Душа моя, вспомни те давние годы,

Когда по дорогам тянулись подводы,

И лампочек не было под потолком,

И газ не горел голубым огоньком,

И в городе были дома, как в деревне,

И город навозом и печкою пах,

И ясное солнце на зорьке вечерней

Сияло на всех золотых куполах.

В то время, далекое, мудрое время

И воздух был чище, и люди добрее,

Горела в углу пред иконой лампадка,

В кроватке малышка посапывал сладко,

И лик Богородицы, полный любви,

Глядел на заветные земли свои -

Над Русью Святою от первых веков

Простерла Пречистая Дева покров.

И много молились в те давние годы,

И много грешили, да каялись так,

Что слезы, как самые чистые воды,

Смывали с души беззакония мрак.

А если случалось врагу подступиться

К пределам родным - изо всех городов

Стекался народ, чтобы до смерти биться

За Русь православную, землю отцов.

А ныне, душа моя, все мы забыли,

Забыли любить и забыли прощать,

Как прежде прощали, как прежде любили.

Давай же послушаем давние были

И станем немножечко лучше, чем были...

Так дай мне, Господь, разуменья начать.

1

Мы повесть начнем, помолясь об успехе,

О русском монахе со светлым лицом.

Он жил на Руси в девятнадцатом веке,

Молился и плакал о каждом калеке,

О каждом пришедшем к нему человеке,

И был для народа духовным отцом.

Родился он в городе Курске, в июле,

Наверное, ласковым солнечным днем,

И лучики солнца к нему заглянули

И стали играть шаловливо на нем.

И мальчик смеялся, и словно светился

Неведомым светом младенческий лик,

И кто-то ему до земли поклонился,

И, кажется, кто-то шептал и молился:

- Младенец сей будет пред Богом велик.

Три раза в купель малыша опустили

И Прошей его, помолясь, окрестили.

Отец его был из богатого рода

Прославленных в Курске купцов Мошниных.

Держал он четыре кирпичных завода,

Старался ни в чем не обидеть народа,

Был честен и грудью стоял за своих.

В тот год, когда Прохор на свет появился,

Отец над постройкой собора трудился.

И мать его, тихая, нежная мама,

Хранила семью, не жалея трудов,

И мужнино дело она понимала,

И, чуткая сердцем, нередко бывала

Последней опорою сирот и вдов.

Но года не вышло с рождения сына,

Собор не достроив, скончался отец.

И матушка твердо у Бога просила

В скорбях ей подать благодатную силу

Снести драгоценного мужа конец:

Без страха закончила мужнино дело,

Ведь ей этот труд не в диковинку был,

И звон колокольный к далеким пределам

Над Курской землей величаво поплыл.

Как Проша любил колокольные звоны,

Высокие своды, молитвы, поклоны!

Бывало, народ разойдется - глядишь:

Стоит на коленочках подле иконы

И молится Матери Божьей малыш.

Однажды случилось ему разболеться.

Лежал он, смертельным недугом томим.

И болью зашлось материнское сердце,

Не чая увидеть сыночка живым.

Метался и бредил больной в лихорадке,

И вдруг - при сиянии слабом лампадки

Склонилась Пречистая Дева над ним.

И к детскому лбу прикоснулась прохлада,

Повеяло запахом дивных цветов...

Сказала ему Богородица: "Чадо,

По милости Божией будешь здоров".

А дней через пять с чудотворной иконой

Торжественный ход завернул к Мошниным,

И лик Пресвятой улыбнулся знакомо,

Когда проносили его над больным.

И Прохор почувствовал: мало-помалу

По телу его теплота разлилась...

- Я выздоровел, мама! Я выздоровел, мама! -

И матушка долго его обнимала

И плакала с ним, благодарно крестясь.

Года проходили, и Проша трудился,

Был брату и матери верным слугой.

Но в сердце его огонек засветился,

Источник Небесного света открылся

И звал в неизведанный путь за собой.

Еще до рассвета, продравши глазенки,

К заутрене мальчик счастливый спешил,

Вставал в уголок у любимой иконки

И слушал священника голос негромкий

И сам Милосердного Бога просил

О том, чтоб у матушки было здоровье,

Чтоб дело у старшего брата пошло,

Сердечко святое горело любовью,

И всем от нее становилось светло.

А после, весь день проводя за трудами,

Привык он молитву одну повторять:

Ни дома, ни в лавке торговой, а в храме

Хотелось ему без конца пребывать.

И вскоре увидела добрая мать,

Что сын помышляет постричься в монахи.

Привыкшая с кротостью все принимать,

Она не сдержалась и стала рыдать,

И жгучие слезы свои утирать

Концом рукава домотканой рубахи.

Но Божию волю увидевши в том,

К иконам с молитвой лицо обратила,

Вздохнула и Прохора благословила

На подвиг монашеский медным крестом.

Их шестеро с Прохором вышло из Курска.

Оставили юноши семьи свои,

Чтоб в кельях суровых постигнуть искусство,

Как все помышленья, желания, чувства

Исполнить сияньем Христовой любви.

Шел Прохор с друзьями в осеннюю пору

По мерзлой дороге в далекий Саров,

Туда, где из чащи дремучего бора

Вставало огромное зданье собора,

Сияя свечами пяти куполов.

Под вечер, как раз накануне Введенья,

Дорога к воротам Сарова пришла.

Уже начиналось всенощное бденье,

Из храма неслось величавое пенье,

И Прохор застыл у ворот в умиленье:

Душа долгожданное место нашла.

С тех пор он уже не покинул Сарова,

В столярне работал, на клиросе пел,

И старых монахов в печали суровой

Он ласковым словом утешить умел.

Бывало, и сам загрустит, затомится:

Вздохнуть бы - а здесь все труды да труды,

И сердце еще не умеет молиться

И бьется, как в плен заключенная птица,

Как путник в пустыне без капли воды.

Но тут же опомнится. Бога прославит

И станет себя самого укорять:

- Спаситель воскрес и Адама восставил,

И грешникам Церковь Святую оставил,

И нет нам дороги теперь унывать!

Два года в обители Прохор трудился,

За сердце веселое всем полюбился,

Да много святой в этой жизни страдал:

Три года потом он водянкой томился,

Подняться с постели не мог и молился,

И Господа славил, и милости ждал.

Однажды решился отец настоятель

К больному известных врачей пригласить.

Но Прохор молил его, лежа в кровати:

- Отец мой, Господь и Пречистая Матерь

Одни только могут меня исцелить.

И батюшку он со слезами просил,

Чтоб тот его Тайнам Святым причастил.

А после Причастия сердце горело

И был на душе несказанный покой.

И Прохор увидел: вокруг посветлело,

И стены как будто исчезли, и тело,

Казалось, уже расставалось с душой...

В тот миг появилась Пречистая Дева,

С любовью страдальцу в глаза поглядела,

До тела больного коснулась рукой.

Стояли Апостолы справа и слева,

И к ним обратившись, промолвила Дева:

- Сей нашего рода избранник святой.

На следующий день он поднялся с кровати,

Как прежде, в столярне пилил и точал.

Дивилась о нем монастырская братья,

А он только славил Пречистую Матерь,

С весельем глядел и смиренно молчал.

2

Монахи в обителях Господа молят

За всех на земле, за тебя, за меня.

Не будет молитвы монашеской - вскоре

Весь мир захлестнет беспощадное море

И тьмою покроется наша земля.

Монахи не ищут удобных тропинок,

В ночи непроглядной им выбора нет.

Над пропастью черною шествует инок,

Со змеем стоглавым ведет поединок

И с помощью Божьей выходит на свет.

Сердца их с рожденья горят негасимо

Каким-то таинственным жгучим огнем...

Стал Прохор-послушник отцом Серафимом,

Он пал, трепеща перед Богом незримым,

И братия в церкви молилась о нем.

С тех пор ни одним помышленьем лукавым

Нечистый не мог Серафима смутить;

И, воин Христов, он в боренье кровавом

У Господа вымолил страшное право

О всякой душе христианской просить.

А вскоре он был уже в дьяконском сане

И крепко служенье свое полюбил.

За службой беседовал он с Небесами

И верил, что в каждом присутствует храме

Господь в окружении Ангельских Сил.

Как батюшка Тайн Святых причащался!

Живого Христа у себя принимал,

Небесным огнем изнутри освещался,

В пустой уголок алтаря удалялся

И молча горящему сердцу внимал.

И часто потом приходящему люду

Говаривал с верой глубокою он:

- Дано христианам великое чудо -

Кто Тайн Святых причащается, всюду

Средь моря житейского будет спасен.

Однажды отцу Серафиму случилось

Служить за обедней в Великий Четверг.

Молился народ, духовенство молилось...

Внезапно лицо у него изменилось,

Застыли глаза, устремленные вверх.

А там, несказанною славой сияя,

В лучистом блистании, ярком до слез,

Перстами молящийся люд осеняя,

И батюшку словно к себе призывая,

По воздуху шел надо всеми Христос.

В алтарь увели Серафима монахи.

Уже отошла Литургия давно,

А он все стоял в изумленье и страхе,

И щеки его то алели, как маки,

То делались бледные, как полотно.

Часа через три он в себя возвратился,

Духовным отцам обо всем рассказал.

Они говорили, чтоб он не гордился,

Смирял бы себя да побольше молился,

Да чтобы о виденном в храме молчал.

Шесть лет продолжал он служение в храме,

В священника был посвящен на седьмой.

Но сделался батюшка болен ногами,

Не мог уж стоять на молитве часами,

А сердце стремилось к пустыне лесной.

Туда, где в чащобе саровского бора

Заброшенный домик нашел Серафим,

Чтоб в тайне от всякого праздного взора

Учиться в смиренной душе разговору

С Пречистою Девой и Богом Живым.

Вскопал огород он, подправил крылечко,

Лежанку устроил себе на полу.

Едва освещала грошовая свечка

Чурбан деревянный, убогую печку,

Иконочку Матери Божьей в углу.

И в этой-то пустыньке адская сила

Восстала со злобою всей на него.

Пойти на особенный подвиг решил он:

Три года на камне у Бога просил он

Помиловать грешную душу его.

Три года, воздевши молитвенно руки,

Один среди ночи на камне лесном

Терпел Серафим несказанные муки,

И звери бежали от камня в испуге,

И бесы дрожали при мысли о нем.

Отечеству нашему страшные беды

В последнем столетье пришлось пережить.

Но батюшка сам, добровольно изведал

Такие над немощной плотью победы,

Чтоб рядом со всеми страдальцами быть.

Но тысяча дней и ночей миновали.

Окончил свой подвиг отец Серафим.

Душа его светом нездешним сияла,

И вновь испытанье ему предстояло:

Пройти через смерть и остаться живым.

Трех бедных крестьян из одной деревеньки

Лукавый навел на безумную мысль,

Что батюшка прячет какие-то деньги,

И старца ограбить они собрались.

Под вечер сухие деревья рубил он,

Когда между елок увидел троих.

И мог бы он с ними помериться силой,

Но, Богу взмолившись, топор опустил он

И принял жестокие раны от них.

Назавтра монахи служили в соборе,

И слабенький возглас послышался им:

Неведомо как оказавшись в Сарове,

На каменных плитах в церковном притворе

Лежал без сознанья отец Серафим.

Был батюшка при смерти больше недели.

Врачи, наконец, осмотрели его,

Дивились, как дух еще держится в теле,

И твердо сказали, что раны смертельны

И сделать не могут они ничего.

Лежал Серафим, безысходно страдая,

Душой уходя в непроглядную тьму,

И вдруг, одеянием царским блистая,

Касанием ласковым боль утишая,

Явилась Пречистая Дева ему.

Как прежде. Она на него поглядела -

Горел состраданием лик Пресвятой:

Стояли Апостолы справа и слева,

И к ним обратившись, промолвила Дева:

- Сей нашего рода избранник святой.

Совсем уж поправился батюшка вскоре,

Да только вот сгорбился сильно с тех пор,

Ходил, опираясь на длинный топорик,

Но вид его радостен был, а не горек,

Весельем светился приветливый взор.

Злодеи же пойманы были. Сурово

Помещик хотел наказать крепостных.

Но батюшка, полный любовью Христовой,

Простил их и даже уйти из Сарова

Грозился, когда не помилуют их.

Господь покарал нечестивцев: сгорели

Их избы, и к старцу все трое пришли.

Стояли они на коленях, смотрели

И слова от страха сказать не умели,

А он поклонился им сам до земли.

Полгода прошло и вернулся в пустыню

Молиться и плакать отец Серафим.

В молчание он погрузился отныне,

Встречался с одними зверями лесными,

Кормил их монашеским хлебом своим.

Был батюшка тайн возвышенных зритель.

Шел жизни пустынной шестнадцатый год.

И близился час возвращенья в обитель,

Где должен был душам заблудшим служить он,

К себе принимать православный народ.

3

В то время Россия уже заболела, -

В грехах нераскаянных бился народ,

И вера простая с веками слабела,

И сердце иное молиться не смело,

Просить не умело у Бога щедрот.

Меж тем Бонапарт попущением Божьим

На Русь православную двинул войска.

Опомнился царь, испугались вельможи

И поняли: выжить Россия не может

Без веры живой в Иисуса Христа.

И близился час Серафиму открыться,

Смиренным сиянием мир осветить.

Чтоб всякий у батюшки мог научиться

Как радости вечной причастником быть.

И к сердцу саровского старца простого

Припала Россия, грехов не тая:

У пустыньки ближней в версте от Сарова

Услышал народ драгоценное слово -

Приветствие новое: "Радость моя!"

Крестьяне, купцы, гордецы-генералы,

Дворяне, дворовые - возле него

Все гордое, страстное, злое теряли

И Господа Духа Святого встречали,

Быть может, не ведая сами того.

В Сарове один генерал оказался,

И только простым любопытством ведом,

Он к батюшке с другом своим постучался,

И вид его гордым и важным казался -

В крестах и наградах да грудь колесом.

Прошло полчаса, и от батюшки вышел

Согбенный, заплаканный тот генерал,

Никак он не ждал откровения свыше,

А тут он всю жизнь от начала услышал

И бездну греха своего увидал.

И долго еще вспоминал он с отрадой,

Как батюшка кротко его обличил:

Посыпались сами кресты и награды,

И старец промолвил:

- Бог милостив, чадо,

Ведь ты незаслуженно их получил.

Однажды крестьянин пришел к Серафиму

Да к батюшке - в ноги:

- Ты что ль Серафим,

Украли последнюю в доме скотину,

Помилуй, отец, без нее-то, вестимо,

Не выжить жене и ребяткам моим.

Тихонько в себе Серафим помолился

И место, где лошадь найти, указал,

Вот только просил, чтобы тот потрудился

Молчать. До земли мужичок поклонился,

Простился и... лошадь свою отыскал.

Помещик один до того разболелся,

Что косточки стали из ног выпадать.

Врачи разводили руками: - Надейся

На Бога, - тут способ леченья имелся

Нехитрый - молиться и помощи ждать.

Однажды его принесли к Серафиму:

Лежал он у батюшки в келье без сил,

Страданьем телесным жестоко палима,

Душа его старца святого молила,

И батюшка тихо больного спросил:

- Ты веруешь Богу?

- Да, батюшка, верю.

- Ты веруешь?

- Верю.

- Ты веришь? ответь!

- Я верую, батюшка, верую!

- Верь же,

Что собственной силой ты встанешь теперь же

И с этого дня перестанешь болеть.

Поднялся больной и шагнул осторожно

И стал как ни в чем не бывало ходить:

- Ты спас меня, батюшка!

- Что ты, возможно ль?

То дело совсем не людское, а Божье -

Свое же созданье мертвить и живить.

* * *

Вот так он и жил в многолюдной пустыне,

Безмолвно беседуя с миром иным,

И брал преподобный на плечи святые

Все то, что несли ему люди простые,

Несли и просили: - Спаси, Серафим!

С мешком за спиной, опершись на топорик,

В льняном балахончике старый монах...

Толпился народ, волновался и спорил,

И шел к Серафиму - с семейным ли горем,

С недугом ли, просто ли каясь в грехах.

Но грузом тяжелым ложилась на плечи

Подъятая ноша болезней и бед.

И знал он, что близко заветная встреча

С тем краем, где боли и горести нет...

Был день новогодний. За службою ранней

Стоял со слезами отец Серафим,

Простился со всеми монахами в храме:

- Спасайтесь! Венцы нам готовятся с вами, -

Сказал он с улыбкою ласковой им.

А ночью глубокой у батюшки в келье

Пасхального пения слышался звук:

- О Пасха нетления, мира спасение! -

И в строгом Сарове отрадой весенней

В ту зимнюю пору повеяло вдруг.

Так батюшка с нашей землей расставался,

И в путь собирался к Отцу своему

На следующий день Преподобный скончался...

Напуганный запахом дыма, стучался

Напрасно келейник в то утро к нему.

Уже за обедней пропели "Достойно" -

Дымилось у батюшки в келье тряпье...

Застыл на коленочках старец.

Спокойно глядела Пречистая Дева с иконы,

Встречая любимое чадо Свое.

Сходился народ отовсюду в обитель,

Молясь об усопшем и плача о нем.

Но словно бы сам он шептал: - Не скорбите,

Я жив! На могилку ко мне приходите

И с верой просите меня обо всем.

И шли - в девятнадцатом веке, в двадцатом,

Идут и поныне и будут идти,

Чтоб дивную правду о Боге Распятом

У гроба убогого старца найти.

Тимофей Воронин