И как торжественно тогда

В свою он келью возвращался!

В эпитрахили, с поручами

И в мантию шел облачен,

С опущенными вниз очами,

Умом в себя весь погружен.

И в эти чудные мгновенья

Святой угодник размышлял

О благодати Причащенья

И Бога в сердце прославлял.

И шел он тихою стопою...

На всем пути народ стоял

Благоговейною толпою

И, в умилении, молчал.

Но только в келью лишь войдет

Угодник после причащенья, -

Толпой к нему идет народ,

Прося его благословенья.

Всех, без различия, святой

С земным поклоном принимал

И с беспредельной добротой

С любовью братскою лобзал.

Потом давал благословенье

И сам им руку целовал, -

Какое редкое смиренье!

Никто от старца не слыхал

Упрека, или обличенья, -

Он лишь советы, поученья

И утешенье подавал.

Словами языка простого

С народом старец говорил

И силою живого слова

В нем чувства лучшие будил.

Духовная беседа эта

Так увлекательна была,

Так сладко речь его текла,

Любовью чистою согрета,

Что вся душа навстречу рвалась,

Невольно сердце растворялось...

И озарялся ум при этом

Духовным разуменья светом.

Однажды некий горделивый

В обитель прибыл генерал.

Вошел, и старец прозорливый

Его с любовию принял.

И тихой речи простотою,

Своим смиреньем - поразил,

Своею кротостью святою,

Он сердце гордое смирил.

И, обливаяся слезами,

Жестоко мучаясь грехами,

Сам генерал идти не мог,

Как будто он лишился ног.

Щадя печаль его и муки,

Вел Серафим его под руки.

А горделивый генерал,

Закрыв рукой лицо, рыдал...

Как велика живого слова

И речи сила у святого!

За верность в вере и смиренье

Ему Господь дал благодать:

Недугов тяжких исцеленья

И дар в грядущем прозревать.

Уже теряя жизни силы,

Чудесный старец завещал

Не забывать его могилы -

И помощь верным обещал.

Обремененные грехами,

Прося молитв и утешенья,

К нему отвсюду шли толпами

И, получавши облегченье,

О нем спешили перенесть

По всей Руси благую весть.

И приходило год от году

К нему все более народу.

Такие даже дни бывали

Что тысячами их считали.

Не мало вдовам и сиротам

Угодник Божий помогал,

Благодаря его заботам

Уже в то время возрастал

Верстах в пятнадцати укромный

Во имя Божие приют.

Теперь же монастырь огромный,

Дивеевский, разросся тут.

Всем современным процветаньем

И славой нынешней своей, -

Всем монастырь обязан сей

Его молитвам и стараньям.

Не мало также Серафим

Помог Ардатовским сестрам.

Покровом Божиим храним

Стоит там ныне пышный храм.

Зеленоградскую обитель

Угодник тоже поддержал.

О ней скорбел пустынножитель,

Когда на ярмарке бывал

Еще послушником смиренным,

Покупки разныя творя

Для своего монастыря.

На месте некогда священном,

Где был когда-то монастырь,

За развалившейся оградой

Стоял заброшенный пустырь...

И вдруг увидел он с отрадой,

Что кто-то в брошенной глуши,

Построив келью, поселился,

Ища спасенья для души...

И монастырь восстановился.

Увидя Промысл Божий в этом,

С тех пор молитвой и советом

И ободрением своим

Им помогать стал Серафим.

Упали праведника силы

К семидесяти двум годам;

И близость чувствуя могилы,

Уже он говорил сестрам:

"Приходит мой последний час,

Нет сил уж более во мне;

Я оставляю скоро вас...

Теперь живите вы одне"...

И вдруг среди беседы встал.

Восторгом взор его сиял,

Как будто старца озарил

Небесный свет. Он говорил:

Какой восторг, какая радость!

Какая внидет в душу сладость,

Когда спасенья час настанет

И, с грешной плотью разлучась,

Пред ликом Божиим тотчас

Усопший праведник предстанет!"

И в небе взор его парил...

И царь небесный посетил

Виденьем раз еще единый

Его задолго до кончины.

(Тот раз двенадцатый уж был,

Как сам угодник говорил.)

То в Благовещение было.

И ранней утренней порой,

Одна из стариц посетила

Тогда приют его святой.

И Серафим ей объявил:

"Мы Богоматери явленье

Увидим"; мантией накрыл

И начал он над нею чтенье.

Вдруг стала келия светла,

Раздалось ангельское пенье,

И Богородица вошла

Небесных сил в сопровожденье,

И с ней двенадцать дев святых

С Предтечей Божьим возле них

И с Иоанном Богословом.

Людским невыразимо словом

Как дивно лик Ея сиял!

Он светом очи ослеплял.

А блеск сверкающих одежд

Невыносимым был для вежд.

В смятенье старица лежала,

И многих из Владычних слов

Она тогда не разобрала,

Но, - слышала она, - про вдов

С ним Богоматерь говорила

И не оставить их просила.

И Серафим Ей отвечал:

"Я их, Владычица, сбирал

И не хотел бы их оставить.

Но не могу их сам управить".

Но успокоила и в этом Его

Владычица, ответом,

Покров им обещая Свой.

И между прочими речами

Сказала: "Скоро будешь с Нами

Ты, Серафим, любимче Мой".

Потом его благословила

И к небу тотчас воспарила.

Была в Надееве обитель.

В ней Тимон, старец Божий, жил.

Сам Серафим руководитель

Его назад лет двадцать был.

И старец Тимон тот блаженный

Пришел из пустыни к нему.

В то время вход невозбраненный

Был к Серафиму никому,

Но долго Тимон простоял,

Пока святой его позвал...

Тогда, кладя земной поклон,

Промолвил со слезами он:

"Чем так тебя я прогневил,

Что ты меня не допустил?"

Но Серафим ему сказал:

"Тебя я только испытал:

Чему ты научился ныне,

Проживши столько лет в пустыне".

"И научился ли терпенью,

Живя в своем уединенье,

И после жизни всей святой

Ты не остался ли пустой..."

"А люди прочие - мирские,

Меж ними были и больные,

Их нужно прежде полечить.

С тобою ж много говорить

Хочу теперь, имея время:

Сей Тимон, всюду сей ты семя!

Пшеницы Богом данной, сей

Вокруг, на почву не взирая,

И сам плодов не ожидая,

По всей земле зерно развей",

"Все где-нибудь оно взойдет

И плод желанный принесет.

В земле талант не зарывай,

Но торжникам его давай":

"Да куплю деют. Ты ж с врагами

Христовой Церкви не водись,

С раскольниками и еретиками;

И с небрегущими постами,

И от их дружбы сторонись".

Жизнь понемногу угасала:

Он редко стал бывать в пустыне,

И посещенье утомляло

Пришельцев многих старца ныне.

Но бодрость духа сохраняя,

Он приходящих наставлял.

Грядущее предвозвещая,

Больных, убогих исцелял.

Пред смертию уж за полгода,

Прощаясь, многим говорил,

Из приходящего народа,

Что близок час кончины был.

"Я духом бодр, как бы родился", -

Он говорил, - "Я лишь сейчас,

А телом в труп уж обратился

И близок мой последний час".

"Мы не увидимся уж боле", -

Угодник Божий прорицал.

И от душевной сильной боли

Народ, любя его, рыдал...

В день Рождества он причастился,

Потом игумена просил,

Чтоб он его похоронил

В гробу, что в келье находился.

Отцу Иакову, вручая

Свой образок, ему сказал:

"Его надень мне, облачая

Меня во гроб. Его прислал

Отец наместник мне честной

Из лавры Троицкой Святой

От Преподобного мощей,

Пусть будет на груди моей".

К кончине так своей блаженной

Готовился монах смиренный.

Тот новый год был в день воскресный.

С трудом, по слабости телесной,

В последний раз он в свой любимый

Во храм Савватья и Зосимы

Пришел, недугами томим.

Там Тайн причастие принял

И там последний раз стоял

За литургией Серафим.

По окончании служенья

Прощаться с братиею стал,

Всем подавал благословенье

И всех он братски целовал,

Их утешая говорил:

"Не унывайте и спасайтесь,

Молитесь, бодрствовать старайтесь".

Хоть слаб, но не был он уныл.

В изнеможенье был старик,

Главою немощно поник,

Но духом праведным своим

Был бодр и весел Серафим.

Войдя в алтарь чрез дверь десную,

Он, обойдя вокруг престола,

Усердно Богу помолился,

К святым иконам приложился

И вышел через дверь иную.

Как бы чрез это знаменуя,

Что человек рожденьем входит

В мир Божий, смертью же выходит.

* * *

Келия другая.

Жил в ней Павел. Разделяла

Их стена глухая.

Он нередко помогает

Старцу Серафиму,

За келейника справляет

Что необходимо.

И угодник, одобряя

Павла поведенье,

Говорил, всем восхваляя

Кротость и смиренье:

"Павел - брат, своей одною

Сердца простотою

Без труда войдет душою

В царствие Святое", -

"Никого не осуждает

Павел никогда,

И ничтожество лишь знает

Он свое всегда".

Выходя всегда из кельи,

Старец оставлял,

Чтобы свечи все горели,

Как он зажигал.

На монашеския речи,

Что грозят пожаром

Те лампады им и свечи, -

"Не смущайтесь даром", -

Говорил, - "и не страшитесь,

Пока жив я ныне.

Вы пожаром известитесь

О моей кончине".

И по праведному слову

Так все и случилось:

Представление святого

Чрез пожар открылось.

Три раза в то воскресенье

Старец посещал

Место, что для погребенья

Сам он указал.

Опустивши долу очи,

Долго там стоял...

С наступлением же ночи

Павел услыхал,

Что Пасхальное служенье

Старец отправлял

И "Христово Воскресенье"

В келье воспевал.

Рано, после Воскресенья,

В пять часов утра

Павел встал. К богослуженью

Уж идти пора.

Но в сенях он испугался,

Слыша запах дыма.

Долго тщетно он стучался

В келью Серафима.

Там безмолвие царило,

Тишина немая:

Уже к Богу воспарила

Там душа святая.

И испуганный инок в смятенье

Выбегает из кельи тотчас,

Вопрошая у братьи в сомненье, -

"Не горит ли что здесь возле нас?"

"Знать, в пустыньку ушел Серафим

И не знает, что здесь мы горим".

Тут один из послушников скоро

В дверь спиною уперся, плечом,

И она сорвалася с запора,

И войдя, возле двери потом

Он увидел, что кучей в углу

Там холстина и книги сгорели,

В беспорядке лежа на полу

И едва еще медленно тлели,

Испуская зловонье и смрад:

И подсвечник и свечка лежат.

Подошли тогда к двери святого,

Без труда отворилась она;

Но ни звука не слышно, ни слова,

В келье мрак был, была тишина.

В церкви Божией шла литургия;

Лишь едва показался рассвет,

Подошли тут и братья другие

И зажгли тогда в келье свет.

Во всегдашнем своем балахоне

Серафим на коленях стоял,

Руки сложены в крест на амвоне,

И на них головой он припал...

Было мягко его еще тело,

И остынуть оно не успело.

И, подняв его тело честное,

На руках в келью Павла внесли;

Там убрали, омыли водою;

Гроб дубовый туда принесли.

Был положен во всем облаченье

В одеянии полном монах.

С погребальным его песнопеньем

Понесла братья к храму в слезах.

В Курской Глинской пустыни далекой

Той же ночью монах Филарет,

Отличавшийся жизнью высокой,

Увидал яркий на небе свет.

Увидав, что из церкви выходит

Много братьи, узнав про явленье,

Филарет им сказал в объясненье:

"Души праведных так лишь отходят".

"И сие совершается ныне

И в Саровской далекой пустыне,

Так отходит, к Творцу возносима,

Там святая душа Серафима".

* * *

Серафима народ разносил.

Отовсюду к Саровской пустыне

Православный, в обитель спешил.

Поклониться усопшего телу,

Помолиться у гроба его

Столько пришлого люда хотело,

Что и храм не вмещал уж всего.

В панихиды о старце почившем

Храм соборный и ночью и днем

Переполнен народом был, лившим

Слезы горькие скорби о нем.

Восемь суток стояло в соборе

Тело в гробе открытом его;

И толпился в печали и горе

Непрерывно народ вкруг него.

В самый день же его погребенья

До того переполнен был храм,

Что в жаре от народу скопленья

Сами свечи уж гаснули там.

Но за все восемь дней с преставленья,

Стоя в гробе открытом тогда,

Его тело не предалось тленью

И осталось таким навсегда!..

Схоронили его близ собора,

Там, где сам указал Серафим,

И чугунный там памятник скоро,

В виде гроба, воздвигли над ним.

Над могилою не говорили

Многословных и пышных речей,

Только слезы горячие лили,

Да молитвы Творцу возносили

Жарче пламени ярких свечей.

И к чему слово речи бесплодной,

Когда вечно живет Серафим

И в душе и на мысли народной

Своей жизни примером святым.

Сам угодник, теряя уж силы,

При прощании всем говорил,

Чтобы всякий к нему на могилу

Со своею мольбой приходил:

"Приходите ко мне, мои милые,

Как умру, на могилку мою,

И несите и душу унылую,

И беду, и невзгоду свою".

"И припавши к земле, как живому

Расскажите, - услышу я вас,

Утешенье дам сердцу больному,

Поддержу вас в уныния час".

"Как лишь будет свободное время,

Приходите на гробик ко мне,

И сниму я с души вашей бремя

И печаль, что таилась на дне".

"Как с живым вы со мной говорили.

Говорите и с гробом моим,

И для вас, хоть бы в землю зарыли,

Буду я и во веки живым".

Пало слово то в душу народу...

И идет, православный, с мольбой.

И все больше в Руси год от году

Прославляется старец святой.

Исцеление щедрой рукою

От недугов, святой, подает,

И за то всей своею душою

Его чтит православный народ.

Угодника святой кончине

Уже исполнилось поныне

За семьдесят еще полгода...

И ныне пред лицом народа,

Помазанным пред Алтарем,

Народа русского Царем

Торжественно и славно чтим

Угодник Божий Серафим.

Владимир Волоцкой

1903 г.